Fête galante. Only (17)80s kids remember this.
Патна, главы 6, 7 и 8
В письме от двадцать четвертого января 1767 года Клайв и его совет сделали замечание, что точно и подробно подводит итог нравам того времени, которое мы обсуждаем. «Мы, - пишут они, - теперь дошли до ваших инструкций о внутренней торговле, которые вы справедливо считаете основой кровопролития, бойни и волнений, произошедших за последние годы в Бенгале». Внутренняя торговля, о которой здесь говорится, определена Ванситтартом, как «торговые дела, которые проводят частные лица за свой счет и залог, торговля местным сырьем и перепродажа его здесь же. … Частная торговля состоит из товаров, непригодных к вывозу, но которые перепродаются в провинции, или же она состоит из конфискованных вещей, выкупленных у казначея туземного правительства».
К такому внутреннему рынку Ост-Индская компания (коллегия иностранных торговцев) не питала непосредственного интереса. Компания с бесконечными потерями и тратами, добилась с помощью своих агентов свободу от могольских пошлин (кроме гавани Сурата) для всех экспортируемых товаров и принадлежащих коллегии, но Компания никогда не пыталась добиться привилегий для частной торговли своих слуг. Для губернатора или глав нескольких факторий было привычным предоставлять дустуки (или паспорта) на товары, которые проходили без налогов, благодаря привилегиям, дарованным могольским правительством, но получение дустука на товары, приобретенные служащими Компании, не являющихся агентами, но частными торговцами, за свой счет могло – или скорее должно – было рассматриваться, как мошенничество. Как весьма верно заметил Ванситтарт: «Падишах Моголов никогда не думал, что частные иностранные торговцы будут в более прочном положении, чем местные. Если любая группа иностранцев могла вести торговлю всеми товарами, произведенными в стране, и продавать их в любом количестве в той же стране свободно от налогов (хотя в то же время местные обязаны были платить все пошлины), следовательно, иностранцы должны сами контролировать всю торговлю, а местное правительство – потерять все доходы от налогов».
Просто и очевидно предположить, что раз уж это различие между экспортной торговлей компании и внутренней торговлей частных служащих существовало само по себе, то не только слуги компании беспокоились об увольнении или тревожились при размышлениях, что могут быть уволены в назидание. В стране присутствовал обширный слой английских торговцев, свободных от какой-либо морали, как писал Хэстингс в апреле 1762 года:
«Угнетение, творившееся при поддержке англичан, будит дух в приспешниках набоба противостоять им … я полностью уверился, что это зло применяется по всей стране теми людьми, которые вероломно переняли привычки наших сипаев или зовут себя нашими гомастами … я был удивлен, когда увидел несколько английских флагов, развевавшихся там, где я побывал. Я не верю, что мне пришлось идти на лодке со спущенным флагом. Каким бы правом они не защищались (поскольку я мог доверять только тому, что вижу, не задавая вопросов), я уверен, что их частое появление не сулит ничего хорошего доходам набоба, спокойствию в стране или чести нации, но очевидно только убавляет вышеперечисленное. … Вы понимаете, сэр, что по таким маленьким нарушениям, слишком мелким для прилюдной жалобы, постоянно повторяющимся, местное население привыкает неодобрительно глядеть на наше правительство, и от этого доверие к англичанам страдает больше, чем от причин, которые стали величайшей важностью в спорах между нами и набобом».
Нетрудная задача раскрасить мрачными, но, увы, правдивыми цветами печальную картину Бенгала среди таких условий, но мы удовлетворимся воспроизведением немногословного, но убедительного анализа Ванситтарта.
«Частные посредники (гомасты) назначили сами себя разбирать дела, особенно если в них затрагивались их собственные интересы или интересы их хозяев; избиение и пленение офицеров, занимающих важные чины в местном правительстве – солдаты и сипаи выполняли приказы – они силой отнимали товары, они участвовали во всех торговых делах, назначали свои цены, вымогали платежи, поднимали английские флаги, подделывали документы, без объяснений – лавки закрывались, деревни вымирали, и с одной стороны слышны были крики отчаяния против тирании и угнетения от англичан и их гомастов, а с другой – против высокомерия наваба и его офицеров».
