Fête galante. Only (17)80s kids remember this.
Полностью книга Эдварда Айвза называется так:
Путешествие из Англии в Индию в 1754 году и историческое повествование о действиях эскадры и армии в Индии под командованием вице-адмирала Уотсона и полковника Клайва в 1755, 1756 и 1757 годах, включая переписку адмирала и набоба Сирадж-Даулы, с вкраплениями некоторых интересных отрывков о манерах, обычаях и прочем некоторых народов Индостана, а также путешествие из Персии в Англию необычным путем.
И она очень интересна.
Глава первая
Причина путешествия. Автор, корабельный врач, отправляется из Спитхеда на корабле Кент, под командованием адмирала Уотсона. Адмирал приходит к берегу Кингсейл в Ирландии, где два линейных корабля попадают в шторм. Прибытие на Мадейру. Переезд оттуда к Мадагаскару. Описание этого острова. Люди, его населяющие. Сведения о короле, его дворе и свите. Анекдоты, описывающие нравы мадагаскарцев. Их религия, обычаи, образ жизни. Звери и растения острова и пр., и пр.
читать дальшеНемедленно после того, как был заключен мир при Экс-ля-Шапель [1] , или вскоре после того, как наши сухопутные и морские силы под командованием адмирала Боскауэна ушли из Индий, месье Дюпле, губернатор Пондишерри, с помощью интриг начал сеять семена противоречий между туземными князьями; и когда сумел привнести серьезный разлад между ними, он послал корпус европейских войск на помощь тем набобам, кто отстаивал французские интересы; и те, с такой подмогой, несколько раз одержали верх над остальными князьями, которые были друзьями нашей Ост-Индской компании. Мустафа-Джинг, могущественный князь, и Чунда-Себ, выдающийся генерал, были теми, с кем он взаимодействовал больше всего и кого он использовал для достижения своих амбициозных планов. Планов обширных, никак не меньше, чем получить для своего народа полную власть над всей карнатикской и декканской землей, а для себя – бессмертную славу и баснословные богатства. У английского губернаторства были убедительные доказательства его ненасытной алчности и жажды власти, потому они осмотрительно, но решительно использовали даже самые малейшие возможности, чтобы положить конец его жестокости и до сих пор быстрому продвижению. Для этого они, под видом союзников, присоединили свои войска к армиям князя по имени Назир-Джинг и набоба Аркота, звавшегося Магомедом-Али, против которых воевали их враги.
Так английская и французская компании, хоть они и не могли открыто объявить друг друга врагами из-за мира, заключенного между их влиятельными правителями, и потому прикрывались именем помощников, несколько лет вели дорогостоящую и кровавую войну друг против друга. И пусть английские войска никогда еще не снискали такой славы, как в некоторых сражениях той поры, - особенно в тех, где командовали майор Лоуренс и мистер Клайв, - все же французы, у которых было больше европейских войск и которые мастерски устанавливали связи с самыми могущественными правителями этих земель, сильно продвинулись вперед, чем немало переполошили все английские поселения, наполнив людей предчувствием, что настанет день, когда амбиции месье Дюпле вознаградятся полностью. Потому губернатор и совет этих мест послали многочисленные отчеты о своем незавидном положении управляющим Ост-Индской Компании, и те попросили правительство о помощи, и, наконец, для их спасения были отправлены небольшая эскадра королевских кораблей под командованием Чарльза Уотсона, эсквайра, контр-адмирала синего флага и пехотный полк под командованием полковника Эдлеркрона.
Двадцать второго февраля 1754 года из Спитхеда в Плимут, к месту встречи эскадрона, вышел Кент (корабль, на который я был назначен хирургом); и девятого марта адмирал Уотсон направил паруса в открытое море к Ост-Индии со следующими кораблями:
Кент (под адмиральским флагом) – капитан Генри Спек – семьдесят пушек;
Орел (под брейд-вымпелом) – капитан Джордж Покок – шестьдесят пушек;
Сэйлисбери – капитан Томас Ноулер – пятьдесят пушек
Бристоль – капитан Томас Лэтем – пятьдесят пушек
Бриджуотер – капитан Уильям Мартин – двадцать пушек
Шлюп Кингсфишер – капитан Бест Мигель – шестнадцать пушек.
Приказ, выданный адмиралу, гласил идти в Корк на починку и там принять на борт своей эскадры столько королевских войск, сколько сможет с удобством разместиться. Так он и попытался сделать, но ветер был столь неблагоприятным, что адмирал рассудил, что необходимо встать на рейде Кингсейл. Двенадцатого он бросил там якорь и немедленно отправил письмо полковнику Эдлеркрону, где уведомлял о своем прибытии и просил прийти вместе с полком в этот порт.
Девятнадцатого числа после полудня подул сильный юго-восточный ветер с дождем и градом, и вода в заливе высоко поднялась, отчего канат малого станового якоря Орла оборвался, и корабль кинуло поперек носовой части Бристоля. Офицеры Орла приложили все силы и вскоре освободились от Бристоля, но не без потери последним носовой фигуры и бушприта. Ночью оба корабля сорвало с якорей и вынесло очень близко к берегу, их мачты упали, и был подан сигнал бедствия, но, к сожалению, море волновалось так сильно, что ни одна лодка не могла пристать к их борту, и, конечно, нельзя было оказать им действенной помощи. Утром и ветер, и море стихли, и у адмирала появилась возможность спасти оба корабля, потому он послал им на подмогу все лодки эскадры, но корабли были настолько искалечены, что не могли продолжить запланированное путешествие.
Мистер Уотсон, лишенный из-за этого происшествия значительной части своей эскадры, какое-то время колебался – должен ли он немедленно продолжить свой путь с теми кораблями, что остались в море, или же ждать здесь, пока не придет замена поврежденным кораблям. Однако пылкая преданность долгу бросила его в объятья первой из альтернатив, и он отправил два срочных послания: одно – в секретариат Лордам-Комиссарам Адмиралтейства, а другое – полковнику Элдеркрону; он уведомлял полковника, что намеревается выйти лишь с Кентом, Сэйлисбери, Бриджуотером и Кингсфишером, и желал, чтобы та часть его полка, которая должна идти на этих кораблях, поспешила с погрузкой, а вторая пусть садится на борт двух списанных кораблей и отправляется с ними в Плимут, где, как он ничуть не сомневается, скоро будут подготовлены другие корабли, чтобы принять их, и последуют за ним в Индию. Остаток полка сел на другие корабли Ост-Индской компании, которые, конечно же, не пошли следом за адмиралом, но поскольку они не были готовы к тому времени, когда он покинул Англию, он получил приказ не ждать их.
Двадцать четвертого войска поднялись на борт, и в тот же день адмирал с двумя кораблями, фрегатом и шлюпом поднял якорь и отправился в путь, оставив два непригодных корабля позади и назначив Гарланду капитана Спрая сопроводить их в Плимут.
Шестого апреля мы бросили якорь на рейде Фуншала у острова Мадейра, места знаменитого своим вином не только среди европейцев, но и среди всех наших поселений в обеих Индиях. Однако это освежающее спиртное, как и все прочие вещи, весьма поднялось в цене за последние годы. Десять или двенадцать лет назад лучшее вино на острове продавалось по десять-двенадцать фунтов за бочку, но когда мы были там, нельзя было купить никакого дешевле двадцати-двадцати двух фунтов.
Остров Мадейра принадлежит португальской короне и располагается в мягком климате, на тридцать втором градусе и тридцать седьмой минуте северной широты. Поверхность острова очень гористая, с разбросанными там и сям виноградниками, которые создают восхитительный и романтичный вид. Вершины самых высоких гор всегда покрыты снегом; некоторые из джентльменов нашей эскадры затеяли авантюру покорить одну из них, но обнаружили, что воздух на высоте чрезвычайно холоден, потому они были рады спуститься оттуда как можно быстрей. Здесь всегда живет наш консул, и несколько почтенных купцов нашего подданства обитают в Фуншале, единственном месте торговли на всем острове.
Во время пребывания на Мадейре мы столкнулись с многочисленными печальными задержками, когда хотели пополнить запасы вина и еды для эскадры, из-за Страстной недели и последовавшего за ней карнавала; в это время любые дела на острове замирают, и чужестранец непременно развлечется цветастым, но богобоязненным маскарадом. В действительности обычай отмечать праздник с изрядной долей набожности распространен во всех папских странах, но, вероятно, нигде не проводится так пышно, как среди португальцев, которые одержимы внешним щегольством своей религии больше, чем любой другой народ под солнцем.
Девятнадцатого апреля в десять утра мы покинули Мадейру, и двадцать третьего на расстоянии четырех лиг увидели один из Канарских остров – Пальму. К двадцать пятому мы подошли к пассатам и через один-два дня показался Бонависта, один из островов Капо де Верт [2]. Где-то к середине мая наш корабль оказался столь перегружен товарами и людьми, и между палубами наступила такая жара, что экипаж начал сильно хворать, и за шесть дней мы похоронили шестерых, а в больничном листе числилось сто шестьдесят человек. Третьего июня, как предварительно рассчитал капитан Спек, мы обнаружили Тринидаду [3] , а на следующее утро взору открылся Мартинвас [4]. Последний представляет из себя нагромождение неприступных камней, но я слышал, что раньше он был покрыт лесами, и на северо-востоке острова была песчаная гавань, где было предостаточно пресной воды.
За весь наш переход от Мадейры до последнего упомянутого острова мы не встретили ничего особенного, только то, что всегда можно наблюдать в здешних морях: большие стаи разнообразных птиц неподалеку от суши и огромное количество летающих рыб. Еще в хорошую погоду мы поймали нескольких акул, и к некоторым из них прилепились черные рыбины от восьми дюймов до ярда длиной; моряки называют их прилипало, но на самом деле они зовутся реморами. Иногда в июне люди из экипажа с нескольких кораблей эскадрона ловили на крючок с приманкой птиц-пинтадо [5] , они размером с голубя и, когда плывут по воде, очень их напоминают. Спина и крылья у них пестрые, головы – темно-синего цвета, клюв – острый и сильный, ноги черные, а лапы перепончатые. Пойманные, они не могут взлететь с палубы, но если посадить их в кадку с водой, то они с легкостью поднимутся вверх. У мыса Доброй Надежды мы подстрелили альбатроса, морскую птицу, и от крыла до крыла его длина составила семнадцать с половиной футов. Еще мы поймали акулу, вытащили ее на палубу Камберленда и нашли в ее брюхе семьдесят два детеныша, от шести до четырнадцати дюймов длиной. У той, что поймали позже люди с Сэйлисбери, в желудке оказались рога, шкура и кости быка. После того, как она сдохла и просушилась, через ее челюсти смог пройти очень высокий человек.
В неустойчивой и жаркой погоде среди нас свирепствовала гнилостная лихорадка (по большей части мы обязаны этим протухшей треске, которую взяли с собой как провиант*). Те, кто оказался в этих краях впервые, жаловались на сильные головные боли, на ломоту в мышцах и постоянное беспокойство. К концу июня мы прошли далеко на юг и, соответственно, оказались в более прохладных местах. Семнадцатого июля в три утра мы наконец обнаружили долгожданный остров Мадагаскар. В четыре был подан сигнал, корабль повернул на фордевинд, и мы взяли курс по направлению ветра, и восемнадцатого бросили якорь в бухте Святого Августина, глубиной в шестнадцать фатомов [6], в южной части острова на двадцать третьем градусе и сорок второй минуте южной широты. Девятнадцатого на борт привезли свежей говядины для корабельной команды, и люди с радостью и наслаждением отведали этой вкуснейшей пищи. На следующий день адмирал был так добр, что издал предписание, по которому все больные и раненые из эскадры переводились под мою опеку.
*нам пришлось выбросить за борт две трети трески, которой нас снабдило правительство.
