Все началось с цитаты, резанувшей мне глаз:
"Уже немалое время находился он в сетях, расставленных ему сыщиками, которые, вознегодовав на то, что он дерзнул нарушить их право предъявлять обвинения, схватили его и посадили в Ньюгет по доносу соучастника, с которого сняли свидетельские показания, ибо он выдал своих сообщников".
Кто осилит фразу с первого захода, не потеряв мысль, тот молодец.
Поскольку не так давно довелось читать много всего так себе по качеству, я подумала, что это творение какого-нибудь юного автора. Но нет, это классический перевод книги Тобайаса Смоллетта. Классический, буквалистский, весьма перегруженный красивыми словами, которых в подлиннике нет. К сожалению, переводы Диккенса, выполненные этим же переводчиком, тоже считаются классическими и переиздаются из года в год, но они также далеки от языка оригинала, как и в случае Смоллетта. Точнее, работа здесь выполнена кропотливая, но после нее мало кто сможет полюбить и Смоллетта, и Диккенса; мало кто вообще сможет оценить эти книги такими, какие они есть; за точность, за юмор, за игру слов.
Я вспоминаю один разговор, когда мы беседовали о Джероме К. Джероме и его замечательной книге "Трое в лодке".
- Джером? Я не понимаю, как вообще его можно считать юмористическим писателем! - заявил знакомый и поставил меня в тупик. Я-то помню оттуда множество замечательнейших моментов: и поиски симптомов болезней, и как друзья выбирали, как им сменить обстановку, и рагу по-ирландски, и очень остро пахнущий сыр, и комические куплеты, и многое, многое другое, что вызывает до сих пор улыбку при одном воспоминании.
- Но почему?!
- Наверное, я не способен воспринимать английский юмор, - с мрачной уверенностью заявил он.
Так вот, слово за слово, и мы принялись сравнивать переводы: "Трое в лодке (не считая собаки)" (Д. и Л.) и "Трое в одной лодке, не считая собаки" (М.С.). И вот здесь прекрасна видна разница между переводом хорошим и переводом добросовестным, но тусклым из-за перегруженности ненужными оборотами.
Например:
читать дальше«Как-то раз я зашел в библиотеку Британского музея, чтобы навести справку о средстве против пустячной болезни, которую я где-то подцепил, — кажется, сенной лихорадки. Я взял справочник и нашел там все, что мне было нужно, а потом от нечего делать начал перелистывать книгу, просматривая то, что там сказано о разных других болезнях. Я уже позабыл, в какой недуг я погрузился раньше всего, — знаю только, что это был какой-то ужасный бич рода человеческого, — и не успел я добраться до середины перечня «ранних симптомов», как стало очевидно, что у меня именно эта болезнь.
Несколько минут я сидел, как громом пораженный, потом с безразличием отчаяния принялся переворачивать страницы дальше. Я добрался до холеры, прочел о ее признаках и установил, что у меня холера, что она мучает меня уже несколько месяцев, а я об этом и не подозревал. Мне стало любопытно: чем я еще болен? Я перешел к пляске святого Витта и выяснил, как и следовало ожидать, что ею я тоже страдаю; тут я заинтересовался этим медицинским феноменом и решил разобраться в нем досконально. Я начал прямо по алфавиту. Прочитал об анемии — и убедился, что она у меня есть и что обострение должно наступить недели через две. Брайтовой болезнью, как я с облегчением установил, я страдал лишь в легкой форме, и, будь у меня она одна, я мог бы надеяться прожить еще несколько лет. Воспаление легких оказалось у меня с серьезными осложнениями, а грудная жаба была, судя по всему, врожденной. Так я добросовестно перебрал все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не обнаружил, была родильная горячка.
Вначале я даже обиделся: в этом было что-то оскорбительное. С чего это вдруг у меня нет родильной горячки? С чего это вдруг я ею обойден? Однако спустя несколько минут моя ненасытность была побеждена более достойными чувствами. Я стал утешать себя, что у меня есть все другие болезни, какие только знает медицина, устыдился своего эгоизма и решил обойтись без родильной горячки. Зато тифозная горячка совсем меня скрутила, и я этим удовлетворился, тем более что ящуром я страдал, очевидно, с детства. Ящуром книга заканчивалась, и я решил, что больше мне уж ничто не угрожает.» (Д и Л)Сравнить его с переводом МС и что мы увидим?
читать дальшеПомню, я однажды отправился в Британский музей почитать о способах лечения какой-то пустяковой болезни, которой я захворал, - кажется, это была сенная лихорадка. Я выписал нужную книгу и прочитал все, что мне требовалось; потом, задумавшись, я машинально перевернул несколько страниц и начал изучать всевозможные недуги. Я забыл, как называлась первая болезнь, на которую я наткнулся, - какой-то ужасный бич, насколько помню, - но не успел я и наполовину просмотреть список предварительных симптомов, как у меня возникло убеждение, что я схватил эту болезнь.