При обсуждении действий Эллиса в Патне, факты, что мы привели, должно тщательно держать в уме. Например, обвинение против Мунсерама, что он «задержал опиум, принадлежащий мистеру Хэю, несмотря на то, что дустук был при товаре, и не дал его провезти». Здесь – я могу ошибаться, но все же осмелюсь предположить – частный случай утверждения Ванситтарта: «каждое усилие местного населения противостоять гнету и вымогательству частной торговли английских гомастов немедленно истолковывалось, как попытка посягнуть на права Компании».
Ванситтарт приступил к исполнению своих обязанностей, начав с унижения тех, кто был с ним в Совете, по этой же причине Карнак смог завершить письмо, чуть-чуть не дотягивающее до высокомерного, следующим отрывком:
«Впрочем, я не одинок в этом, как разумно предположить; если весь совет смог объединиться, (… половина, если не большинство) окажется солидарна со мной в настроениях».
Смещение Мир Джафара, к которому привела неуравновешенная политика Холуэлла, стало шоком для нравственных чувств многих из совета и особенно для армейских офицеров, вдобавок подозрение, что Ванситтарт предаст Рамнарайна, как он предал Мир Джафара, и передаст его в руки Мир Касима, стало еще большей угрозой. Когда сегодня мы листаем страницы книг Ванситтарта, мы не можем не чувствовать, что он в конце ощущал себя преданным «невозможной верности», вопреки всему надеясь на честность и ум своего выкормыша – Мир Касима.
Однако история внутреннего рынка стала основой вопроса.
Ясно, что если привилегии, которые охраняли внешнюю торговлю Компании, использовались в частной и внутренней торговле слуг Компании, результатом должно было стать не только разорение местных торговцев, вкладывающихся полностью, но и местного правительства, которое при таких условиях приносило в жертву свои налоги. В 1762 году прозорливый ум Хэстингса оценил тот факт, что за торговыми трудностями лежат глубокие политические проблемы; «Боюсь, - писал он Ванситтарту, - ничто не достанет до корня этих зол, пока не появятся некоторые надежные границы между властью набоба и нашими привилегиями». Когда в 1765 году Ванситтарт представил свои «Оригинальные бумаги» о внутренней торговле, он сказал: «Пока она не будет полностью отменена или разумно управляться, она будет источником продолжительных споров. Невозможно урегулировать ее, пока не будут установлены границы юрисдикции Компании и власти туземного правительства», и затем он столкнулся с дилеммой.
1. Если Компания сможет установить права и фактически возьмет в руки целую страну, она не сможет ввести войска и защищать ее. Если они не овладеют страной, и правительство не сможет собирать свои пошлины, это вновь породит бесконечные споры.
2. Ни падишах, ни наваб, ни оба сразу не удовлетворятся пребыванием подобных гостей; и целый континент, из собственных интересов, может подняться против англичан.
Работу над этой проблемой в действительности, хоть об этом и не было сказано, облегчила жестокость Мир Касима.
В свете споров между главой Патны и навабом стоило хорошенько подумать о личности человека, которому наваб доверял, и послать его к правителю, чтобы он успокоил его: вера в него английского правительства никоим образом не уменьшилась. Для этой цели нельзя было найти более подходящего человека, чем Уоррен Хэстингс, бывший агент Коссимбазара, житель Морадбага, знакомый с обычаями двора Муршидабада. Посланнику даны были следующие инструкции:
Какое-то время мы видели тревогу или подозрение в поведении набоба, которые мы можем отнести лишь к ложным донесениям и наветам злонамеренных людей; и охваченные желанием успокоить его, - поскольку нам не нужно ничего, лишь только сохранить нынешнее спокойствие на этой земли, и разрешить все споры, и соблюсти условия договора, заключенного между ним и Компанией, - мы сочли нужным направить вас, к кому набоб питает огромное доверие, чтобы вы принесли ему следующие уверения от нашего имени.
В то же время мы будем крайне обрадованы узнать, кто эти люди, что взращивают в нем подозрения. Мы думаем, что некоторые из них могут быть как теми, кто находится под нашей протекцией, так и теми, кто вращается в окружении набоба. Вы можете заверить его, что мы жестоко накажем тех, кто принадлежит нам, когда бы мы ни установили их вину, и настоятельно рекомендуйте ему сделать тоже с его людьми.
Чем скорее вы возьметесь за это поручение, тем лучше, потому что желание искренности между нами и набобом может помочь предотвратить плохие последствия для этой страны.