Первым делом после прибытия на Мадагаскар нужно было переправить больных на берег. На одном лишь Кенте таких насчитывалось до ста пятидесяти; некоторые жаловались на ту же самую гнилостную лихорадку, которая доставила нам столько хлопот, пока мы находились неподалеку от экватора, но сейчас большинство людей страдало от цинги, такой жестокой, что у них не хватало сил выползти на палубу, и они с трудом дышали, поэтому нам пришлось выносить их с корабля прямо в гамаках; однако эта земля столь целебна и полезна для здоровья, что менее чем через три недели все, кто был оправлен на берег, полностью восстановили прежнее здоровье и силы.
Этот остров, между двенадцатым и двадцатым градусами южной широты, очень обширен и плодороден, изобилуя всем необходимым для жизни. На нем правят четыре или пять королей, которые часто воюют друг с другом, и делают набеги на территорию врага, и угоняют и семьи, и скот: первых часто продают европейцам, как рабов.
Многочисленные быки на острове отличаются размером, весят от шестисот до семисот фунтов каждый и очень любимы европейцами, которые живут в Индии. Они присылают за ними корабли, режут и засаливают прямо на острове. У этих быков есть заметный бугор на спине или жировой нарост, который весит около двадцати фунтов и очень высоко ценится после того, как вылежался в соли. Однако, что до меня, то я не могу присоединиться к восторженным похвалам, которые расточают этому мясу, как и любому другому на этом острове, потому что хоть скот и огромен, и упитан, и ухожен, но трава, которую он ест, придает мясу особый и очень неприятный мне привкус. Местные очень ловко ведут скот к мяснику. Они набрасывают веревку со скользящим узлом на рога животного, которого из множества прочих выбрал покупатель, и за ту же веревку тащат быка к дереву и несколько раз обходят вокруг ствола, пока бык не упрется в дерево, где его с легкостью зарежет мясник. Островитяне никогда не снимают шкуру сами, но едят ее с таким же удовольствием, как и другие части животного. Мадагаскарские овцы мало чем отличаются от коз, они так же волосаты, и только их головы немного больше размером. Шея у них, как у теленка, а хвост весит самое меньшее десять фунтов.
Мы не сразу встали на длительную стоянку у этого острова, но старый Робин Гуд и другой из людей короля Баба, которых они называют казначеями, генерал Филибей и вожди Джон Андерсон с Фредериком Мартином, пришли на борт Кента; среди них были знатные люди, которые заплатили за то, чтобы зваться английскими именами. Равно как и семья короля, в подражание английскому двору, не обошлась без принца Уэльского, герцога Камберлендского, принца Огастеса и принцесс с различными английскими именами.
Все вышеупомянутые важные господа взошли на борт голыми, если не считать набедренной повязки и накидки на плечах, сделанных из обычной травы, растущей на этом острове, и украшенных по кайме и краю стеклянными бусинами. Волосы на их голове вовсе не были так курчавы, как у африканцев с гвинейского берега, но больше напоминали длинные темные волосы индусов. Мадагаскарские жены старательно ухаживают за прическами их мужей: иногда они завивают их большими одинаковыми кудряшками, а в другой раз заплетают ровные косы, смазывая их местным маслом, чтобы придать блеск. Мужчины, пожалуй, выше, чем в других местах, и хрупкого сложения, однако отличаются силой; они всегда носят с собой деревянное копье с железным наконечником. Копье это, обычно сделанное весьма искусно, они с поразительной точностью мечут на расстояние тридцати-сорока ярдов, поражая даже малейшую цель. Кроме этих орудий войны, у них есть еще мушкетные ружья, которые они меняют у европейцев на скот, и можно убедиться, что оружие они содержат в наилучшем состоянии.
Мне неприятно говорить об этом, но европейцы частенько норовят обмануть при торговле, расплачиваясь дешевым и плохим порохом с жителями острова, которые иногда прощаются с жизнью из-за его взрывоопасности. Такой чудовищный порядок ведения дел, в конце концов, должен быть признан вредоносным для нации и, конечно, некоторые торговцы, промышляющие этим делом, уже заработали себе постыдную и дурную славу среди сбитых с толку, но все же дружелюбных мадагаскарцев, или малгачей*.
*Обычно так называют жителей этого острова
Они вежливые и покладистые люди, но легко сердятся и склонны выказывать свои обиды при малейшем раздражении, особенно если полагают себя уязвленными или оскорбленными. Случай, иллюстрирующий их нрав, произошел, пока мы оставались у них. Жена Джона Андерсона пришла к нашим палаткам и купила у простого матроса складной нож; по пути домой ей не посчастливилось уронить его, и как только пропажа обнаружилась, женщина, охваченная волнением, кинулась назад и увидела, как моряк наклоняется и подбирает с земли какую-то вещь; когда она поравнялась с ним, она узнала свой нож и потребовала свою собственность назад. Он отказался его вернуть, и тогда она поспешила к мужу и рассказала ему о том, что произошло. Немедленно он впал в дикую ярость, велел своим слугам и рабам вооружиться и вышел к нашему лагерю. Лейтенант Карнак из полка Элдеркрона и другие офицеры обедали в своих палатках и, как только заслышали шум и гвалт, выбежали наружу, чтобы увидеть, как Джон Андерсон и еще пятнадцать туземцев, вооруженные заряженными ружьями, рьяно препираются с нашими людьми. Невозможно описать ярость, которая читалась на лице Андерсона. Офицеры, что держались с ним накоротке, подошли к нему и пожелали узнать о причинах сего недостойного поведения. Он коротко и резко ответил и крайне категоричным тоном потребовал вернуть нож. Они же принялись мягко его урезонивать и спросили, как же он мог додуматься вести себя так безобразно со своими друзьями. Он ответил, что они «не друзья ему, если не поступят по справедливости». Они продолжили его успокаивать, но в то же время дали ему понять, что такое неистовое поведение не только смешно, но еще и весьма опасно, потому что они жестоки подобно ему самому, и, значит, что ни он, ни его спутники не вернутся домой живыми. Он ответил, что лучше умрет, чем спустит оскорбление. Наконец, с превеликим трудом они задобрили его, уговорили отослать людей и зайти в палатку. Там они дали ему выпить и позвали к себе моряка. Малый честно признался, что он нашел этот нож, и, вполне вероятно, он принадлежит жене Андерсона, но пока он знает об этом только с ее слов. Женщина в ответ указала на человека, у которого она купила нож, и тот подтвердил, что нож принадлежит ей. Он был благополучно возвращен владелице, и дело, к полному удовольствию всех заинтересованных сторон, разрешилось миром.
Еще одной особенностью мадагаскарцев является величайшее почтение, с которым они относятся к достоинству своего короля. Они возносят его на такую высоту, что больнее всего их ранит, если они думают, что вы относитесь к их королю хоть чуть-чуть непочтительно. Мы встретились с наиболее поразительным случаем такого поведения вскоре после нашего прибытия на остров, когда казначеи короля пришли к адмиралу Уотсону с визитом. Получилось так, что когда они поднялись на борт, адмирал глубоко зарылся в дела и пожелал, чтобы капитан Спек (он уже раньше бывал на Мадагаскаре и был знаком с большинством пришедших) выступил от его имени и развлек гостей в кают-компании, пока адмирал не явится к ним лично. Это поручение капитан выполнил с величайшим радушием и вежливостью, но, несмотря на все его попытки угодить, не прошло и двадцати минут, как гости начали выказывать нетерпение и посерьезнели, заговорили о том, что нужно возвращаться на берег, и что достоинство короля будет сильно ущемлено такой задержкой; «он, - говорили они, - великий человек и разгневается, когда ему расскажут, что мы ждали так долго, прежде чем нас допустили к аудиенции у коммодора». Так они называли адмирала не только в его первый визит, но и после, титулом, к которому они привыкли, пусть раньше и не видели офицера ранга мистера Уотсона. Капитан Спек, тронутый их жалобами, поспешил к адмиралу, кто немедленно пригласил гостей в каюту и очень порадовал их этим. Однако прежде чем уйти, они незамысловато дали понять мистеру Уотсону, что если он не нанесет визит королю Баба первым, то на борт его кораблей не допустят грузить съестные припасы.
Читатель извинит меня за еще один пример такого рода, который еще замечательней выказывает чрезмерную чувствительность островитян к уважению достоинства их короля. Однажды Робин Гуд (кажется, он был кем-то вроде первого министра и вел королевские дела с нашими поставщиками провизии) сговаривался с одним джентльменом из нашей эскадры, и получилось так, что они сильно разошлись в цене обычного товара, начали гневно обвинять друг друга, и, в конце концов, Робин Гуд в величайшем волнении вскочил с земли, где он сидел, и поклялся немедленно доложить королю Баба о произошедшем. Английский джентльмен, чересчур распаленный угрозой и предшествующей ей жестокой ссорой, неосторожно ответил: «Да будь он проклят, ваш король Баба». Глаза Робина Гуда сверкнули, точно молния, и он резко возразил с еще большим гневом: «Да будь он проклят, ваш король Георг». В то же мгновение он оставил место стычки и поспешил к домикам мадагаскарцев. Наш соотечественник вскоре осознал непристойность своего поведения, последовал за противником и догнал его, и после всех необходимых уступок дело было улажено.
Большинство островитян у этой бухты говорят на таком ломаном английском, который нужен им только, чтобы менять скот, птицу, молоко, фрукты, рис, соль, портулак, картофель, ямс, рыбу, пики и ракушки, порох, пули, кремень для наших мушкетов, ткани (в том числе шейные платки и лен всех сортов), бусинки, котелки и пр. Серебро для них большая ценность, они называют его «манила» и делают из него браслеты для своих жен; гораздо меньше внимания они обращают на золото: если вы предложите им и золото, и серебро, то без колебаний они выберут последнее.
По правую руку, когда вы входите в бухту, живет некий принц Уильям; он - родственник и вассал короля, однако в большинстве случаев правит будто свободный властитель, и всегда прилагает неимоверные усилия, чтобы офицеры пришвартованных здесь кораблей ставили палатки на его земле и покупали припасы у него, а не у короля и его людей. На земле принца, не так далеко от моря, лежат останки форта, построенного пиратом Эйвери.
Его величество Баба живет в Земляном Городе в двенадцати милях от бухты Святого Августина. Через четыре дня после нашего прибытия он расположился со своей семьей по соседству с нами и послал своего прямого наследника вместе с герцогом Баба и другими важными придворными на борт, чтобы поздравить адмирала с прибытием на Мадагаскар и осведомиться, в какой день он намеревается навестить его. Адмирал вручил каждому из посланников подарки: пару пистолетов, ружье, саблю и несколько бутылок бренди, назначил день, чтобы выразить свое почтение королю, и они сошли на берег в приподнятом настроении, почти счастливыми. В день, назначенный для аудиенции, адмирал в сопровождении всех капитанов и прочих офицеров эскадры прошел с полмили от наших палаток к шатрам его величества и был препровожден в самый большой из них под бой двух барабанов, которые по особому желанию Робина Гуда, были присланы на борт Кента; сей первый министр объявил, что коль адмирал есть великий человек, и король Баба есть великий человек, то адмирал должен сыграть свою музыку, чтобы выказать почести королю, и, наоборот, королевская музыка (которая состояла всего из двух пар витых раковин) должна встретить адмирала. Поскольку никто не возражал против такого предложения, то адмирал вошел вышеописанным манером.