Я просидел некоторое время, застыв от ужаса, потом с равнодушием отчаяния снова начал перелистывать страницы. Я дошел до брюшного тифа, прочитал симптомы и обнаружил, что я болен брюшным тифом, - болен уже несколько месяцев, сам того не ведая. Мне захотелось узнать, чем я еще болен. Я прочитал о пляске святого Витта и узнал, как и следовало ожидать, что болен этой болезнью. Заинтересовавшись своим состоянием, я решил исследовать его основательно и стал читать в алфавитном порядке. Я прочитал про атаксию и узнал, что недавно заболел ею и что острый период наступит недели через две. Брайтовой болезнью я страдал, к счастью, в легкой форме и, следовательно, мог еще прожить многие годы. У меня был дифтерит с серьезными осложнениями, а холерой я, по-видимому, болен с раннего детства.
Я добросовестно проработал все двадцать шесть букв алфавита и убедился, что единственная болезнь, которой у меня нет, - это воспаление коленной чашечки.
Сначала я немного огорчился - это показалось мне незаслуженной обидой. Почему у меня нет воспаления коленной чашечки? Чем объяснить такую несправедливость? Но вскоре менее хищные чувства взяли верх. Я подумал о том, что у меня есть все другие болезни, известные в медицине, стал менее жадным и решил обойтись без воспаления коленной чашечки. Подагра в самой зловредной форме поразила меня без моего ведома, а общим предрасположением к инфекции я, по-видимому, страдал с отроческих лет. Это была последняя болезнь в лечебнике, и я решил, что все остальное у меня в порядке.Разница налицо. Второй перевод перегружен ненужными оборотами, лишними словами ("это была", "я начал изучать", "исследовать его основательно" и пр.), которые убивают живость текста. Подлинника у меня сейчас под рукой нет, но переводчики первого текста очень хорошо сыграли на вполне конкретном ящуре, в не на расплывчатом общим предрасположением к инфекции.
Еще:
ДиЛ«Тогда он задрал рубашку на моей груди, осмотрел меня, затем крепко стиснул мне запястье, и вдруг, без всякого предупреждения, двинул меня в грудь, — по-моему, это просто свинство, — и вдобавок боднул в живот. Потом он сел, написал что-то на бумажке, сложил ее и отдал мне, и я ушел, спрятав в карман полученный рецепт.
Я не заглянул в него. Я направился в ближайшую аптеку и подал его аптекарю. Тот прочитал его и вернул мне.
Он сказал, что такого у себя не держит. Я спросил:
— Вы аптекарь?
Он сказал:
— Я аптекарь. Будь я сочетанием продуктовой лавки с семейным пансионом, я мог бы вам помочь. Но я только аптекарь.
Я прочитал рецепт. В нем значилось:
Бифштекс ………. 1 фунт
Пиво …………. 1 пинта (принимать каждые 6 часов)
Прогулка десятимильная …… 1 (принимать по утрам)
Постель ………… 1 (принимать вечером, ровно в 11 часов)
И брось забивать себе голову вещами, в которых ничего не смыслишь.
Я последовал этим предписаниям, что привело к счастливому (во всяком случае, для меня) исходу: моя жизнь была спасена, и я до сих пор жив.»МСТогда он расстегнул меня и осмотрел сверху донизу, потом взял меня за
руку и ударил в грудь, когда я меньше всего этого ожидал, - довольно-таки
подлая выходка, по моему мнению, - и вдобавок боднул меня головой. Затем он
сел, написал рецепт, сложил его и отдал мне. Я положил рецепт в карман и
ушел.
Я не развертывал рецепта. Я отнес его в ближайшую аптеку и подал.
Аптекарь прочитал рецепт и отдал мне его обратно. Он сказал, что не держит
таких вещей.
Я сказал:
- Вы аптекарь?
Он сказал:
- Я аптекарь. Если бы я совмещал в себе универсальный магазин и
семейный пансион, то мог бы услужить вам. Но, будучи всего лишь аптекарем,
я в затруднении.
Я прочитал рецепт. Он гласил:
"1 фунтовый бифштекс и
1 пинта горького пива
каждые 6 часов.
1 десятимильная прогулка
ежедневно по утрам.
1 кровать
ровно в 11 ч. вечера.
И не забивать себе голову вещами,
которых не понимаешь".
Я последовал этим указаниям с тем счастливым результатом,- если
говорить за себя,- что моя жизнь была спасена и я до сих пор жив.