Вероятно, в этих инструкциях была угроза со стороны губернатора, адресованная оппозиции, но если она и была там, то ее встретили с изрядной долей иронии. Я не думаю, что кто-то раньше заметил предложение, которое мистер Эмьетт отложил «на следующий день собрания», оно поистине было жестокой издевкой в адрес губернатора. Эмьетт торжественно встал с места и сделал заявление:
«Мистер Эмьетт припомнил, что губернатор упоминал, будто двадцать лакхов рупий были обещаны Коссим Али Кауном Совету, но он не спешит выплатить эти деньги, пока не погасит долг перед Компанией. Поскольку так оно и есть, мистер Эмьетт придерживается мнения, что нужно внести в инструкции мистера Хэстингса обязательно добиться обещанных двадцати лакхов, и когда он их получит, то вместо того, чтобы поделить их между членами совета, что подогреет подозрение, будто наше одобрение переворота было куплено, нужно положить деньги на счет компании». Ванситтарт, Холуэлл, Кайо, Самнер и МакГвайр услышали это заявление.
Мистер Хэй торжественно заявил, что обязательство в двадцать лакхов, возвращенное губернатором без разрешения совета, было возвращено без нужных полномочий, и потому он должен настоять на возвращении ему платежа; Джонсон придерживался того же мнения, однако добавил, что «Компания должна ожидать от своих агентов, что они примут и передадут платеж на свой счет». Карнак выдвинул парадоксальное суждение, что только настойчивость в получении выплаты может рассудить проблему, «однако так может быть только для простодушных джентльменов в Совете, которые, вероятно, воображают, что все они получат денежную компенсацию в обмен на субахдари для Кассим Али Кауна, поскольку на самом деле из этой заявленной просьбы вытекает прямо противоположное»
Ответ губернатора дышал благородством, и факты, которые он открыл, сделали честь его принципиальности. Не только он, но и Холуэлл, Самнер, МакГвайр отказались принять предложение Мир Касима выплатить двадцать лакхов. Губернатор после рождения сына получил от наваба вексель на двадцать пять тысяч рупий, и передал его в казначейство Компании. К восьмому февраля 1762 года наваб заплатил шесть лакхов рупий-сикка*, Переданные Провинции же – пятьдесят три лакха обычных рупий. О каком обмане можно говорить? Предложение, выдвинутое ныне, способно только усугубить существующую тревогу. «Надеюсь, - продолжил губернатор, - Эмьетт не придерживается такой точки зрения, но трудно постичь, из каких соображений оно появилось. Конечно, не из беспристрастного взгляда на Компанию или из какой-то убежденности в справедливости требования, потому что он никогда и не намеревался предложить Компании то, что получил при представлении Джаффара Али Кауна Совету и Выборному Комитету, и ни разу не высказывал мнения, что у Компании есть такое право».
Однако большинство решило, что это требование должно быть удовлетворено, и внесли поправку в инструкции Хэстингса. Девятого апреля он выехал и прибыл второго мая в Патну, где надеялся встретиться с Эллисом, однако этот джентльмен отправился в свой загородный дом у Сингиа, в пятнадцати милях от города, и осторожничал, запершись там на все пять дней, которые Хэстингс провел в Патне. Затем Хэстингс поспешил встретиться с навабом в Сасараме. Наваб горячо опроверг недружелюбие или подозрение к англичанам со своей стороны, и пообещал, если кто-либо из его свиты будет заподозрен в подстрекательстве, он накажет его в пример другим.
«Меня печалит, что вы, джентльмены, без причины или следствия, страдаете от подобных подозрений, которые зародились в ваших сердцах, и заявляете мне, вашему другу, о них. Кто-то из вас, кто распускает обо мне дурные слухи, множит клевету и выставляет меня врагом перед вами, - и он вам неизвестен. Жестокость мистера Эллиса на моих глазах, притеснение моих людей, волнение в стране, моя власть, низведенная до презрения по всему Индостану, и препятствия на пути любого начинания Компании в провинции Бихар».
Упрямый характер мистера Эллиса казался в то время единственной трудностью при попытке наладить идеальные отношения с Мир Касимом – трудность, ставшая непреодолимой, из-за факта, который Хэстингс охарактеризовал так: «самые яркие дурные его (Эллиса) поступки встречали одобрение большинства из Совета». В конце концов, миссия Хэстингса не принесла ничего лучшего, кроме хорошего совета двум непримиримым врагам.
*в отличие от обычных, принятых в Ост-Индской Компании, сикка весили больше.