Королю было около шестидесяти лет, он был весьма тучен, и в то время его мучил жестокий приступ подагры. Он сидел на травяной циновке, расстеленной на земле, в халате, обернутом вокруг талии, и на голове он носил голландскую гренадерскую шапку в полтора фута высотой с гербом голландской ост-индской компании, вылитым из меди. Он взял адмирала за руку и осведомился, как поживает король Георг; когда адмирал ответил, что король сам сейчас здоров, но недавно пережил тяжкое горе из-за смерти своего старшего сына, король Баба с чувством воскликнул: «О, и я также потерял своего принца Уэльского!». Затем он спросил у адмирала, какие дары тот принес. Подарки, состоящие из ружей, сабель и спиртного, немедленно были вручены, но, казалось, ничто не принесло ему такой радости, как бренди, он только попенял, что его слишком мало. Три его королевы и прочие придворные леди присутствовали на встрече. Они тоже получили свои подарки. Адмирал, чтобы угодить им, по его разумению, еще больше, приказал принести три или четыре дюжины бутылок белого вина, но после того, как они его попробовали, они заговорили, что оно безвкусно, и, подобно королю, предпочли бренди. Мистер Уотсон попросил прощения за то, что не припас нужного количества этого напитка, но уверил их и короля Баба, что в следующее свое путешествие он привезет больше. Прежде чем аудиенция закончилась, король спросил у адмирала, есть ли у него доктор, и адмирал сказал «да». Затем король поинтересовался: «Это великий доктор? Доктор короля?», и адмирал ответил утвердительно. «Пусть он, - заявил король, - даст мне махометты (это лекарства) для моего больного колена». После этого адмирал переговорил со мной, стоявшим рядом. Когда я представился королю, я пообещал ему, что в лекарствах он долго не будет нуждаться. Адмирал упомянул королю Баба о припасах, в которых нуждалась эскадра, и последний приказал своим казначеям немедленно снабдить нас всем необходимым. После этого адмирал, поблагодарив короля за вежливость и помощь, покинул его.
Прежде чем я оставлю эту сцену, я не могу не упомянуть о гротескном наряде и персоне одного из придворных фаворитов, который в юные годы побывал в Англии и вкусил там европейской моды. Они называли его капитаном Томом Хиллом; он был низеньким стариком и не носил ни ботинок, ни чулок, ни кюлот, ни рубашки, но надевал набедренную повязку и старый шелковый жилет, украшенный бахромой из стекляруса, прямо на голое тело. Синий камзол, износившийся в лохмотья, древний серый парик, перевязанный лентой, шляпа с серебряным шнуром и сабля без ножен дополняли его платье, и все вместе придавали ему презабавнейший вид.
Большая часть моих читателей, вероятно, поглядит на грубую простоту и неотесанные манеры людей, описанных здесь, с удивлением и жалостью, если не с презрением; но стоит им обратиться к анналам нашей английской истории не дальше, чем за две тысячи лет, то они сгорят от стыда, обнаружив, что древние бритты тоже не были знакомы с изящными искусствами и являлись такими же дикими варварами, как и нынешние мадагаскарцы*. И если наши грубые предки неиссякаемой доблестью, благородным бескорыстием и страстной любовью к своей земле смогли воздвигнуть королевство, способное восхищать, раз уж сейчас мы можем этим похвастаться, - то почему бы потомкам храбрых мадагаскарцев когда-нибудь в будущем не последовать славному примеру наших предков и не заложить основы империи великой и обширной, как наша, и столь же прославленной - мощью оружия, вышиной духа и изысканностью вкусов? Такое допущение отнюдь не беспочвенно и не экстравагантно, поскольку остров Мадагаскар очень плодороден и раскинулся примерно на тысячу миль в длину, а в самой широкой части – на триста миль в ширину; он располагается в приятном климате, богат лучшим деревом и дает прочие ценные материалы, используемые в кораблестроении, и потому его обитатели способны создать внушительный флот, расширить границы торговли со всей известной частью обитаемого мира и, вероятно, принести ужас перед своим оружием странам доселе неведомым. Равно как и сами островитяне не лишены того активного и вдохновенного духа, необходимого для достижения подобных свершений.
* Interiores plerique frumenta non serunt, sed lacte et carne vivunt pellibusque sunt vestiti. Omnes vero se Britanni vitro inficiunt, quod caeruleum efficit colorem, atque hoc horridiores sunt in pugna aspectu; capilloque sunt promisso atque omni parte corporis rasa praeter caput et labrum superius. Vxores habent deni duodenique inter se communes et maxime fratres cum fratribus parentesque cum liberis; sed qui sunt ex his nati, eorum habentur liberi, quo primum virgo quaeque deducta est.
Gaius Iulius Caesar: De bello Gallico V, 14
Пока мы оставались на острове, нам часто приходилось обнаруживать, что вывешенное сушиться белье украдено, и вор был всегда столь искусен и сноровист, что за все время пребывания не в наших силах оказалось уличить хоть одного из этих преступников. В действительности, один несчастный, заподозренный в краже, попытался спастись с награбленным и пересечь реку, но, увы, завяз в грязи и утонул. Следующий случай покажет присутствие среди здешних островитян великого расчета и непревзойденной ловкости в попытках украсть что-либо. Как-то вечером, пока тридцать или сорок наших людей сидели у костра и готовили в котелках еду без малейшего подозрения, что вор ходит рядом с ними, один мадагаскарец с невероятным проворством запрыгнул в круг через их головы, схватил стоявший на огне котелок за ручку и убежал вместе с ним к реке. Наши люди какое-то время глядели друг на друга в изумлении, но прежде чем любой из них очнулся и задумался о поимке вора, тот изрядно поработал ногами и оказался вне пределов их досягаемости.
Среди огромного количества женщин, приходивших к нашим палаткам, я заметил лишь одну, которую, благодаря ее сложению и симметрии черт лица, можно было назвать образцом красоты. Герцогиня Баба также отличалась привлекательностью, но две дочери короля были весьма далеки от идеала. Старшая из этих двух леди была крайне некрасива на лицо и не менее мужественна в своем поведении. Младшая – не такой невзрачной и мужеподобной, как сестра, однако ей не хватало деликатности не хвастать этим; обе были не замужем. Первая из них разменяла сороковой год, вторая была еще не так стара. Они присутствовали во время визита адмирала к их отцу, и вскоре после старшая из них снизошла настолько, что навестила нашего провизионера в его палатке. На плече она несла тяжелое ружье, которое нежно любила, и с огромным удовольствием говорила о том, как стреляла из него прежде, но так как теперь замок его сломался, она желала, чтобы поставщик услужил ей и починил его, и в то же время добавила, что будет обязана ему за его доброту. Если коротко, то провизионер починил ей ружье, и, казалось, высоко поднялся в ее глазах, но прошло не так много дней, и он, к сожалению, впал в немилость и весьма чувствительно испытал на себе ее неприязнь. Случилось это так.
Адмирал подумал, что необходимо развлечь вождей острова на борту его корабля, и к назначенному времени послал на берег баркас, наказав, что пускать на него можно только мужчин. Старшая дочь короля, несмотря на приказ, хотела затесаться в компанию и потому направилась вместе с мужчинами к воде. Провизионер говорил ей прежде и расписал сейчас все неприличие для леди ее уровня взойти на борт корабля, и не пренебрег заметить, что поскольку приказы адмирала нерушимы, он не может позволить ей пойти туда. Все его увещевания не достигли результата, поскольку как только баркас пристал к берегу, и на песок протянули сходни, она тут же взошла на них. Провизионер взял ее за руку и опять принялся уговаривать, умоляя ее отказаться от этой затеи, он даже предложил сделать ей подарок, если она немедленно уйдет. Но все его мольбы оказались тщетны, казалось, что она заранее решила, как себя вести. После этого он категорично заявил, что она никуда не поедет, и с трудом вытащил ее со сходней на берег. Из-за этого она не только обругала его, но заодно так сильно дала кулаком ему в глаз, что он говорил, будто это был жесточайший удар в его жизни, который ему только довелось испытать. Однако, в конце концов, он нахлебался горечи в надоедливом споре с этой мегерой королевского рода, которая вернулась домой в таком скверном расположении духа, что так никогда и не помирилась с ним полностью, хотя тот и приложил некоторые усилия, чтобы восстановиться в ее глазах.
Младшая из принцесс (как упоминалось ранее) тоже присутствовала на высокой аудиенции вместе с королем, и соблаговолила обратить пристальное и благосклонное внимание на персону одного из спутников адмирала, и тем же вечером она выказала свое расположение, послав ему в подарок две птичьих тушки и немного ямса. Джентльмен, показав себя равнодушным к подобной великой милости леди, отправил ей в ответ платок, который отнес Робин Гуд, нанятый принцессой нарочно для подобных целей. На следующий день тот же вестник отвел джентльмена в сторону и рассказал, что младшая из принцесс полюбила его и желает, чтобы он пришел нынче ночью в назначенный час в ее хижину, а он, Робин Гуд, сам проводит его, чтобы показать ему нужное место. Джентльмен ответил, что не может прийти к ней, поскольку в то время и, тем более, всю ночь будет исключительно занят. На следующий день и еще три-четыре дня после прежний посланник был очень назойлив, настаивая, что милости принцессы необходимо уделить должное внимание, и немало разглагольствуя о великой чести, которая выпала джентльмену в благоволении королевской дочери. Счастливому фавориту это было безразлично, но, в конце концов, поскольку прежние отговорки не достигали цели, а придумывать новые уже не получалось, то он просто сказал Робину Гуду, что тому больше не стоит затруднять себя визитами, потому что, если говорить искренне, джентльмен женат и из-за этого не может принять благосклонности принцессы, чтобы не оказаться виновным в нарушении священной клятвы, которую произнес и скрепил перед алтарем. Затем он напомнил некоторые религиозные максимы, которые они обсуждали с Робином Гудом раньше, и усилил их силу серебряным слитком и двумя платками, ничуть не засомневавшись, что этой своевременной взяткой убедит его ходатайствовать перед принцессой и примирить ее с разочарованием. Робин Гуд, хоть и взял подарок, отвечал очень холодно, что если утихомирить обиду леди в его силах, то он непременно это сделает, но это будет крайне трудно и требует всестороннего рассмотрения, поскольку она – дочь короля. Прошло несколько дней, прежде чем вестник и джентльмен вновь заговорили по этому поводу, в конце концов, последний спросил, все ли в порядке с принцессой и как она восприняла его твердый отказ? Гуд ответил: «Я был на вашей стороне и передал ей ваши извинения, но она не верит, что ваши доводы искренни». Затем он упомянул о щекотливых предложениях принцессы по этому случаю, которые здесь нельзя повторить, и добавил: «Она была очень сердита и нехорошо обзывала вас, но теперь с превеликим трудом я достаточно ее успокоил». Так закончились эти странные переговоры!
Все женщины на Мадагаскаре, кроме самых бедных, прикрывают грудь и плечи тканью, украшенной бусинами, и ни одна не показывается без набедренной повязки. Обычно они ходят с тонкой длинной палкой или прутом. Мужчинам разрешается иметь столько жен, сколько они пожелают или могут прокормить. У короля – три, у герцога Баба – всего одна, у Джона Андерсона – две. Детей они часто называют именами английских офицеров, которым случилось быть неподалеку во время беременности или родов их жен. Одна из жен Джона Андерсона была брюхата, пока мы были на острове, и он заверил сэра Уильяма Хьюитта, что если родится мальчик, то получит его имя и титул.
Мужчины часто дарят вам подарки (или, как они говорят - саламанку): бычка, теленка, козла и пр. и в ответ ждут, что вы дадите за него полную стоимость серебром или чем-то другим, не менее ценным. Без колебаний они говорят на своем ломаном жаргоне: «Если ты друг мне, я друг тебе. Ты не друг мне, я не друг тебе. Я саламанку тебе, ты саламанку мне». Их жены без стеснения зайдут к вам в палатку, с мужьями или в одиночестве, и дадут вам гостинцев, так же, как и мужчины. Как нам говорили, если муж застанет жену за изменой, он не будет пытаться убить ее или ее воздыхателя, но если их застанет кто-то другой, то преступление отягчается дарением скота или рабов. Это основные, если не единственные богатства мадагаскарцев, поскольку денег у них нет, и они живут в соломенных хижинах или плетеных из ветвей шалашах, кроме тех, кто поселился в Земляном Городе. Знатные люди огораживают свои дома забором, и у них есть внутренний двор и отдельные покои для разных жен и детей.