ДиЛКогда землевладельцы и в самом деле вас притесняют — их надо ставить на место. Эгоизм хозяев прибрежных участков возрастает год от года. Дай только им волю, и они вообще загородят всю Темзу. А пока они это делают с притоками и заводями. Они забивают в дно сваи, с одного берега на другой протягивают цепи и ко всем деревьям прибивают огромные доски с запрещением высаживаться на берег. Вид этих досок пробуждает во мне все дурные инстинкты. У меня руки чешутся, — так бы и сорвал такую доску и колотил бы ею по башке того, кто ее повесил, пока он не испустит дух, и тогда я похоронил бы его и водрузил бы эту доску над его могилой вместо памятника.
Я поделился своими чувствами с Гаррисом, и он заметил, что принимает все это еще ближе к сердцу. Он сказал, что чувствует желание не только бить того, кто прибил доску, но заодно перерезать всех членов его семьи, всех его друзей и родственников, а потом сжечь его дом. Мне показалось, что Гаррис тут переборщил, и я ему об этом сказал, но он ответил:
— Ничуть! А когда они все сгорят, я с удовольствием спою на пепелище комические куплеты.
Меня огорчило, что у Гарриса такие кровожадные наклонности. Мы не должны допускать, чтобы чувство справедливости вырождалось в примитивную мстительность. Мне пришлось потратить немало времени, внушая Гаррису более христианский взгляд на сей предмет, но в конце концов я в этом преуспел, и он обещал мне, что при всех обстоятельствах он пощадит друзей и родственников и не будет петь комических куплетов на пепелище.
Если бы вы когда-нибудь услышали, как Гаррис исполняет комические куплеты, вы бы поняли, какую услугу я оказал человечеству. Гарриса преследует идея, что он умеет петь комические куплеты. Наоборот, друзей Гарриса, слышавших его потуги, преследует не менее навязчивая идея, что он не умеет и никогда не будет уметь петь и что надо пресекать все его попытки в этом направлении.
Когда Гаррис бывает в гостях и его просят спеть, он отвечает:
«Собственно, я ведь исполняю только комические куплеты», — и всем своим видом он дает понять, что зато он так их поет, что достаточно один раз его послушать, и можно спокойно умереть.
«Ах, это очень мило, — говорит хозяйка. — Спойте нам что-нибудь, мистер Гаррис».
И Гаррис встает и подходит к фортепиано с сияющей улыбкой великодушного благодетеля, который собирается кого-то чем-то одарить.
«Прошу тишины, — говорит хозяйка, обращаясь к гостям. — Мистер Гаррис будет петь комические куплеты».
«Ах, как интересно», — шепчутся гости, и они покидают оранжерею, и спешат наверх, и распространяют эту новость по всему дому, и толпой входят в гостиную, и рассаживаются, и, предвкушая удовольствие, расплываются в улыбках.
И вот Гаррис начинает. Конечно, для исполнения комических куплетов большой голос не обязателен. Никто не ждет также хорошей вокальной техники и правильной фразировки. Неважно, если певец, беря ноту, вдруг обнаруживает, что забрался высоковато, и стремглав срывается вниз. Не стоит обращать внимания на темп. Вы не упрекаете певца за то, что, обогнав аккомпанемент на два такта, он вдруг замолкает на середине фразы, чтобы посовещаться с аккомпаниатором, а потом начинает все сначала. Но вы вправе рассчитывать на слова. Вы никак не ожидаете, что певец знает только первые три строчки первого куплета и все время повторяет их, пока не вступает хор. Вы не ожидаете, что он может вдруг остановиться посредине фразы, фыркнуть и заявить, что, как это ни забавно, но, провалиться ему на этом месте, если он помнит, как там дальше; он несет какую-то отсебятину, а потом, дойдя почти до конца песенки, вдруг вспоминает забытые слова, без всякого предупреждения останавливается, начинает сначала, и так все идет через пень-колоду. Вы не ожидаете… Впрочем, я сейчас изображу вам, как Гаррис поет комические куплеты, и вы сможете составить об этом собственное суждение.
Гаррис (стоя у фортепиано и обращаясь к ожидающей публике). В общем, это, собственно, старовато. Вы все, в общем, это, наверно, знаете. Но я ничего другого, собственно, не знаю. Это песенка судьи из «Передника»… впрочем, нет, я имею в виду не «Передник», я имею в виду… да вы, конечно, знаете, что я имею в виду, эта… ну как ее… Конечно, вы все будете подпевать мне хором.