6. Частная торговля слуг Компании
В письме от двадцать четвертого января 1767 года Клайв и его совет сделали замечание, что точно и подробно подводит итог нравам того времени, которое мы обсуждаем. «Мы, - пишут они, - теперь дошли до ваших инструкций о внутренней торговле, которые вы справедливо считаете основой кровопролития, бойни и волнений, произошедших за последние годы в Бенгале». Внутренняя торговля, о которой здесь говорится, определена Ванситтартом, как «торговые дела, которые проводят частные лица за свой счет и залог, торговля местным сырьем и перепродажа его здесь же. … Частная торговля состоит из товаров, непригодных к вывозу, но которые перепродаются в провинции, или же она состоит из конфискованных вещей, выкупленных у казначея туземного правительства».
К такому внутреннему рынку Ост-Индская компания (коллегия иностранных торговцев) не питала непосредственного интереса. Компания с бесконечными потерями и тратами, добилась с помощью своих агентов свободу от могольских пошлин (кроме гавани Сурата) для всех экспортируемых товаров и принадлежащих коллегии, но Компания никогда не пыталась добиться привилегий для частной торговли своих слуг. Для губернатора или глав нескольких факторий было привычным предоставлять дустуки (или паспорта) на товары, которые проходили без налогов, благодаря привилегиям, дарованным могольским правительством, но получение дустука на товары, приобретенные служащими Компании, не являющихся агентами, но частными торговцами, за свой счет могло – или скорее должно – было рассматриваться, как мошенничество. Как весьма верно заметил Ванситтарт: «Падишах Моголов никогда не думал, что частные иностранные торговцы будут в более прочном положении, чем местные. Если любая группа иностранцев могла вести торговлю всеми товарами, произведенными в стране, и продавать их в любом количестве в той же стране свободно от налогов (хотя в то же время местные обязаны были платить все пошлины), следовательно, иностранцы должны сами контролировать всю торговлю, а местное правительство – потерять все доходы от налогов».
Просто и очевидно предположить, что раз уж это различие между экспортной торговлей компании и внутренней торговлей частных служащих существовало само по себе, то не только слуги компании беспокоились об увольнении или тревожились при размышлениях, что могут быть уволены в назидание. В стране присутствовал обширный слой английских торговцев, свободных от какой-либо морали, как писал Хэстингс в апреле 1762 года:
«Угнетение, творившееся при поддержке англичан, будит дух в приспешниках набоба противостоять им … я полностью уверился, что это зло применяется по всей стране теми людьми, которые вероломно переняли привычки наших сипаев или зовут себя нашими гомастами … я был удивлен, когда увидел несколько английских флагов, развевавшихся там, где я побывал. Я не верю, что мне пришлось идти на лодке со спущенным флагом. Каким бы правом они не защищались (поскольку я мог доверять только тому, что вижу, не задавая вопросов), я уверен, что их частое появление не сулит ничего хорошего доходам набоба, спокойствию в стране или чести нации, но очевидно только убавляет вышеперечисленное. … Вы понимаете, сэр, что по таким маленьким нарушениям, слишком мелким для прилюдной жалобы, постоянно повторяющимся, местное население привыкает неодобрительно глядеть на наше правительство, и от этого доверие к англичанам страдает больше, чем от причин, которые стали величайшей важностью в спорах между нами и набобом».
Нетрудная задача раскрасить мрачными, но, увы, правдивыми цветами печальную картину Бенгала среди таких условий, но мы удовлетворимся воспроизведением немногословного, но убедительного анализа Ванситтарта.
«Частные посредники (гомасты) назначили сами себя разбирать дела, особенно если в них затрагивались их собственные интересы или интересы их хозяев; избиение и пленение офицеров, занимающих важные чины в местном правительстве – солдаты и сипаи выполняли приказы – они силой отнимали товары, они участвовали во всех торговых делах, назначали свои цены, вымогали платежи, поднимали английские флаги, подделывали документы, без объяснений – лавки закрывались, деревни вымирали, и с одной стороны слышны были крики отчаяния против тирании и угнетения от англичан и их гомастов, а с другой – против высокомерия наваба и его офицеров».
При обсуждении действий Эллиса в Патне, факты, что мы привели, должно тщательно держать в уме. Например, обвинение против Мунсерама, что он «задержал опиум, принадлежащий мистеру Хэю, несмотря на то, что дустук был при товаре, и не дал его провезти». Здесь – я могу ошибаться, но все же осмелюсь предположить – частный случай утверждения Ванситтарта: «каждое усилие местного населения противостоять гнету и вымогательству частной торговли английских гомастов немедленно истолковывалось, как попытка посягнуть на права Компании».