Во время нашей стоянки на острове я с глубокой печалью наблюдал нескольких несчастных бедолаг, страдающих от последней стадии венерической болезни. Они не могли найти никакого исцеления, и, насколько я понял, местные доктора совершенно дремучи в медицине. Единственный способ, который они используют для лечения любых жалоб, как внешних ран, так и внутренних хворей, - надеть на шею или руку особый оберег или амулет или обмазать больное место кашицеобразной мазью из земли, смешанной с соком какого-либо дерева или растения.
На здешней земле, помимо строевого леса разных сортов, растут кустарники и множество растений мясистого вида. Сахарный тростник здесь толщиной с запястье полного человека и настолько полон соком, что стебель длиной в один фут весит два фунта, он гораздо выше и лучше, чем тот, что выращивают в Вест-Индии. Когда мадагаскарцы отправляются в путь, они привязывают позади стебель сахарного тростника, чтобы питаться в дороге, и он служит им два-три дня. Очень много тамариндовых деревьев, их листья напоминают наш обыкновенный папоротник. По размеру они с английскую грушу и не так сильно отличаются от нее. Плоды их растут в стручках, похожих на наши бобы, твердых, коричневых и ломких, когда они готовы к сбору.
Собирать коллекцию любопытных ракушек хорошо начинать на берегах этого острова, теперь они реже встречаются в Индии, чем прежде. Здесь можно найти Табулярию, побочный вид коралла.
Реки, полные невообразимым количеством превосходной рыбы, кишат также аллигаторами чудовищных размеров. Герцог Баба часто сопровождал наши отряды во время охоты на них, и когда наши джентльмены в одну из вылазок подошли к ручью, который нужно было пересекать вброд, Его Милость, чтобы уберечь их от обязанности раздеваться, с великим добросердечием перенес одного за другим у себя на закорках. Это был проворный невысокий человек двадцати восьми лет от роду, племянник короля, и особенно любил барабан, подаренный ему коммодором (впоследствии адмиралом) Гриффином, на котором он с необычайной ловкостью выбивал марш и сигнал утренней побудки.
На острове много цесарок, а на всех окрестных скалах, и во владениях принца Уилла, и во владениях короля, в изобилии водятся мококи [7]. Это простодушные, симпатичные зверьки, похожие на белок, размером с кота и головой, как у лисенка, с длинным пушистым хвостом, покрытым черной и белой шерстью невиданной мягкости. Ступни у них, как у обезьян, и, как последние, они тоже часто садятся на ягодицы, вытянув задние лапы, и выпячивают живот, чтобы понежиться на солнце. Как и обезьяны, они плутуют. Здесь можно обнаружить гуан [8], хамелеонов, змей, тарантулов и особый вид летучих мышей, которых называют летучими лисицами. Их крылья от верхушки одного до кончика другого размером пять-шесть футов, а широта размаха – полтора.
Но самое необычное на всем острове – неисчислимое количество саранчи, населяющей его. Они поднимаются из низин плотным облаком, которое иной раз растягивается на невероятную длину и расстояние. Туземцы едят этих насекомых и даже предпочитают их свежей рыбе. Готовят они их так: отрывают крылья и лапки и жарят в масле.*
*Обычай мадагаскарцев есть саранчу решит вопрос, о котором так долго спорят ученые люди: какой пищей питался Иоанн Креститель, когда жил в пустыне? Были ли акриды, пища святого, - саранчой, в соответствии с буквальным значением слова у всех греческих авторов, или они были фруктами какого-либо дерева, или, быть может, разновидностью птиц? Первое – мнение всех толкователей рукописей Библии, которые имело дело лишь с содержанием, остальные – тех, кто из-за мятежного и уточненного духа утверждал, что Иоанн Креститель никогда не ел саранчи, поскольку это еда противоестественная, никогда и никем не использовавшаяся и непригодная в пищу. Но если сегодня саранчу едят туземцы Мадагаскара, а они ее едят, и не только они, то почему Креститель не мог питаться этим насекомым, в соответствии с божественной историей, которая не требует внесения поправок? Акриды всегда останутся тем, что они есть, и никакое величайшее искусство с непосильным трудом не превратят их в птиц или фрукты. См. Путешествие Хассельквиста [9]
Обычно предполагают, что на этой земле исповедуют смесь магометанства и язычества, но хоть это, возможно, и истинно, за время нашего пребывания здесь мы не увидели никаких признаков первого; действительно, слово «магомет» часто используется туземцами, и под ним они понимают любое лекарство, всякий оберег или амулет, а также жертвоприношение и молитву. Потому кажется, что в стародавние времена этого острова достигла какая-то из ветвей магометанской веры с соседнего континента, и что местное население приняло ее благосклонно, хотя нынешнему поколению, похоже, совершенно незнакомы ее правила и ритуалы. Я потрудился ознакомиться с их религиозными догматами, и, кажется, они молятся единому Отцу, которого, когда говорят по-английски, называют Богом, и в котором полагают все совершенство этого мира. Они считают солнце высшим существом, однако кем-то созданным и подчиненным кому-то. Часто они поднимают на него глаза с благоговением, если не с благодарностью и восхищением. Они молятся Единому и Всемогущему и приносят ему жертвы в час беды.
Мое любопытство привело меня присутствовать на жертвоприношении у хижины Джона Андерсона, чей отец долгое время страдал от болезни. Перед закатом во двор ввели быка, и сын, священнодействовавший над обрядом, ударил его; алтарь был сооружен неподалеку, и кровь жертвы окропила его столп. После того, как голову отделили от тела, ее вместе с рогами положили к подножию алтаря, сальник бросили в огонь, а большую часть потрохов сварили. Больного вынесли за дверь и положили на землю так, чтобы он мог видеть жертвоприношение; он часто и, казалось, с большой пылкостью молился. Его взгляд был прикован к небу, а ладони сложены в просительном жесте. Церемония закончилась тем, что сын раскромсал быка на мелкие куски, большую часть которых роздал рабам, принадлежащим ему и его отцу, однако лучшие приберег для себя. В целом я подметил так много обстоятельств этого жертвоприношения на Мадагаскаре, столь напоминающих те, что совершали евреи, как описано в Ветхом Завете, что никак не могу вернуться к воспоминаниям без того, чтобы не засомневаться в их точности.
К счастью для меня, постоянно обитавшего в лазарете на берегу, случилось так, что из-за просьбы некоторых офицеров нашей эскадры, которые пообещали сопроводить меня, но перед этим предаться невинному развлечению – спеть хором благородный гимн «Боже, Храни Короля, да здравствует Король», я задержался с обещанными лекарствами для его величества короля Баба, и следующим вечером - как раз после того, как я должен был их вручить - он неожиданно умер. Хотя его кончина, если верить всем сведениям, что нам удалось собрать, несомненно последовала из-за жестокого приступа подагры, который, в свою очередь, был вызван неумеренным использованием подаренного бренди с его опьяняющими и возбуждающими качествами, нет сомнений, что его верные и обидчивые подданные приписали бы его смерть иной причине и отомстили бы мне, как отравителю их короля, если бы он успел принять хоть малейшую крупицу моих лекарств.
Казалось, что вожди глубоко задумались над этим внезапным и неожиданным событием и страстно желали, чтобы смерть короля хранилась в полном секрете. Но, обнаружив, что это невозможно, около одиннадцати часов того же вечера, когда он умер, они отправились в Земляной Город с трупом своего последнего монарха, в сопровождении некоторых родичей королевской фамилии. Но прежде чем уйти, они позаботились поджечь каждую из их палаток. Все, кто жил по соседству, вскоре последовали примеру двора, и отправились в Земляной Город, и не оставили ничего, кроме деревенских собак, которые так жутко выли всю ночь, что никто из нас не мог сомкнуть глаз. Но у нас была и иная причина не предаваться отдыху: поскольку мы видели очевидные признаки большого волнения среди местных, и, по раздумью, нам пришлось, для нашей же безопасности, бдительно стоять всю ночь на страже. Фредерик Мартин перед уходом зашел попрощаться с нами и искренне поблагодарил нас за свежий запас пороха; он шепнул, что король мертв, и, по всей видимости, они пойдут сражаться, чтобы посадить на трон следующего. Мы упоминали ранее, что герцог Баба должен был унаследовать престол, но позже удалось узнать, что генерал Филибей поддержал притязания младшего сына короля, Рафани, взял его под свое покровительство и на воспитание; этот юноша, шестнадцати лет от роду, принял титул отца и стал королем Баба.
Счастливым обстоятельством для нас оказалось то, что провизионер в полной мере снабдил каждый корабль эскадры свежими припасами прежде, чем король умер, поскольку из-за этого события все дела на острове остановились, и нам бы пришлось отправиться в Йоханну или какой другой порт, чтобы докупить остатки провианта.
Возможно, будущим мореплавателям будет полезно знать, что у Святого Августина нет питьевой воды, если только не подняться за четыре или пять миль вверх по реке; и вместо того, чтобы наполнить бочонки во время отлива (как в большинстве других рек), нужно делать это, когда вода поднимется на четверть. Причина в том, что река связана с морем и в других местах, не только с бухтой Святого Августина, и по опыту обнаружилось, что морская вода, занесенная в реку с приливом, не уходит, пока вода не поднимется на четверть от прилива в бухте Святого Августина, и, самое меньшее, три мили по течению реки вода на вкус солоновата, если не солона вовсе.
Я не могу закончить свои заметки об этом острове, не упомянув, что здесь растет такое количество лаймов и апельсинов, что их соком можно легко наполнить самые большие бочки, и это будет совсем недорого, потому что их можно купить за котелки, ружья, порох, пули, кремень и т.п. Достаточно очевидно, что небольшое количество сока, смешанное с ежедневным питьем моряка, хорошо оградит их от цинги, болезнь, столь часто сопутствующую долгим путешествиям, которая, по горькому опыту, лишила нацию стольких ценных людей, скольких не смогла унести вражеская сила. Потому это тот предмет, на который правительству стоит обратить пристальное внимание, чтобы каждый военный корабль, которому придется оказаться на этом острове, был бы обеспечен за государственный счет соками лайма и апельсина, с добавлением такого количества рома или других крепких спиртных напитков, чтобы сохранить сок от порчи. Во время нашей стоянки здесь, я раздобыл и заготовил сока примерно с хогсхед[10] , и оказалось, как будет видно позже, что это сослужило важную службу для экипажа Кента против цинги, как до того, как эскадра вошла в Ганг, так и после.
Поскольку прежние сведения об этой части Мадагаскара, его товарах и пр., приведенные другими авторами, были поверхностными и неполными, я позволил себе восполнить этот недостаток и, во всяком случае, заслуживаю снисхождение читателя.
Примечания:
[1] Аахенский мирный договор 1748 года
[2] Кабо-Верде
[3] Триндади
[4] Мартин-Вас
[5] Капский голубок
[6] Фатом – морская сажень
[7] Лемур катта
[8] Игуаны
[9] Фредрик Хассельквист (1722-1752гг.) – шведский ботаник, ученик Карла Линнея. Много путешествовал по Ближнему Востоку.
[10] Примерно 240 литров.
Путешествие из Англии в Индию в 1754 году и историческое повествование о действиях эскадры и армии в Индии под командованием вице-адмирала Уотсона и полковника Клайва в 1755, 1756 и 1757 годах, включая переписку адмирала и набоба Сирадж-Даулы, с вкраплениями некоторых интересных отрывков о манерах, обычаях и прочем некоторых народов Индостана, а также путешествие из Персии в Англию необычным путем.
И она очень интересна.