Шепот восторга и страстное желание слиться в хоре. Нервный аккомпаниатор блестяще исполняет вступление к песенке судьи из «Суда присяжных». Гаррису пора вступать. Он этого не замечает. Нервный аккомпаниатор хочет повторить вступление, а Гаррис сразу же начинает петь и мгновенно выпаливает две Строчки куплетов адмирала из «Передника». Нервный аккомпаниатор стремится все же доиграть вступление, отказывается от этого намерения, пытается следовать за Гаррисом, играя аккомпанемент песенки судьи из «Суда присяжных», видит, что дело не клеится, пытается сообразить, что к чему, чувствует, что теряет рассудок, и неожиданно останавливается.
Гаррис (любезно и ободряюще). — Все идет прекрасно. Вы очень хорошо аккомпанируете… Продолжим.
Нервный аккомпаниатор. — Здесь, кажется, какое-то недоразумение… Что вы поете?
Гаррис (не задумываясь). — Что за вопрос? Песенку судьи из «Суда присяжных». Разве вы ее не знаете?
Один из приятелей Гарриса (из задних рядов). — Да ничего подобного, дурья башка, ты же поешь песенку адмирала из «Передника».
Длительные препирательства между Гаррисом и его приятелем о том, что именно Гаррис поет. В конце концов приятель склоняется к тому, что это неважно, лишь бы Гаррис продолжал то, что начал, и Гаррис с видом человека, истерзанного несправедливостью, просит пианиста начать сначала. Аккомпаниатор играет вступление к песенке адмирала, и Гаррис, дождавшись подводящего, по его мнению, момента, начинает:
…Я в мальчиках почтенным стал судьей…
Общий взрыв хохота, принимаемый Гаррисом за одобрение. Аккомпаниатор, вспомнив о жене и близких, отказывается от неравной борьбы и ретируется, а на его место садится более выносливый человек.
Новый аккомпаниатор (бодро). — Валяйте, дружище, а я буду вам подыгрывать. К черту вступление!
Гаррис (до которого наконец дошло, что происходит, смеясь). — Бог ты мой! Прошу прощенья… Ну, конечно, у меня просто перепутались эти две песни. Это, конечно, Дженкинс меня сбил. Ну, давайте!
Поет. Голос его гудит, как из погреба, и напоминает приближающееся землетрясение.
Я в мальчиках когда-то
Служил у адвоката.
(В сторону, аккомпаниатору). — Возьмем немножко выше, старина, и начнем еще разок сначала.
Снова поет первые две строчки, на этот раз высоким фальцетом. В публике удивление. Впечатлительная старушка, сидящая у камина, начинает рыдать, и ее приходится увести.
Гаррис (продолжает).
Я мыл в конторе окна,
И вот случилось вскоре…
— Нет, нет…
Я окна мыл в конторе,
И вскоре…
— Тьфу, черт подери, извините меня, но, странное дело, я никак не могу вспомнить эту строчку. Я… я… Ну, ладно, попробуем перейти прямо к припеву (поет).
И я в сраженья, тра-ля-ля,
Теперь веду флот короля.
— Ну-ка, подтяните хором последние две строчки!
Все (хором).
И он в сраженья, тра-ля-ля,
Теперь ведет флот короля.
И Гаррис так и не замечает, каким он выглядит идиотом и как докучает людям, которые ничего плохого ему не сделали. Он совершенно уверен, что доставил им удовольствие, и обещает спеть после ужина еще одну комическую песенку.МС В тех случаях, когда действительно виноваты хозяева, их следует
разоблачать. Эгоизм прибрежных землевладельцев усиливается с каждым годом.
Дай им волю, они бы совсем заперли реку Темзу. Они уже фактически делают
это в притоках и каналах. Они вбивают в дно реки столбы, протягивают от
берега до берега цепи и приколачивают к каждому дереву огромные доски с
предупреждениями. Вид этих досок пробуждает во мне самые дурные инстинкты.
Мне хочется сорвать их и до тех пор барабанить ими по голове человека,
который их повесил, пока он не умрет. Потом я его похороню и положу доску
ему на могилу вместо надгробного памятника.
Я поделился своими чувствами с Гаррисом, и Гаррис сказал, что с ним
дело обстоит еще хуже. Ему хочется не только убить человека, который велел
повесить доску, но перерезать всю его семью, друзей и родственников и потом
сжечь его дом. Такая жестокость показалась мне несколько чрезмерной, и я
высказал это Гаррису. Но Гаррис возразил:
- Ничего подобного. Так им и надо. Я еще спел бы на развалинах
куплеты.
Меня огорчило, что Гаррис настроен так кровожадно. Никогда не следует
допускать, чтобы чувство справедливости вырождалось в простую
мстительность. Потребовалось много времени, чтобы убедить Гарриса принять
более христианскую точку зрения, но, наконец, это удалось. Он обещал во
всяком случае пощадить друзей и родственников и не петь на развалинах
куплетов.
