Fête galante. Only (17)80s kids remember this.
«...Еще они питают отвращение к искупительным жертвоприношениям бессловесных тварей, хотя некоторые из них признают иные жертвоприношения, еще более и до невероятности жестокие и непростительные, я имею в виду приношение жены в жертву мане ее мертвого мужа*.
Адмирал и несколько других джентльменов из нашей эскадры присутствовали при одном из жертвоприношений и были сильно поражены увиденным. Мистер Уотсон, обнаруживший, как ему показалось, признаки нежелания на лице женщины, хотя она шла прямиком к погребальному костру, послал к ней толмача узнать: неужели она добровольно предаст себя огню? Адмирал уверил ее, коль она вынуждена подчиниться силе, то он вмешается и спасет ее. Он пожелал, чтобы она откровенно поведала, что таится в ее сердце, и если она выбирает жизнь, то ей стоит только сказать об этом, тогда он позаботится, чтобы охранить ее от негодования браминов, с одной стороны, и от упреков родных, с другой, и даст ей достаточно припасов, чтобы в будущем она смогла бы жить отдельно от своей семьи и услаждать себя радостями жизни. Бедная женщина осталась совершенно глуха к доброте мистера Уотсона; она попросила толмача передать ее самую глубокую признательность, но вместе с тем уверила, что уже собралась умереть добровольно и с готовностью. Вскоре она легла во весь рост на помост, нарочно сооруженный для этой цели, обняла труп за шею и грудь и с необыкновенным спокойствием и самообладанием не разжимала объятий, пока их тела заваливали дровами; после ближайшие родственники подожгли погребальный костер, и не успел он разгореться, как брамины, поддерживаемые толпой, принялись громко шуметь и продолжали до тех пор, пока, по их мнению, жизнь не покинула жертву. Вероятно, так было сделано, чтобы заглушить крики женщины. Адмирал и его люди покинули место жертвоприношения в подавленном настроении, хотя местные (и особенно брамины) веселились и ликовали во время этого дьявольского ритуала**».
Адмирал и несколько других джентльменов из нашей эскадры присутствовали при одном из жертвоприношений и были сильно поражены увиденным. Мистер Уотсон, обнаруживший, как ему показалось, признаки нежелания на лице женщины, хотя она шла прямиком к погребальному костру, послал к ней толмача узнать: неужели она добровольно предаст себя огню? Адмирал уверил ее, коль она вынуждена подчиниться силе, то он вмешается и спасет ее. Он пожелал, чтобы она откровенно поведала, что таится в ее сердце, и если она выбирает жизнь, то ей стоит только сказать об этом, тогда он позаботится, чтобы охранить ее от негодования браминов, с одной стороны, и от упреков родных, с другой, и даст ей достаточно припасов, чтобы в будущем она смогла бы жить отдельно от своей семьи и услаждать себя радостями жизни. Бедная женщина осталась совершенно глуха к доброте мистера Уотсона; она попросила толмача передать ее самую глубокую признательность, но вместе с тем уверила, что уже собралась умереть добровольно и с готовностью. Вскоре она легла во весь рост на помост, нарочно сооруженный для этой цели, обняла труп за шею и грудь и с необыкновенным спокойствием и самообладанием не разжимала объятий, пока их тела заваливали дровами; после ближайшие родственники подожгли погребальный костер, и не успел он разгореться, как брамины, поддерживаемые толпой, принялись громко шуметь и продолжали до тех пор, пока, по их мнению, жизнь не покинула жертву. Вероятно, так было сделано, чтобы заглушить крики женщины. Адмирал и его люди покинули место жертвоприношения в подавленном настроении, хотя местные (и особенно брамины) веселились и ликовали во время этого дьявольского ритуала**».
о_О а мне понравился ритуал. Не в смысле, что мне нравится, что бедную женщину сожгли, но... я дикарь ><
Кетильви, а я что-то представила себе наяву. Не хотелось бы это видеть, потому что очень страшно, когда горит заживо живое существо.
А название дневника теперь - из чудесной одиннадцатой оды второй книги Горация о тщете суеты ))
О том, что мыслит храбрый кантабр и скиф,
От нас пучиной Адрия, Квинт Гирпин,
Отъединенный, ты не думай
И не волнуйся о нуждах жизни,
Довольный малым... Юность нарядная
С красою вместе быстро уносится,
И старость высохшая гонит
Резвость любви, как и сон беспечный.
В цветах весенних вечной нет прелести;
Сияет разно лик луны пламенный.
Зачем же душу ты терзаешь
Думой, что ей не под силу будет?
Пока есть силы, здесь вот под пинией
Иль под чинарой стройной прилечь бы нам
В венках из роз душистых, нардом
Тело свое умастив сирийским,
И пить! Ведь Эввий думы гнетущие
Рассеет быстро. Отрок, проворнее
Фалерна огненную влагу
Ты обуздай ключевой водою!
А ты из дома, что в стороне стоит,
Красотку Лиду вызови, - пусть она
Спешит к нам с лирой, косы наспех
В узел связав на манер лаконский.
Кстати, в первой книге одиннадцатая ода тоже хороша.
Просто представила тоже. Только себя на ее месте...
Хотя тут же Заколдованный круг вспомнила не к месту - подмена традиций варварством.
А название дневника теперь - из чудесной одиннадцатой оды второй книги Горация о тщете суеты ))
Я так и знала, что это Гораций - он тебя, видимо, очаровал: )
И не только он ))