7. Краткие выводы
Ванситтарт приступил к исполнению своих обязанностей, начав с унижения тех, кто был с ним в Совете, по этой же причине Карнак смог завершить письмо, чуть-чуть не дотягивающее до высокомерного, следующим отрывком:
«Впрочем, я не одинок в этом, как разумно предположить; если весь совет смог объединиться, (… половина, если не большинство) окажется солидарна со мной в настроениях».
Смещение Мир Джафара, к которому привела неуравновешенная политика Холуэлла, стало шоком для нравственных чувств многих из совета и особенно для армейских офицеров, вдобавок подозрение, что Ванситтарт предаст Рамнарайна, как он предал Мир Джафара, и передаст его в руки Мир Касима, стало еще большей угрозой. Когда сегодня мы листаем страницы книг Ванситтарта, мы не можем не чувствовать, что он в конце ощущал себя преданным «невозможной верности», вопреки всему надеясь на честность и ум своего выкормыша – Мир Касима.
Однако история внутреннего рынка стала основой вопроса.
Ясно, что если привилегии, которые охраняли внешнюю торговлю Компании, использовались в частной и внутренней торговле слуг Компании, результатом должно было стать не только разорение местных торговцев, вкладывающихся полностью, но и местного правительства, которое при таких условиях приносило в жертву свои налоги. В 1762 году прозорливый ум Хэстингса оценил тот факт, что за торговыми трудностями лежат глубокие политические проблемы; «Боюсь, - писал он Ванситтарту, - ничто не достанет до корня этих зол, пока не появятся некоторые надежные границы между властью набоба и нашими привилегиями». Когда в 1765 году Ванситтарт представил свои «Оригинальные бумаги» о внутренней торговле, он сказал: «Пока она не будет полностью отменена или разумно управляться, она будет источником продолжительных споров. Невозможно урегулировать ее, пока не будут установлены границы юрисдикции Компании и власти туземного правительства», и затем он столкнулся с дилеммой.
1. Если Компания сможет установить права и фактически возьмет в руки целую страну, она не сможет ввести войска и защищать ее. Если они не овладеют страной, и правительство не сможет собирать свои пошлины, это вновь породит бесконечные споры.
2. Ни падишах, ни наваб, ни оба сразу не удовлетворятся пребыванием подобных гостей; и целый континент, из собственных интересов, может подняться против англичан.
Работу над этой проблемой в действительности, хоть об этом и не было сказано, облегчила жестокость Мир Касима.
8. Миссия Уоррена Хэстингса
В свете споров между главой Патны и навабом стоило хорошенько подумать о личности человека, которому наваб доверял, и послать его к правителю, чтобы он успокоил его: вера в него английского правительства никоим образом не уменьшилась. Для этой цели нельзя было найти более подходящего человека, чем Уоррен Хэстингс, бывший агент Коссимбазара, житель Морадбага, знакомый с обычаями двора Муршидабада. Посланнику даны были следующие инструкции:
Пятнадцатое марта 1762 года
Какое-то время мы видели тревогу или подозрение в поведении набоба, которые мы можем отнести лишь к ложным донесениям и наветам злонамеренных людей; и охваченные желанием успокоить его, - поскольку нам не нужно ничего, лишь только сохранить нынешнее спокойствие на этой земли, и разрешить все споры, и соблюсти условия договора, заключенного между ним и Компанией, - мы сочли нужным направить вас, к кому набоб питает огромное доверие, чтобы вы принесли ему следующие уверения от нашего имени.
В то же время мы будем крайне обрадованы узнать, кто эти люди, что взращивают в нем подозрения. Мы думаем, что некоторые из них могут быть как теми, кто находится под нашей протекцией, так и теми, кто вращается в окружении набоба. Вы можете заверить его, что мы жестоко накажем тех, кто принадлежит нам, когда бы мы ни установили их вину, и настоятельно рекомендуйте ему сделать тоже с его людьми.
Чем скорее вы возьметесь за это поручение, тем лучше, потому что желание искренности между нами и набобом может помочь предотвратить плохие последствия для этой страны.