Если бы вам хоть раз пришлось слышать, как Гаррис поет комические
куплеты, вы бы поняли, какую услугу я оказал человечеству. Гаррис одержим
навязчивой идеей, будто он умеет петь комические куплеты. Друзья Гарриса,
которым довелось его слышать, наоборот, твердо убеждены в том, что он не
умеет и никогда не будет уметь петь и что ему нельзя позволять это делать.
Когда Гаррис сидит где-нибудь в гостях и его просят спеть, он
отвечает: "Вы же знаете - я пою только комические куплеты", - причем
говорит это с таким видом, будто их-то он во всяком случае поет так, что
достаточно один раз его услышать - и можно спокойно умереть.
- Ну вот и хорошо, - говорит хозяйка дома. - Спойте что-нибудь, мистер
Гаррис.
И Гаррис поднимается и идет к роялю с широкой улыбкой добряка, который
собирается сделать кому-нибудь подарок.
- Теперь, пожалуйста, тише, - говорит хозяйка, оглядываясь по
сторонам. - Мистер Гаррис будет петь куплеты.
- Ах, как интересно! - слышится шепот.
Все спешат из зимнего сада, спускаются с лестницы, собирают людей со
всего дома и толпой входят в гостиную. Потом все садятся в кружок, заранее
улыбаясь.
И Гаррис начинает.
Конечно, для пения куплетов не требуется особых голосовых данных. Вы
не ожидаете точности фразировки или чистоты звука. Неважно, если певец на
середине ноты вдруг обнаруживает, что забрался слишком высоко и рывком
съезжает вниз. Темп тоже не имеет значения. Мы простим певцу, если он
обогнал аккомпанемент на два такта и вдруг останавливается посреди строки,
чтобы обсудить этот вопрос с пианистом, а потом начинает куплет снова. Но
мы ждем слов. Мы не готовы к тому, что певец помнит только три строки
первого куплета и повторяет их до тех пор, пока не приходит время вступать
хору. Мы не думали, что он способен вдруг остановиться на полуслове и с
глупым хихиканьем сказать, что, как это ни забавно, но черт его побери,
если он помнит, как там идет дальше. Потом он пробует сочинить что-нибудь
от себя и после этого, дойдя уже до другого куплета, вдруг вспоминает и без
всякого предупреждения останавливается, чтобы начать все снова и немедленно
сообщить вам забытые слова. Мы не думали...
Но лучше я попробую показать вам, что такое пение Гарриса, и тогда
судите сами.
Гаррис (стоя перед фортепиано и обращаясь к публике). Боюсь, что это
слишком старо, знаете ли. Вам всем, наверное, известна эта песня. Но это
единственное, что я пою. Это песня судьи из "Передника", то есть, я хочу
сказать, не из "Передника", а... Ну, да вы знаете, что я хочу сказать. Ну,
из той, другой оперетки. Вы все будете подпевать хором, разумеется.
Радостный шепот - всем хочется петь хором. Блестяще исполненное
взволнованным пианистом вступление к песне судьи из "Суда присяжных".
Гаррису пора начинать. Гаррис не замечает этого. Нервный пианист снова
начинает вступление. Гаррис в ту же минуту принимается петь и одним духом
выпаливает две начальные строки песенки Первого лорда из "Передника".
Нервный пианист пробует продолжать вступление, сдается, пытается догнать
Гарриса, аккомпанируя песне судьи из "Суда присяжных", видит, что это не
подходит, пытается сообразить, что он делает и где находится, чувствует,
что разум изменяет ему, и смолкает.
Гаррис (ласково, желая его ободрить). Прекрасно! Вы замечательно
аккомпанируете. Продолжайте.
Нервный пианист. Боюсь, что где-то произошла ошибка. Что вы поете?
Гаррис (быстро). Как что? Песню судьи из "Суда присяжных". Разве вы ее
не знаете?
Один из приятелей Гарриса (из глубины комнаты). Да нет! Ты поешь песню
адмирала из "Передника".
Продолжительный спор между Гаррисом и его приятелем о том, что именно
поет Гаррис. Приятель, наконец, говорит, что это несущественно, лишь бы
Гаррис вообще что-нибудь пел. Гаррис, которого явно терзает чувство
оскорбленной справедливости, просит пианиста начать снова. Пианист играет
вступление к песне адмирала. Гаррис, выбрав подходящий, по его мнению,
момент, начинает.
Когда, в дни юности, я адвокатом стал...
Общий хохот, принимаемый Гаррисом за знак одобрения. Пианист, вспомнив
о жене и детях, отказывается от неравной борьбы и уходит. Его место
занимает человек с более крепкими нервами.