Глава первая
Причина путешествия. Автор, корабельный врач, отправляется из Спитхеда на корабле Кент, под командованием адмирала Уотсона. Адмирал приходит к берегу Кингсейл в Ирландии, где два линейных корабля попадают в шторм. Прибытие на Мадейру. Переезд оттуда к Мадагаскару. Описание этого острова. Люди, его населяющие. Сведения о короле, его дворе и свите. Анекдоты, описывающие нравы мадагаскарцев. Их религия, обычаи, образ жизни. Звери и растения острова и пр., и пр.
читать дальшеНемедленно после того, как был заключен мир при Экс-ля-Шапель [1] , или вскоре после того, как наши сухопутные и морские силы под командованием адмирала Боскауэна ушли из Индий, месье Дюпле, губернатор Пондишерри, с помощью интриг начал сеять семена противоречий между туземными князьями; и когда сумел привнести серьезный разлад между ними, он послал корпус европейских войск на помощь тем набобам, кто отстаивал французские интересы; и те, с такой подмогой, несколько раз одержали верх над остальными князьями, которые были друзьями нашей Ост-Индской компании. Мустафа-Джинг, могущественный князь, и Чунда-Себ, выдающийся генерал, были теми, с кем он взаимодействовал больше всего и кого он использовал для достижения своих амбициозных планов. Планов обширных, никак не меньше, чем получить для своего народа полную власть над всей карнатикской и декканской землей, а для себя – бессмертную славу и баснословные богатства. У английского губернаторства были убедительные доказательства его ненасытной алчности и жажды власти, потому они осмотрительно, но решительно использовали даже самые малейшие возможности, чтобы положить конец его жестокости и до сих пор быстрому продвижению. Для этого они, под видом союзников, присоединили свои войска к армиям князя по имени Назир-Джинг и набоба Аркота, звавшегося Магомедом-Али, против которых воевали их враги.
Так английская и французская компании, хоть они и не могли открыто объявить друг друга врагами из-за мира, заключенного между их влиятельными правителями, и потому прикрывались именем помощников, несколько лет вели дорогостоящую и кровавую войну друг против друга. И пусть английские войска никогда еще не снискали такой славы, как в некоторых сражениях той поры, - особенно в тех, где командовали майор Лоуренс и мистер Клайв, - все же французы, у которых было больше европейских войск и которые мастерски устанавливали связи с самыми могущественными правителями этих земель, сильно продвинулись вперед, чем немало переполошили все английские поселения, наполнив людей предчувствием, что настанет день, когда амбиции месье Дюпле вознаградятся полностью. Потому губернатор и совет этих мест послали многочисленные отчеты о своем незавидном положении управляющим Ост-Индской Компании, и те попросили правительство о помощи, и, наконец, для их спасения были отправлены небольшая эскадра королевских кораблей под командованием Чарльза Уотсона, эсквайра, контр-адмирала синего флага и пехотный полк под командованием полковника Эдлеркрона.
Двадцать второго февраля 1754 года из Спитхеда в Плимут, к месту встречи эскадрона, вышел Кент (корабль, на который я был назначен хирургом); и девятого марта адмирал Уотсон направил паруса в открытое море к Ост-Индии со следующими кораблями:
Кент (под адмиральским флагом) – капитан Генри Спек – семьдесят пушек;
Орел (под брейд-вымпелом) – капитан Джордж Покок – шестьдесят пушек;
Сэйлисбери – капитан Томас Ноулер – пятьдесят пушек
Бристоль – капитан Томас Лэтем – пятьдесят пушек
Бриджуотер – капитан Уильям Мартин – двадцать пушек
Шлюп Кингсфишер – капитан Бест Мигель – шестнадцать пушек.
Приказ, выданный адмиралу, гласил идти в Корк на починку и там принять на борт своей эскадры столько королевских войск, сколько сможет с удобством разместиться. Так он и попытался сделать, но ветер был столь неблагоприятным, что адмирал рассудил, что необходимо встать на рейде Кингсейл. Двенадцатого он бросил там якорь и немедленно отправил письмо полковнику Эдлеркрону, где уведомлял о своем прибытии и просил прийти вместе с полком в этот порт.
Девятнадцатого числа после полудня подул сильный юго-восточный ветер с дождем и градом, и вода в заливе высоко поднялась, отчего канат малого станового якоря Орла оборвался, и корабль кинуло поперек носовой части Бристоля. Офицеры Орла приложили все силы и вскоре освободились от Бристоля, но не без потери последним носовой фигуры и бушприта. Ночью оба корабля сорвало с якорей и вынесло очень близко к берегу, их мачты упали, и был подан сигнал бедствия, но, к сожалению, море волновалось так сильно, что ни одна лодка не могла пристать к их борту, и, конечно, нельзя было оказать им действенной помощи. Утром и ветер, и море стихли, и у адмирала появилась возможность спасти оба корабля, потому он послал им на подмогу все лодки эскадры, но корабли были настолько искалечены, что не могли продолжить запланированное путешествие.
Мистер Уотсон, лишенный из-за этого происшествия значительной части своей эскадры, какое-то время колебался – должен ли он немедленно продолжить свой путь с теми кораблями, что остались в море, или же ждать здесь, пока не придет замена поврежденным кораблям. Однако пылкая преданность долгу бросила его в объятья первой из альтернатив, и он отправил два срочных послания: одно – в секретариат Лордам-Комиссарам Адмиралтейства, а другое – полковнику Элдеркрону; он уведомлял полковника, что намеревается выйти лишь с Кентом, Сэйлисбери, Бриджуотером и Кингсфишером, и желал, чтобы та часть его полка, которая должна идти на этих кораблях, поспешила с погрузкой, а вторая пусть садится на борт двух списанных кораблей и отправляется с ними в Плимут, где, как он ничуть не сомневается, скоро будут подготовлены другие корабли, чтобы принять их, и последуют за ним в Индию. Остаток полка сел на другие корабли Ост-Индской компании, которые, конечно же, не пошли следом за адмиралом, но поскольку они не были готовы к тому времени, когда он покинул Англию, он получил приказ не ждать их.
Двадцать четвертого войска поднялись на борт, и в тот же день адмирал с двумя кораблями, фрегатом и шлюпом поднял якорь и отправился в путь, оставив два непригодных корабля позади и назначив Гарланду капитана Спрая сопроводить их в Плимут.
Шестого апреля мы бросили якорь на рейде Фуншала у острова Мадейра, места знаменитого своим вином не только среди европейцев, но и среди всех наших поселений в обеих Индиях. Однако это освежающее спиртное, как и все прочие вещи, весьма поднялось в цене за последние годы. Десять или двенадцать лет назад лучшее вино на острове продавалось по десять-двенадцать фунтов за бочку, но когда мы были там, нельзя было купить никакого дешевле двадцати-двадцати двух фунтов.
Остров Мадейра принадлежит португальской короне и располагается в мягком климате, на тридцать втором градусе и тридцать седьмой минуте северной широты. Поверхность острова очень гористая, с разбросанными там и сям виноградниками, которые создают восхитительный и романтичный вид. Вершины самых высоких гор всегда покрыты снегом; некоторые из джентльменов нашей эскадры затеяли авантюру покорить одну из них, но обнаружили, что воздух на высоте чрезвычайно холоден, потому они были рады спуститься оттуда как можно быстрей. Здесь всегда живет наш консул, и несколько почтенных купцов нашего подданства обитают в Фуншале, единственном месте торговли на всем острове.
Во время пребывания на Мадейре мы столкнулись с многочисленными печальными задержками, когда хотели пополнить запасы вина и еды для эскадры, из-за Страстной недели и последовавшего за ней карнавала; в это время любые дела на острове замирают, и чужестранец непременно развлечется цветастым, но богобоязненным маскарадом. В действительности обычай отмечать праздник с изрядной долей набожности распространен во всех папских странах, но, вероятно, нигде не проводится так пышно, как среди португальцев, которые одержимы внешним щегольством своей религии больше, чем любой другой народ под солнцем.
Девятнадцатого апреля в десять утра мы покинули Мадейру, и двадцать третьего на расстоянии четырех лиг увидели один из Канарских остров – Пальму. К двадцать пятому мы подошли к пассатам и через один-два дня показался Бонависта, один из островов Капо де Верт [2]. Где-то к середине мая наш корабль оказался столь перегружен товарами и людьми, и между палубами наступила такая жара, что экипаж начал сильно хворать, и за шесть дней мы похоронили шестерых, а в больничном листе числилось сто шестьдесят человек. Третьего июня, как предварительно рассчитал капитан Спек, мы обнаружили Тринидаду [3] , а на следующее утро взору открылся Мартинвас [4]. Последний представляет из себя нагромождение неприступных камней, но я слышал, что раньше он был покрыт лесами, и на северо-востоке острова была песчаная гавань, где было предостаточно пресной воды.
За весь наш переход от Мадейры до последнего упомянутого острова мы не встретили ничего особенного, только то, что всегда можно наблюдать в здешних морях: большие стаи разнообразных птиц неподалеку от суши и огромное количество летающих рыб. Еще в хорошую погоду мы поймали нескольких акул, и к некоторым из них прилепились черные рыбины от восьми дюймов до ярда длиной; моряки называют их прилипало, но на самом деле они зовутся реморами. Иногда в июне люди из экипажа с нескольких кораблей эскадрона ловили на крючок с приманкой птиц-пинтадо [5] , они размером с голубя и, когда плывут по воде, очень их напоминают. Спина и крылья у них пестрые, головы – темно-синего цвета, клюв – острый и сильный, ноги черные, а лапы перепончатые. Пойманные, они не могут взлететь с палубы, но если посадить их в кадку с водой, то они с легкостью поднимутся вверх. У мыса Доброй Надежды мы подстрелили альбатроса, морскую птицу, и от крыла до крыла его длина составила семнадцать с половиной футов. Еще мы поймали акулу, вытащили ее на палубу Камберленда и нашли в ее брюхе семьдесят два детеныша, от шести до четырнадцати дюймов длиной. У той, что поймали позже люди с Сэйлисбери, в желудке оказались рога, шкура и кости быка. После того, как она сдохла и просушилась, через ее челюсти смог пройти очень высокий человек.
В неустойчивой и жаркой погоде среди нас свирепствовала гнилостная лихорадка (по большей части мы обязаны этим протухшей треске, которую взяли с собой как провиант*). Те, кто оказался в этих краях впервые, жаловались на сильные головные боли, на ломоту в мышцах и постоянное беспокойство. К концу июня мы прошли далеко на юг и, соответственно, оказались в более прохладных местах. Семнадцатого июля в три утра мы наконец обнаружили долгожданный остров Мадагаскар. В четыре был подан сигнал, корабль повернул на фордевинд, и мы взяли курс по направлению ветра, и восемнадцатого бросили якорь в бухте Святого Августина, глубиной в шестнадцать фатомов [6], в южной части острова на двадцать третьем градусе и сорок второй минуте южной широты. Девятнадцатого на борт привезли свежей говядины для корабельной команды, и люди с радостью и наслаждением отведали этой вкуснейшей пищи. На следующий день адмирал был так добр, что издал предписание, по которому все больные и раненые из эскадры переводились под мою опеку.
*нам пришлось выбросить за борт две трети трески, которой нас снабдило правительство.
Первым делом после прибытия на Мадагаскар нужно было переправить больных на берег. На одном лишь Кенте таких насчитывалось до ста пятидесяти; некоторые жаловались на ту же самую гнилостную лихорадку, которая доставила нам столько хлопот, пока мы находились неподалеку от экватора, но сейчас большинство людей страдало от цинги, такой жестокой, что у них не хватало сил выползти на палубу, и они с трудом дышали, поэтому нам пришлось выносить их с корабля прямо в гамаках; однако эта земля столь целебна и полезна для здоровья, что менее чем через три недели все, кто был оправлен на берег, полностью восстановили прежнее здоровье и силы.