Вероятно, в этих инструкциях была угроза со стороны губернатора, адресованная оппозиции, но если она и была там, то ее встретили с изрядной долей иронии. Я не думаю, что кто-то раньше заметил предложение, которое мистер Эмьетт отложил «на следующий день собрания», оно поистине было жестокой издевкой в адрес губернатора. Эмьетт торжественно встал с места и сделал заявление:
«Мистер Эмьетт припомнил, что губернатор упоминал, будто двадцать лакхов рупий были обещаны Коссим Али Кауном Совету, но он не спешит выплатить эти деньги, пока не погасит долг перед Компанией. Поскольку так оно и есть, мистер Эмьетт придерживается мнения, что нужно внести в инструкции мистера Хэстингса обязательно добиться обещанных двадцати лакхов, и когда он их получит, то вместо того, чтобы поделить их между членами совета, что подогреет подозрение, будто наше одобрение переворота было куплено, нужно положить деньги на счет компании». Ванситтарт, Холуэлл, Кайо, Самнер и МакГвайр услышали это заявление.
Мистер Хэй торжественно заявил, что обязательство в двадцать лакхов, возвращенное губернатором без разрешения совета, было возвращено без нужных полномочий, и потому он должен настоять на возвращении ему платежа; Джонсон придерживался того же мнения, однако добавил, что «Компания должна ожидать от своих агентов, что они примут и передадут платеж на свой счет». Карнак выдвинул парадоксальное суждение, что только настойчивость в получении выплаты может рассудить проблему, «однако так может быть только для простодушных джентльменов в Совете, которые, вероятно, воображают, что все они получат денежную компенсацию в обмен на субахдари для Кассим Али Кауна, поскольку на самом деле из этой заявленной просьбы вытекает прямо противоположное»
Ответ губернатора дышал благородством, и факты, которые он открыл, сделали честь его принципиальности. Не только он, но и Холуэлл, Самнер, МакГвайр отказались принять предложение Мир Касима выплатить двадцать лакхов. Губернатор после рождения сына получил от наваба вексель на двадцать пять тысяч рупий, и передал его в казначейство Компании. К восьмому февраля 1762 года наваб заплатил шесть лакхов рупий-сикка*, Переданные Провинции же – пятьдесят три лакха обычных рупий. О каком обмане можно говорить? Предложение, выдвинутое ныне, способно только усугубить существующую тревогу. «Надеюсь, - продолжил губернатор, - Эмьетт не придерживается такой точки зрения, но трудно постичь, из каких соображений оно появилось. Конечно, не из беспристрастного взгляда на Компанию или из какой-то убежденности в справедливости требования, потому что он никогда и не намеревался предложить Компании то, что получил при представлении Джаффара Али Кауна Совету и Выборному Комитету, и ни разу не высказывал мнения, что у Компании есть такое право».
Однако большинство решило, что это требование должно быть удовлетворено, и внесли поправку в инструкции Хэстингса. Девятого апреля он выехал и прибыл второго мая в Патну, где надеялся встретиться с Эллисом, однако этот джентльмен отправился в свой загородный дом у Сингиа, в пятнадцати милях от города, и осторожничал, запершись там на все пять дней, которые Хэстингс провел в Патне. Затем Хэстингс поспешил встретиться с навабом в Сасараме. Наваб горячо опроверг недружелюбие или подозрение к англичанам со своей стороны, и пообещал, если кто-либо из его свиты будет заподозрен в подстрекательстве, он накажет его в пример другим.
«Меня печалит, что вы, джентльмены, без причины или следствия, страдаете от подобных подозрений, которые зародились в ваших сердцах, и заявляете мне, вашему другу, о них. Кто-то из вас, кто распускает обо мне дурные слухи, множит клевету и выставляет меня врагом перед вами, - и он вам неизвестен. Жестокость мистера Эллиса на моих глазах, притеснение моих людей, волнение в стране, моя власть, низведенная до презрения по всему Индостану, и препятствия на пути любого начинания Компании в провинции Бихар».
Упрямый характер мистера Эллиса казался в то время единственной трудностью при попытке наладить идеальные отношения с Мир Касимом – трудность, ставшая непреодолимой, из-за факта, который Хэстингс охарактеризовал так: «самые яркие дурные его (Эллиса) поступки встречали одобрение большинства из Совета». В конце концов, миссия Хэстингса не принесла ничего лучшего, кроме хорошего совета двум непримиримым врагам.
*в отличие от обычных, принятых в Ост-Индской Компании, сикка весили больше.