Новый пианист (весело). Ну, старина, начинайте, а я пойду следом. Не
стоит возиться со вступлением.
Гаррис (который постепенно уяснил себе причину всего происходящего, со
смехом). Ах, боже мой! Извините, пожалуйста! Ну, конечно, я перепутал эти
песни. Это Дженкинс меня смутил. Ну, валяйте! (Поет. Его голос звучит как
из погреба и напоминает первые предвестники приближающегося землетрясения.)
В дни юности в конторе я служил,
Рассыльным у поверенного был.
(В сторону, пианисту.) Слишком низко, старина. Начнем еще раз, если вы
не возражаете.
Снова поет те же две строчки, на сей раз высоким фальцетом. Публика
удивлена. Нервная старая дама у камина начинает плакать, и ее приходится
увести.
Я окна мыл, и пол я натирал,
Я...
Нет, нет, "я стекла на парадной начищал и пол до блеска натирал". Нет,
черт побери, извините, пожалуйста! Вот забавно! Не могу вспомнить эту
строчку. "Я... я..." Ну, ладно, попробуем прямо перейти к припеву. (Поет.)
И я, тра-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла,
Теперь во флоте королевском адмирал.
Ну же, хор, повторяйте последние две строчки!
Хор.
И он, тра-ла-ла-ла-ла-ла-ла,
Теперь во флоте королевском адмирал.
А Гаррис так и не понимает, в каком он оказался дурацком положении и
как он надоел людям, которые не сделали ему ничего дурного. Он искренне
думает, что доставил им удовольствие, и обещает спеть после ужина еще.С одной стороны, хорошо, что переводчики берутся за неблагодарное дело переводить книги, но очень плохо, когда возникают переводы странные, тусклые, не потому что переводчик бесталанный, а потому что у него было мало времени или мало практики, и не попался хороший редактор (это отдельная боль). Это немного похоже на то, когда тебя приглашают в гости послушать умного человека, но сажают в коридоре и до тебя доносятся лишь обрывки мыслей. Потом появляются вопросы, за что вы любите Диккенса с его корявым и странным языком, или занудного и пафосного Смоллетта, или...
В общем, повторюсь, хочется знать все языки и внезапно в подлиннике Смоллетт мне очень понравился.
I remember going to the British Museum one day to read up the treatment for some slight ailment of which I had a touch - hay fever, I fancy it was. I got down the book, and read all I came to read; and then, in an unthinking moment, I idly turned the leaves, and began to indolently study diseases, generally. I forget which was the first distemper I plunged into - some fearful, devastating scourge, I know - and, before I had glanced half down the list of "premonitory symptoms," it was borne in upon me that I had fairly got it.
I sat for awhile, frozen with horror; and then, in the listlessness of despair, I again turned over the pages. I came to typhoid fever - read the symptoms - discovered that I had typhoid fever, must have had it for months without knowing it - wondered what else I had got; turned up St. Vitus's Dance - found, as I expected, that I had that too, - began to get interested in my case, and determined to sift it to the bottom, and so started alphabetically - read up ague, and learnt that I was sickening for it, and that the acute stage would commence in about another fortnight. Bright's disease, I was relieved to find, I had only in a modified form, and, so far as that was concerned, I might live for years. Cholera I had, with severe complications; and diphtheria I seemed to have been born with. I plodded conscientiously through the twenty - six letters, and the only malady I could conclude I had not got was housemaid's knee.
I felt rather hurt about this at first; it seemed somehow to be a sort of slight. Why hadn't I got housemaid's knee? Why this invidious reservation? After a while, however, less grasping feelings prevailed. I reflected that I had every other known malady in the pharmacology, and I grew less selfish, and determined to do without housemaid's knee. Gout, in its most malignant stage, it would appear, had seized me without my being aware of it; and zymosis I had evidently been suffering with fr om boyhood. There were no more diseases after zymosis, so I concluded there was nothing else the matter with me.
«Как-то раз я зашел в библиотеку Британского музея, чтобы навести справку о средстве против пустячной болезни, которую я где-то подцепил, — кажется, сенной лихорадки. Я взял справочник и нашел там все, что мне было нужно, а потом от нечего делать начал перелистывать книгу, просматривая то, что там сказано о разных других болезнях. Я уже позабыл, в какой недуг я погрузился раньше всего, — знаю только, что это был какой-то ужасный бич рода человеческого, — и не успел я добраться до середины перечня «ранних симптомов», как стало очевидно, что у меня именно эта болезнь.