Этот остров, между двенадцатым и двадцатым градусами южной широты, очень обширен и плодороден, изобилуя всем необходимым для жизни. На нем правят четыре или пять королей, которые часто воюют друг с другом, и делают набеги на территорию врага, и угоняют и семьи, и скот: первых часто продают европейцам, как рабов.
Многочисленные быки на острове отличаются размером, весят от шестисот до семисот фунтов каждый и очень любимы европейцами, которые живут в Индии. Они присылают за ними корабли, режут и засаливают прямо на острове. У этих быков есть заметный бугор на спине или жировой нарост, который весит около двадцати фунтов и очень высоко ценится после того, как вылежался в соли. Однако, что до меня, то я не могу присоединиться к восторженным похвалам, которые расточают этому мясу, как и любому другому на этом острове, потому что хоть скот и огромен, и упитан, и ухожен, но трава, которую он ест, придает мясу особый и очень неприятный мне привкус. Местные очень ловко ведут скот к мяснику. Они набрасывают веревку со скользящим узлом на рога животного, которого из множества прочих выбрал покупатель, и за ту же веревку тащат быка к дереву и несколько раз обходят вокруг ствола, пока бык не упрется в дерево, где его с легкостью зарежет мясник. Островитяне никогда не снимают шкуру сами, но едят ее с таким же удовольствием, как и другие части животного. Мадагаскарские овцы мало чем отличаются от коз, они так же волосаты, и только их головы немного больше размером. Шея у них, как у теленка, а хвост весит самое меньшее десять фунтов.
Мы не сразу встали на длительную стоянку у этого острова, но старый Робин Гуд и другой из людей короля Баба, которых они называют казначеями, генерал Филибей и вожди Джон Андерсон с Фредериком Мартином, пришли на борт Кента; среди них были знатные люди, которые заплатили за то, чтобы зваться английскими именами. Равно как и семья короля, в подражание английскому двору, не обошлась без принца Уэльского, герцога Камберлендского, принца Огастеса и принцесс с различными английскими именами.
Все вышеупомянутые важные господа взошли на борт голыми, если не считать набедренной повязки и накидки на плечах, сделанных из обычной травы, растущей на этом острове, и украшенных по кайме и краю стеклянными бусинами. Волосы на их голове вовсе не были так курчавы, как у африканцев с гвинейского берега, но больше напоминали длинные темные волосы индусов. Мадагаскарские жены старательно ухаживают за прическами их мужей: иногда они завивают их большими одинаковыми кудряшками, а в другой раз заплетают ровные косы, смазывая их местным маслом, чтобы придать блеск. Мужчины, пожалуй, выше, чем в других местах, и хрупкого сложения, однако отличаются силой; они всегда носят с собой деревянное копье с железным наконечником. Копье это, обычно сделанное весьма искусно, они с поразительной точностью мечут на расстояние тридцати-сорока ярдов, поражая даже малейшую цель. Кроме этих орудий войны, у них есть еще мушкетные ружья, которые они меняют у европейцев на скот, и можно убедиться, что оружие они содержат в наилучшем состоянии.
Мне неприятно говорить об этом, но европейцы частенько норовят обмануть при торговле, расплачиваясь дешевым и плохим порохом с жителями острова, которые иногда прощаются с жизнью из-за его взрывоопасности. Такой чудовищный порядок ведения дел, в конце концов, должен быть признан вредоносным для нации и, конечно, некоторые торговцы, промышляющие этим делом, уже заработали себе постыдную и дурную славу среди сбитых с толку, но все же дружелюбных мадагаскарцев, или малгачей*.
*Обычно так называют жителей этого острова
Они вежливые и покладистые люди, но легко сердятся и склонны выказывать свои обиды при малейшем раздражении, особенно если полагают себя уязвленными или оскорбленными. Случай, иллюстрирующий их нрав, произошел, пока мы оставались у них. Жена Джона Андерсона пришла к нашим палаткам и купила у простого матроса складной нож; по пути домой ей не посчастливилось уронить его, и как только пропажа обнаружилась, женщина, охваченная волнением, кинулась назад и увидела, как моряк наклоняется и подбирает с земли какую-то вещь; когда она поравнялась с ним, она узнала свой нож и потребовала свою собственность назад. Он отказался его вернуть, и тогда она поспешила к мужу и рассказала ему о том, что произошло. Немедленно он впал в дикую ярость, велел своим слугам и рабам вооружиться и вышел к нашему лагерю. Лейтенант Карнак из полка Элдеркрона и другие офицеры обедали в своих палатках и, как только заслышали шум и гвалт, выбежали наружу, чтобы увидеть, как Джон Андерсон и еще пятнадцать туземцев, вооруженные заряженными ружьями, рьяно препираются с нашими людьми. Невозможно описать ярость, которая читалась на лице Андерсона. Офицеры, что держались с ним накоротке, подошли к нему и пожелали узнать о причинах сего недостойного поведения. Он коротко и резко ответил и крайне категоричным тоном потребовал вернуть нож. Они же принялись мягко его урезонивать и спросили, как же он мог додуматься вести себя так безобразно со своими друзьями. Он ответил, что они «не друзья ему, если не поступят по справедливости». Они продолжили его успокаивать, но в то же время дали ему понять, что такое неистовое поведение не только смешно, но еще и весьма опасно, потому что они жестоки подобно ему самому, и, значит, что ни он, ни его спутники не вернутся домой живыми. Он ответил, что лучше умрет, чем спустит оскорбление. Наконец, с превеликим трудом они задобрили его, уговорили отослать людей и зайти в палатку. Там они дали ему выпить и позвали к себе моряка. Малый честно признался, что он нашел этот нож, и, вполне вероятно, он принадлежит жене Андерсона, но пока он знает об этом только с ее слов. Женщина в ответ указала на человека, у которого она купила нож, и тот подтвердил, что нож принадлежит ей. Он был благополучно возвращен владелице, и дело, к полному удовольствию всех заинтересованных сторон, разрешилось миром.
Еще одной особенностью мадагаскарцев является величайшее почтение, с которым они относятся к достоинству своего короля. Они возносят его на такую высоту, что больнее всего их ранит, если они думают, что вы относитесь к их королю хоть чуть-чуть непочтительно. Мы встретились с наиболее поразительным случаем такого поведения вскоре после нашего прибытия на остров, когда казначеи короля пришли к адмиралу Уотсону с визитом. Получилось так, что когда они поднялись на борт, адмирал глубоко зарылся в дела и пожелал, чтобы капитан Спек (он уже раньше бывал на Мадагаскаре и был знаком с большинством пришедших) выступил от его имени и развлек гостей в кают-компании, пока адмирал не явится к ним лично. Это поручение капитан выполнил с величайшим радушием и вежливостью, но, несмотря на все его попытки угодить, не прошло и двадцати минут, как гости начали выказывать нетерпение и посерьезнели, заговорили о том, что нужно возвращаться на берег, и что достоинство короля будет сильно ущемлено такой задержкой; «он, - говорили они, - великий человек и разгневается, когда ему расскажут, что мы ждали так долго, прежде чем нас допустили к аудиенции у коммодора». Так они называли адмирала не только в его первый визит, но и после, титулом, к которому они привыкли, пусть раньше и не видели офицера ранга мистера Уотсона. Капитан Спек, тронутый их жалобами, поспешил к адмиралу, кто немедленно пригласил гостей в каюту и очень порадовал их этим. Однако прежде чем уйти, они незамысловато дали понять мистеру Уотсону, что если он не нанесет визит королю Баба первым, то на борт его кораблей не допустят грузить съестные припасы.
Читатель извинит меня за еще один пример такого рода, который еще замечательней выказывает чрезмерную чувствительность островитян к уважению достоинства их короля. Однажды Робин Гуд (кажется, он был кем-то вроде первого министра и вел королевские дела с нашими поставщиками провизии) сговаривался с одним джентльменом из нашей эскадры, и получилось так, что они сильно разошлись в цене обычного товара, начали гневно обвинять друг друга, и, в конце концов, Робин Гуд в величайшем волнении вскочил с земли, где он сидел, и поклялся немедленно доложить королю Баба о произошедшем. Английский джентльмен, чересчур распаленный угрозой и предшествующей ей жестокой ссорой, неосторожно ответил: «Да будь он проклят, ваш король Баба». Глаза Робина Гуда сверкнули, точно молния, и он резко возразил с еще большим гневом: «Да будь он проклят, ваш король Георг». В то же мгновение он оставил место стычки и поспешил к домикам мадагаскарцев. Наш соотечественник вскоре осознал непристойность своего поведения, последовал за противником и догнал его, и после всех необходимых уступок дело было улажено.
Большинство островитян у этой бухты говорят на таком ломаном английском, который нужен им только, чтобы менять скот, птицу, молоко, фрукты, рис, соль, портулак, картофель, ямс, рыбу, пики и ракушки, порох, пули, кремень для наших мушкетов, ткани (в том числе шейные платки и лен всех сортов), бусинки, котелки и пр. Серебро для них большая ценность, они называют его «манила» и делают из него браслеты для своих жен; гораздо меньше внимания они обращают на золото: если вы предложите им и золото, и серебро, то без колебаний они выберут последнее.
По правую руку, когда вы входите в бухту, живет некий принц Уильям; он - родственник и вассал короля, однако в большинстве случаев правит будто свободный властитель, и всегда прилагает неимоверные усилия, чтобы офицеры пришвартованных здесь кораблей ставили палатки на его земле и покупали припасы у него, а не у короля и его людей. На земле принца, не так далеко от моря, лежат останки форта, построенного пиратом Эйвери.
Его величество Баба живет в Земляном Городе в двенадцати милях от бухты Святого Августина. Через четыре дня после нашего прибытия он расположился со своей семьей по соседству с нами и послал своего прямого наследника вместе с герцогом Баба и другими важными придворными на борт, чтобы поздравить адмирала с прибытием на Мадагаскар и осведомиться, в какой день он намеревается навестить его. Адмирал вручил каждому из посланников подарки: пару пистолетов, ружье, саблю и несколько бутылок бренди, назначил день, чтобы выразить свое почтение королю, и они сошли на берег в приподнятом настроении, почти счастливыми. В день, назначенный для аудиенции, адмирал в сопровождении всех капитанов и прочих офицеров эскадры прошел с полмили от наших палаток к шатрам его величества и был препровожден в самый большой из них под бой двух барабанов, которые по особому желанию Робина Гуда, были присланы на борт Кента; сей первый министр объявил, что коль адмирал есть великий человек, и король Баба есть великий человек, то адмирал должен сыграть свою музыку, чтобы выказать почести королю, и, наоборот, королевская музыка (которая состояла всего из двух пар витых раковин) должна встретить адмирала. Поскольку никто не возражал против такого предложения, то адмирал вошел вышеописанным манером.
Королю было около шестидесяти лет, он был весьма тучен, и в то время его мучил жестокий приступ подагры. Он сидел на травяной циновке, расстеленной на земле, в халате, обернутом вокруг талии, и на голове он носил голландскую гренадерскую шапку в полтора фута высотой с гербом голландской ост-индской компании, вылитым из меди. Он взял адмирала за руку и осведомился, как поживает король Георг; когда адмирал ответил, что король сам сейчас здоров, но недавно пережил тяжкое горе из-за смерти своего старшего сына, король Баба с чувством воскликнул: «О, и я также потерял своего принца Уэльского!». Затем он спросил у адмирала, какие дары тот принес. Подарки, состоящие из ружей, сабель и спиртного, немедленно были вручены, но, казалось, ничто не принесло ему такой радости, как бренди, он только попенял, что его слишком мало. Три его королевы и прочие придворные леди присутствовали на встрече. Они тоже получили свои подарки. Адмирал, чтобы угодить им, по его разумению, еще больше, приказал принести три или четыре дюжины бутылок белого вина, но после того, как они его попробовали, они заговорили, что оно безвкусно, и, подобно королю, предпочли бренди. Мистер Уотсон попросил прощения за то, что не припас нужного количества этого напитка, но уверил их и короля Баба, что в следующее свое путешествие он привезет больше. Прежде чем аудиенция закончилась, король спросил у адмирала, есть ли у него доктор, и адмирал сказал «да». Затем король поинтересовался: «Это великий доктор? Доктор короля?», и адмирал ответил утвердительно. «Пусть он, - заявил король, - даст мне махометты (это лекарства) для моего больного колена». После этого адмирал переговорил со мной, стоявшим рядом. Когда я представился королю, я пообещал ему, что в лекарствах он долго не будет нуждаться. Адмирал упомянул королю Баба о припасах, в которых нуждалась эскадра, и последний приказал своим казначеям немедленно снабдить нас всем необходимым. После этого адмирал, поблагодарив короля за вежливость и помощь, покинул его.