Несколько минут я сидел, как громом пораженный, потом с безразличием отчаяния принялся переворачивать страницы дальше. Я добрался до холеры, прочел о ее признаках и установил, что у меня холера, что она мучает меня уже несколько месяцев, а я об этом и не подозревал. Мне стало любопытно: чем я еще болен? Я перешел к пляске святого Витта и выяснил, как и следовало ожидать, что ею я тоже страдаю; тут я заинтересовался этим медицинским феноменом и решил разобраться в нем досконально. Я начал прямо по алфавиту. Прочитал об анемии — и убедился, что она у меня есть и что обострение должно наступить недели через две. Брайтовой болезнью, как я с облегчением установил, я страдал лишь в легкой форме, и, будь у меня она одна, я мог бы надеяться прожить еще несколько лет. Воспаление легких оказалось у меня с серьезными осложнениями, а грудная жаба была, судя по всему, врожденной. Так я добросовестно перебрал все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не обнаружил, была родильная горячка.
Вначале я даже обиделся: в этом было что-то оскорбительное. С чего это вдруг у меня нет родильной горячки? С чего это вдруг я ею обойден? Однако спустя несколько минут моя ненасытность была побеждена более достойными чувствами. Я стал утешать себя, что у меня есть все другие болезни, какие только знает медицина, устыдился своего эгоизма и решил обойтись без родильной горячки. Зато тифозная горячка совсем меня скрутила, и я этим удовлетворился, тем более что ящуром я страдал, очевидно, с детства. Ящуром книга заканчивалась, и я решил, что больше мне уж ничто не угрожает.» (Д и Л)
Я просидел некоторое время, застыв от ужаса, потом с равнодушием отчаяния снова начал перелистывать страницы. Я дошел до брюшного тифа, прочитал симптомы и обнаружил, что я болен брюшным тифом, - болен уже несколько месяцев, сам того не ведая. Мне захотелось узнать, чем я еще болен. Я прочитал о пляске святого Витта и узнал, как и следовало ожидать, что болен этой болезнью. Заинтересовавшись своим состоянием, я решил исследовать его основательно и стал читать в алфавитном порядке. Я прочитал про атаксию и узнал, что недавно заболел ею и что острый период наступит недели через две. Брайтовой болезнью я страдал, к счастью, в легкой форме и, следовательно, мог еще прожить многие годы. У меня был дифтерит с серьезными осложнениями, а холерой я, по-видимому, болен с раннего детства.
Я добросовестно проработал все двадцать шесть букв алфавита и убедился, что единственная болезнь, которой у меня нет, - это воспаление коленной чашечки.
Сначала я немного огорчился - это показалось мне незаслуженной обидой. Почему у меня нет воспаления коленной чашечки? Чем объяснить такую несправедливость? Но вскоре менее хищные чувства взяли верх. Я подумал о том, что у меня есть все другие болезни, известные в медицине, стал менее жадным и решил обойтись без воспаления коленной чашечки. Подагра в самой зловредной форме поразила меня без моего ведома, а общим предрасположением к инфекции я, по-видимому, страдал с отроческих лет. Это была последняя болезнь в лечебнике, и я решил, что все остальное у меня в порядке. (М.С.).
Так удобней сравнивать)
А мне на первый взгляд второй показался более адекватным. Хотя, вчитавшись и найдя оригинал, наверное, все же с тобой соглашусь.
Воспаление коленной чашечки не понятно никак. Хотя имелось в виду именно "воспаление колена", а точнее - коленный бурсит. И тут уже надо понимать, что у англичан это юмор и отсылка к тому, что у благородного джентльмена не может быть болезни какой-то там домработницы.
Почему не понятно? Просто оно тоньше, родильная горячка как-то слишком в лоб)
Я точно про горячку читала, сквозь годы пронесла память об этом)))))
Потому что у меня с медициной как у бухгалтерши с протоколами TCP/IP. От слова никак. Я к 30 годам знаю название трех таблеток - темпалгин, парацетамол и активированный уголь. От головы, температуры и поноса. Еще есть микстурка от кашля, зелененькая такая и подорожник, если поранился. На этом мои медицинские познания заканчиваются
Чтобы было смешно, надо понимать, как оно звучит на языке оригинала, откуда это воспаление берется и почему у благородного джентльмена его быть не могло) Загуглил - теперь знаю. Век живи - век учись))))
Точность перевода, увы, отнюдь не панацея, потому что главное не столько слова, сколько ощущения от текста, передать то, что вложил автор и как он это сказал на родном языке. Как раз буквальность этому и мешает, порождая порой чудовищ, как в примере перевода Смоллетта. Или "верхняя половина отца перегнулась через борт лодки".
Буквальность важна в сравнениях, имхо, в передаче образов, но тут тоже абы какие слова не подходят )
Вот, например, опять же (это тот же, со Смоллеттом): "мистеру Треси Тапмену, возбужденному вином, нигесом, огнями и лицезрением леди, все происшедшее казалось изысканной шуткой; после попыток отыскать в своем ночном колпаке отверстие, предназначенное для головы, мистер Треси Тапмен, надевая ночной колпак, опрокинул подсвечник и, совершив ряд сложных эволюций, добрался до постели и моментально погрузился в сон."
Зато МС прекрасно (я так считаю, но не могу сравнить с оригиналом пока) перевел "Маленького Мука" и некоторые иные сказки...
Ноэль О., а ведь второй переводчик опустил про домработницу ) Он мог бы даже обозвать болезнь - "воспаление колена домработницы" (это я навскидку), чтобы юмор стал понятен, но он не стал этого делать, и для большинства читателей на месте "воспаления коленной чашечки" могло бы быть что угодно: "грипп", "прострел позвоночника", "чума", общее недоуменное восприятие "и что?" не изменилось бы.
Nunziata, потому что перевод хороший )
По конкретно данному вопросу "Родильная горячка" - все же не то. Не считаю что "молодцы". Отсылка то у автора идет не к половой принадлежности, а к тому, что главный герой джентльмен и не может болеть этой болезнью по причине классового различия. Ну, не работает он, стоя на коленках. Я в википедию заполз, у них Prepatellar bursitis also known as beat knee, carpet layer's knee, coal miner's knee, housemaid's knee, rug cutter's knee, or nun's knee. - болезнь монашки, болезнь шахтера, ковровая болезнь... в общем, всех тех, кто на коленях ползает. Как лучше? А фиг знает. Некоторым и "Воспаление колена" вполне понятно. Другим, типа меня, нужно все же пояснение, что "воспаление колена" - это такая болезнь, которая у благородного джентльмена, не отягощенного физическим трудом, быть не может. Третьим, типа тебя, проще что-то свое, такое же смешное придумать, чтоб все поняли и смысл сохранился.
Другое дело, что слух здесь нужен, как в музыке, и постоянные тренировки.
Кальтенбруннертеория перевода? =)Топорно, к тому же понятнее от этого не становится) Тут уж если хочется дословности, то ИМХО что-то из разряда "- это болезнь домработниц, воспаление коленной чашечки." И тут (исключительно на мой взгляд) помимо прочего фишка не только в том, что он не нашёл у себя того, что не мог найти, а ещё и в том, что не нашёл что-то довольно незначительное)
Что меня во втором переводе сразило наповал, так это: "Он меня расстегнул".
При этом так как всегда информация насколько-то теряется, то ее нужно делить на информацию, которая остаться должна, и которой можно пожертвовать ))
Хотя да, «родильную горячку» помню с детства, и это действительно всегда было смешно ))
Спасибо за напоминание)
читала, как ваш знакомый, с угрюмым видом, ни разу не улыбнувшись.
навести справку о средстве против пустячной болезни и почитать о способах лечения какой-то пустяковой болезни
Я взял справочник и нашел там все, что мне было нужно и Я выписал нужную книгу и прочитал все, что мне требовалось
во втором - везде более книжные, громоздкие обороты.
знаю только, что это был какой-то ужасный бич рода человеческого и какой-то ужасный бич, насколько помню
"бич рода человеческого" - всем понятная метафора, просто "бич" - еще три раза подумаешь, что это значило.
Я перешел к пляске святого Витта и выяснил, как и следовало ожидать, что ею я тоже страдаю и Я прочитал о пляске святого Витта и узнал, как и следовало ожидать, что болен этой болезнью
болен этой болезнью, ну конечно. ни в оригинале, ни первом в переводе этой тавтологии нет.
began to get interested in my case, and determined to sift it to the bottom
тут я заинтересовался этим медицинским феноменом и решил разобраться в нем досконально
Заинтересовавшись своим состоянием, я решил исследовать его основательно
тут первый перевод еще и точнее, потому что рассказчик акцентирует внимание на квазипрофессиональном характере своего интереса, как бы с точки зрения медика, которому интересен "случай", а не больного, которому интересно его состояние.
After a while, however, less grasping feelings prevailed
Однако спустя несколько минут моя ненасытность была побеждена более достойными чувствами
Но вскоре менее хищные чувства взяли верх
тут тонкий и не слишком однозначный момент, но опять же. мне кажется, что слово "хищный" в русском вызывает ассоциации не столько с жадностью, о которой буквально говорится в оригинале, сколько с агрессивностью и готовностью к насилию как таковой. и в этом смысле "ненасытность" кажется лучшим вариантом перевода.
Но вскоре менее хищные чувства взяли верх. Я подумал о том, что у меня есть все другие болезни, известные в медицине, стал менее жадным
опять лишний повтор, которого нет в первом переводе.