Прежде чем я оставлю эту сцену, я не могу не упомянуть о гротескном наряде и персоне одного из придворных фаворитов, который в юные годы побывал в Англии и вкусил там европейской моды. Они называли его капитаном Томом Хиллом; он был низеньким стариком и не носил ни ботинок, ни чулок, ни кюлот, ни рубашки, но надевал набедренную повязку и старый шелковый жилет, украшенный бахромой из стекляруса, прямо на голое тело. Синий камзол, износившийся в лохмотья, древний серый парик, перевязанный лентой, шляпа с серебряным шнуром и сабля без ножен дополняли его платье, и все вместе придавали ему презабавнейший вид.
Большая часть моих читателей, вероятно, поглядит на грубую простоту и неотесанные манеры людей, описанных здесь, с удивлением и жалостью, если не с презрением; но стоит им обратиться к анналам нашей английской истории не дальше, чем за две тысячи лет, то они сгорят от стыда, обнаружив, что древние бритты тоже не были знакомы с изящными искусствами и являлись такими же дикими варварами, как и нынешние мадагаскарцы*. И если наши грубые предки неиссякаемой доблестью, благородным бескорыстием и страстной любовью к своей земле смогли воздвигнуть королевство, способное восхищать, раз уж сейчас мы можем этим похвастаться, - то почему бы потомкам храбрых мадагаскарцев когда-нибудь в будущем не последовать славному примеру наших предков и не заложить основы империи великой и обширной, как наша, и столь же прославленной - мощью оружия, вышиной духа и изысканностью вкусов? Такое допущение отнюдь не беспочвенно и не экстравагантно, поскольку остров Мадагаскар очень плодороден и раскинулся примерно на тысячу миль в длину, а в самой широкой части – на триста миль в ширину; он располагается в приятном климате, богат лучшим деревом и дает прочие ценные материалы, используемые в кораблестроении, и потому его обитатели способны создать внушительный флот, расширить границы торговли со всей известной частью обитаемого мира и, вероятно, принести ужас перед своим оружием странам доселе неведомым. Равно как и сами островитяне не лишены того активного и вдохновенного духа, необходимого для достижения подобных свершений.
* Interiores plerique frumenta non serunt, sed lacte et carne vivunt pellibusque sunt vestiti. Omnes vero se Britanni vitro inficiunt, quod caeruleum efficit colorem, atque hoc horridiores sunt in pugna aspectu; capilloque sunt promisso atque omni parte corporis rasa praeter caput et labrum superius. Vxores habent deni duodenique inter se communes et maxime fratres cum fratribus parentesque cum liberis; sed qui sunt ex his nati, eorum habentur liberi, quo primum virgo quaeque deducta est.
Gaius Iulius Caesar: De bello Gallico V, 14
Пока мы оставались на острове, нам часто приходилось обнаруживать, что вывешенное сушиться белье украдено, и вор был всегда столь искусен и сноровист, что за все время пребывания не в наших силах оказалось уличить хоть одного из этих преступников. В действительности, один несчастный, заподозренный в краже, попытался спастись с награбленным и пересечь реку, но, увы, завяз в грязи и утонул. Следующий случай покажет присутствие среди здешних островитян великого расчета и непревзойденной ловкости в попытках украсть что-либо. Как-то вечером, пока тридцать или сорок наших людей сидели у костра и готовили в котелках еду без малейшего подозрения, что вор ходит рядом с ними, один мадагаскарец с невероятным проворством запрыгнул в круг через их головы, схватил стоявший на огне котелок за ручку и убежал вместе с ним к реке. Наши люди какое-то время глядели друг на друга в изумлении, но прежде чем любой из них очнулся и задумался о поимке вора, тот изрядно поработал ногами и оказался вне пределов их досягаемости.
Среди огромного количества женщин, приходивших к нашим палаткам, я заметил лишь одну, которую, благодаря ее сложению и симметрии черт лица, можно было назвать образцом красоты. Герцогиня Баба также отличалась привлекательностью, но две дочери короля были весьма далеки от идеала. Старшая из этих двух леди была крайне некрасива на лицо и не менее мужественна в своем поведении. Младшая – не такой невзрачной и мужеподобной, как сестра, однако ей не хватало деликатности не хвастать этим; обе были не замужем. Первая из них разменяла сороковой год, вторая была еще не так стара. Они присутствовали во время визита адмирала к их отцу, и вскоре после старшая из них снизошла настолько, что навестила нашего провизионера в его палатке. На плече она несла тяжелое ружье, которое нежно любила, и с огромным удовольствием говорила о том, как стреляла из него прежде, но так как теперь замок его сломался, она желала, чтобы поставщик услужил ей и починил его, и в то же время добавила, что будет обязана ему за его доброту. Если коротко, то провизионер починил ей ружье, и, казалось, высоко поднялся в ее глазах, но прошло не так много дней, и он, к сожалению, впал в немилость и весьма чувствительно испытал на себе ее неприязнь. Случилось это так.
Адмирал подумал, что необходимо развлечь вождей острова на борту его корабля, и к назначенному времени послал на берег баркас, наказав, что пускать на него можно только мужчин. Старшая дочь короля, несмотря на приказ, хотела затесаться в компанию и потому направилась вместе с мужчинами к воде. Провизионер говорил ей прежде и расписал сейчас все неприличие для леди ее уровня взойти на борт корабля, и не пренебрег заметить, что поскольку приказы адмирала нерушимы, он не может позволить ей пойти туда. Все его увещевания не достигли результата, поскольку как только баркас пристал к берегу, и на песок протянули сходни, она тут же взошла на них. Провизионер взял ее за руку и опять принялся уговаривать, умоляя ее отказаться от этой затеи, он даже предложил сделать ей подарок, если она немедленно уйдет. Но все его мольбы оказались тщетны, казалось, что она заранее решила, как себя вести. После этого он категорично заявил, что она никуда не поедет, и с трудом вытащил ее со сходней на берег. Из-за этого она не только обругала его, но заодно так сильно дала кулаком ему в глаз, что он говорил, будто это был жесточайший удар в его жизни, который ему только довелось испытать. Однако, в конце концов, он нахлебался горечи в надоедливом споре с этой мегерой королевского рода, которая вернулась домой в таком скверном расположении духа, что так никогда и не помирилась с ним полностью, хотя тот и приложил некоторые усилия, чтобы восстановиться в ее глазах.
Младшая из принцесс (как упоминалось ранее) тоже присутствовала на высокой аудиенции вместе с королем, и соблаговолила обратить пристальное и благосклонное внимание на персону одного из спутников адмирала, и тем же вечером она выказала свое расположение, послав ему в подарок две птичьих тушки и немного ямса. Джентльмен, показав себя равнодушным к подобной великой милости леди, отправил ей в ответ платок, который отнес Робин Гуд, нанятый принцессой нарочно для подобных целей. На следующий день тот же вестник отвел джентльмена в сторону и рассказал, что младшая из принцесс полюбила его и желает, чтобы он пришел нынче ночью в назначенный час в ее хижину, а он, Робин Гуд, сам проводит его, чтобы показать ему нужное место. Джентльмен ответил, что не может прийти к ней, поскольку в то время и, тем более, всю ночь будет исключительно занят. На следующий день и еще три-четыре дня после прежний посланник был очень назойлив, настаивая, что милости принцессы необходимо уделить должное внимание, и немало разглагольствуя о великой чести, которая выпала джентльмену в благоволении королевской дочери. Счастливому фавориту это было безразлично, но, в конце концов, поскольку прежние отговорки не достигали цели, а придумывать новые уже не получалось, то он просто сказал Робину Гуду, что тому больше не стоит затруднять себя визитами, потому что, если говорить искренне, джентльмен женат и из-за этого не может принять благосклонности принцессы, чтобы не оказаться виновным в нарушении священной клятвы, которую произнес и скрепил перед алтарем. Затем он напомнил некоторые религиозные максимы, которые они обсуждали с Робином Гудом раньше, и усилил их силу серебряным слитком и двумя платками, ничуть не засомневавшись, что этой своевременной взяткой убедит его ходатайствовать перед принцессой и примирить ее с разочарованием. Робин Гуд, хоть и взял подарок, отвечал очень холодно, что если утихомирить обиду леди в его силах, то он непременно это сделает, но это будет крайне трудно и требует всестороннего рассмотрения, поскольку она – дочь короля. Прошло несколько дней, прежде чем вестник и джентльмен вновь заговорили по этому поводу, в конце концов, последний спросил, все ли в порядке с принцессой и как она восприняла его твердый отказ? Гуд ответил: «Я был на вашей стороне и передал ей ваши извинения, но она не верит, что ваши доводы искренни». Затем он упомянул о щекотливых предложениях принцессы по этому случаю, которые здесь нельзя повторить, и добавил: «Она была очень сердита и нехорошо обзывала вас, но теперь с превеликим трудом я достаточно ее успокоил». Так закончились эти странные переговоры!
Все женщины на Мадагаскаре, кроме самых бедных, прикрывают грудь и плечи тканью, украшенной бусинами, и ни одна не показывается без набедренной повязки. Обычно они ходят с тонкой длинной палкой или прутом. Мужчинам разрешается иметь столько жен, сколько они пожелают или могут прокормить. У короля – три, у герцога Баба – всего одна, у Джона Андерсона – две. Детей они часто называют именами английских офицеров, которым случилось быть неподалеку во время беременности или родов их жен. Одна из жен Джона Андерсона была брюхата, пока мы были на острове, и он заверил сэра Уильяма Хьюитта, что если родится мальчик, то получит его имя и титул.
Мужчины часто дарят вам подарки (или, как они говорят - саламанку): бычка, теленка, козла и пр. и в ответ ждут, что вы дадите за него полную стоимость серебром или чем-то другим, не менее ценным. Без колебаний они говорят на своем ломаном жаргоне: «Если ты друг мне, я друг тебе. Ты не друг мне, я не друг тебе. Я саламанку тебе, ты саламанку мне». Их жены без стеснения зайдут к вам в палатку, с мужьями или в одиночестве, и дадут вам гостинцев, так же, как и мужчины. Как нам говорили, если муж застанет жену за изменой, он не будет пытаться убить ее или ее воздыхателя, но если их застанет кто-то другой, то преступление отягчается дарением скота или рабов. Это основные, если не единственные богатства мадагаскарцев, поскольку денег у них нет, и они живут в соломенных хижинах или плетеных из ветвей шалашах, кроме тех, кто поселился в Земляном Городе. Знатные люди огораживают свои дома забором, и у них есть внутренний двор и отдельные покои для разных жен и детей.
Во время нашей стоянки на острове я с глубокой печалью наблюдал нескольких несчастных бедолаг, страдающих от последней стадии венерической болезни. Они не могли найти никакого исцеления, и, насколько я понял, местные доктора совершенно дремучи в медицине. Единственный способ, который они используют для лечения любых жалоб, как внешних ран, так и внутренних хворей, - надеть на шею или руку особый оберег или амулет или обмазать больное место кашицеобразной мазью из земли, смешанной с соком какого-либо дерева или растения.
На здешней земле, помимо строевого леса разных сортов, растут кустарники и множество растений мясистого вида. Сахарный тростник здесь толщиной с запястье полного человека и настолько полон соком, что стебель длиной в один фут весит два фунта, он гораздо выше и лучше, чем тот, что выращивают в Вест-Индии. Когда мадагаскарцы отправляются в путь, они привязывают позади стебель сахарного тростника, чтобы питаться в дороге, и он служит им два-три дня. Очень много тамариндовых деревьев, их листья напоминают наш обыкновенный папоротник. По размеру они с английскую грушу и не так сильно отличаются от нее. Плоды их растут в стручках, похожих на наши бобы, твердых, коричневых и ломких, когда они готовы к сбору.
Собирать коллекцию любопытных ракушек хорошо начинать на берегах этого острова, теперь они реже встречаются в Индии, чем прежде. Здесь можно найти Табулярию, побочный вид коралла.
Реки, полные невообразимым количеством превосходной рыбы, кишат также аллигаторами чудовищных размеров. Герцог Баба часто сопровождал наши отряды во время охоты на них, и когда наши джентльмены в одну из вылазок подошли к ручью, который нужно было пересекать вброд, Его Милость, чтобы уберечь их от обязанности раздеваться, с великим добросердечием перенес одного за другим у себя на закорках. Это был проворный невысокий человек двадцати восьми лет от роду, племянник короля, и особенно любил барабан, подаренный ему коммодором (впоследствии адмиралом) Гриффином, на котором он с необычайной ловкостью выбивал марш и сигнал утренней побудки.
На острове много цесарок, а на всех окрестных скалах, и во владениях принца Уилла, и во владениях короля, в изобилии водятся мококи [7]. Это простодушные, симпатичные зверьки, похожие на белок, размером с кота и головой, как у лисенка, с длинным пушистым хвостом, покрытым черной и белой шерстью невиданной мягкости. Ступни у них, как у обезьян, и, как последние, они тоже часто садятся на ягодицы, вытянув задние лапы, и выпячивают живот, чтобы понежиться на солнце. Как и обезьяны, они плутуют. Здесь можно обнаружить гуан [8], хамелеонов, змей, тарантулов и особый вид летучих мышей, которых называют летучими лисицами. Их крылья от верхушки одного до кончика другого размером пять-шесть футов, а широта размаха – полтора.
Но самое необычное на всем острове – неисчислимое количество саранчи, населяющей его. Они поднимаются из низин плотным облаком, которое иной раз растягивается на невероятную длину и расстояние. Туземцы едят этих насекомых и даже предпочитают их свежей рыбе. Готовят они их так: отрывают крылья и лапки и жарят в масле.*
*Обычай мадагаскарцев есть саранчу решит вопрос, о котором так долго спорят ученые люди: какой пищей питался Иоанн Креститель, когда жил в пустыне? Были ли акриды, пища святого, - саранчой, в соответствии с буквальным значением слова у всех греческих авторов, или они были фруктами какого-либо дерева, или, быть может, разновидностью птиц? Первое – мнение всех толкователей рукописей Библии, которые имело дело лишь с содержанием, остальные – тех, кто из-за мятежного и уточненного духа утверждал, что Иоанн Креститель никогда не ел саранчи, поскольку это еда противоестественная, никогда и никем не использовавшаяся и непригодная в пищу. Но если сегодня саранчу едят туземцы Мадагаскара, а они ее едят, и не только они, то почему Креститель не мог питаться этим насекомым, в соответствии с божественной историей, которая не требует внесения поправок? Акриды всегда останутся тем, что они есть, и никакое величайшее искусство с непосильным трудом не превратят их в птиц или фрукты. См. Путешествие Хассельквиста [9]
Обычно предполагают, что на этой земле исповедуют смесь магометанства и язычества, но хоть это, возможно, и истинно, за время нашего пребывания здесь мы не увидели никаких признаков первого; действительно, слово «магомет» часто используется туземцами, и под ним они понимают любое лекарство, всякий оберег или амулет, а также жертвоприношение и молитву. Потому кажется, что в стародавние времена этого острова достигла какая-то из ветвей магометанской веры с соседнего континента, и что местное население приняло ее благосклонно, хотя нынешнему поколению, похоже, совершенно незнакомы ее правила и ритуалы. Я потрудился ознакомиться с их религиозными догматами, и, кажется, они молятся единому Отцу, которого, когда говорят по-английски, называют Богом, и в котором полагают все совершенство этого мира. Они считают солнце высшим существом, однако кем-то созданным и подчиненным кому-то. Часто они поднимают на него глаза с благоговением, если не с благодарностью и восхищением. Они молятся Единому и Всемогущему и приносят ему жертвы в час беды.
Мое любопытство привело меня присутствовать на жертвоприношении у хижины Джона Андерсона, чей отец долгое время страдал от болезни. Перед закатом во двор ввели быка, и сын, священнодействовавший над обрядом, ударил его; алтарь был сооружен неподалеку, и кровь жертвы окропила его столп. После того, как голову отделили от тела, ее вместе с рогами положили к подножию алтаря, сальник бросили в огонь, а большую часть потрохов сварили. Больного вынесли за дверь и положили на землю так, чтобы он мог видеть жертвоприношение; он часто и, казалось, с большой пылкостью молился. Его взгляд был прикован к небу, а ладони сложены в просительном жесте. Церемония закончилась тем, что сын раскромсал быка на мелкие куски, большую часть которых роздал рабам, принадлежащим ему и его отцу, однако лучшие приберег для себя. В целом я подметил так много обстоятельств этого жертвоприношения на Мадагаскаре, столь напоминающих те, что совершали евреи, как описано в Ветхом Завете, что никак не могу вернуться к воспоминаниям без того, чтобы не засомневаться в их точности.
К счастью для меня, постоянно обитавшего в лазарете на берегу, случилось так, что из-за просьбы некоторых офицеров нашей эскадры, которые пообещали сопроводить меня, но перед этим предаться невинному развлечению – спеть хором благородный гимн «Боже, Храни Короля, да здравствует Король», я задержался с обещанными лекарствами для его величества короля Баба, и следующим вечером - как раз после того, как я должен был их вручить - он неожиданно умер. Хотя его кончина, если верить всем сведениям, что нам удалось собрать, несомненно последовала из-за жестокого приступа подагры, который, в свою очередь, был вызван неумеренным использованием подаренного бренди с его опьяняющими и возбуждающими качествами, нет сомнений, что его верные и обидчивые подданные приписали бы его смерть иной причине и отомстили бы мне, как отравителю их короля, если бы он успел принять хоть малейшую крупицу моих лекарств.
Казалось, что вожди глубоко задумались над этим внезапным и неожиданным событием и страстно желали, чтобы смерть короля хранилась в полном секрете. Но, обнаружив, что это невозможно, около одиннадцати часов того же вечера, когда он умер, они отправились в Земляной Город с трупом своего последнего монарха, в сопровождении некоторых родичей королевской фамилии. Но прежде чем уйти, они позаботились поджечь каждую из их палаток. Все, кто жил по соседству, вскоре последовали примеру двора, и отправились в Земляной Город, и не оставили ничего, кроме деревенских собак, которые так жутко выли всю ночь, что никто из нас не мог сомкнуть глаз. Но у нас была и иная причина не предаваться отдыху: поскольку мы видели очевидные признаки большого волнения среди местных, и, по раздумью, нам пришлось, для нашей же безопасности, бдительно стоять всю ночь на страже. Фредерик Мартин перед уходом зашел попрощаться с нами и искренне поблагодарил нас за свежий запас пороха; он шепнул, что король мертв, и, по всей видимости, они пойдут сражаться, чтобы посадить на трон следующего. Мы упоминали ранее, что герцог Баба должен был унаследовать престол, но позже удалось узнать, что генерал Филибей поддержал притязания младшего сына короля, Рафани, взял его под свое покровительство и на воспитание; этот юноша, шестнадцати лет от роду, принял титул отца и стал королем Баба.
Счастливым обстоятельством для нас оказалось то, что провизионер в полной мере снабдил каждый корабль эскадры свежими припасами прежде, чем король умер, поскольку из-за этого события все дела на острове остановились, и нам бы пришлось отправиться в Йоханну или какой другой порт, чтобы докупить остатки провианта.
Возможно, будущим мореплавателям будет полезно знать, что у Святого Августина нет питьевой воды, если только не подняться за четыре или пять миль вверх по реке; и вместо того, чтобы наполнить бочонки во время отлива (как в большинстве других рек), нужно делать это, когда вода поднимется на четверть. Причина в том, что река связана с морем и в других местах, не только с бухтой Святого Августина, и по опыту обнаружилось, что морская вода, занесенная в реку с приливом, не уходит, пока вода не поднимется на четверть от прилива в бухте Святого Августина, и, самое меньшее, три мили по течению реки вода на вкус солоновата, если не солона вовсе.
Я не могу закончить свои заметки об этом острове, не упомянув, что здесь растет такое количество лаймов и апельсинов, что их соком можно легко наполнить самые большие бочки, и это будет совсем недорого, потому что их можно купить за котелки, ружья, порох, пули, кремень и т.п. Достаточно очевидно, что небольшое количество сока, смешанное с ежедневным питьем моряка, хорошо оградит их от цинги, болезнь, столь часто сопутствующую долгим путешествиям, которая, по горькому опыту, лишила нацию стольких ценных людей, скольких не смогла унести вражеская сила. Потому это тот предмет, на который правительству стоит обратить пристальное внимание, чтобы каждый военный корабль, которому придется оказаться на этом острове, был бы обеспечен за государственный счет соками лайма и апельсина, с добавлением такого количества рома или других крепких спиртных напитков, чтобы сохранить сок от порчи. Во время нашей стоянки здесь, я раздобыл и заготовил сока примерно с хогсхед[10] , и оказалось, как будет видно позже, что это сослужило важную службу для экипажа Кента против цинги, как до того, как эскадра вошла в Ганг, так и после.
Поскольку прежние сведения об этой части Мадагаскара, его товарах и пр., приведенные другими авторами, были поверхностными и неполными, я позволил себе восполнить этот недостаток и, во всяком случае, заслуживаю снисхождение читателя.
Примечания:
[1] Аахенский мирный договор 1748 года
[2] Кабо-Верде
[3] Триндади
[4] Мартин-Вас
[5] Капский голубок
[6] Фатом – морская сажень
[7] Лемур катта
[8] Игуаны
[9] Фредрик Хассельквист (1722-1752гг.) – шведский ботаник, ученик Карла Линнея. Много путешествовал по Ближнему Востоку.
[10] Примерно 240 литров.
@темы: история, XVIII век, Путешествие Эдварда Айвза в Ост-Индию
-
-
26.05.2015 в 18:38Текст еще не успела прочитать, но буду обязательно, мне очень интересны ваши переводы.
-
-
26.05.2015 в 18:45А от Айвза я в восторге, если честно. Одно описание мадагаскарского короля Баба чего стоит!
"Королю было около шестидесяти лет, он был весьма тучен, и в то время его мучил жестокий приступ подагры. Он сидел на травяной циновке, расстеленной на земле, в халате, обернутом вокруг талии, и на голове он носил голландскую гренадерскую шапку в полтора фута высотой с гербом голландской ост-индской компании, вылитым из меди. Он взял адмирала за руку и осведомился, как поживает король Георг; когда адмирал ответил, что король сам сейчас здоров, но недавно пережил тяжкое горе из-за смерти своего старшего сына, король Баба с чувством воскликнул: «О, и я также потерял своего принца Уэльского!»."
Спасибо за добрые слова!
-
-
26.05.2015 в 22:29-
-
27.05.2015 в 05:57Спасибо, что читаете )
-
-
27.05.2015 в 12:18-
-
27.05.2015 в 12:51А закон о королевской диффамации в Британии был. Но в последний раз судебное преследование по нему проводилось в 1715 году )