Fête galante. Only (17)80s kids remember this.
Мы выложили рейтинговые тексты. У нас замечательная команда, я не устану признаваться ей в любви.
Бум.
Отец пропал.
Оглядываюсь. Сзади — задира Дункан.
Неужели снова он? Мне же было семь! А он почему-то не изменился за прошедшие 6 лет.
— Эй, вы! Если среди вас есть саксонцы, или пруссаки, или какого иного происхождения люди, но не русские, вы можете выйти и перейти на службу к Его Величеству королю Карлу!
— А что ждет остальных? — после короткого молчания спросил кто-то с той стороны.
— Каждый русский будет убит!
Послышался дикий крик, и тут же грянуло сразу три выстрела, оборвав его.
— Нет среди нас немцев, — ответил после паузы кто-то, кого не было видно из-за шведов, с явственным выговором уроженца Ганновера.
— И не ищите.
— Все равно не найдете.
— Будет ли зависеть твоя готовность защищать то, что тебе дорого, оттого сколько людей стоит за твоей спиной? — так же тихо спросил у меня Гэ, глядя на приближение одинокого солдата, который уже несколько раз падал на своем пути. Ответа от меня генерал не ждал, ибо тут же приказал помочь несчастному.
Колесо Судьбы Йорков начинало новый оборот.
— Сын мой… – пролепетал священник, — но ведь это же содомия. Это смертный грех!
— Вовсе не содомия, — последовал раздражённый ответ, — содомией занимаются при дворах и в театрах обабленные сквернавцы, которые красят глаза, подобно шлюхам. И уж не знаю, как они там устраиваются, и знать не хочу, а уж точно не так, как при рыцарском священном обряде!
И это тоже, быстро согласился незнакомец, улыбаясь. Бог — это день и ночь, это первый крик младенца и последний вздох старика. Энкомендеро забыли о милосердии, упиваясь своей жестокостью, но ведь и ваш народ любил кровавые ритуалы. Счастье, что вы забыли о них.
...Ты — будущее, Джон, — сказал Арчибальд Кэмпбелл. — Помни, что всякий, кто встанет под знамена этого папистского прихвостня, заслуживает смерти. Кем бы он ни был, Джон. Помни смерть твоего деда. Мертвые не кусаются, — как говорил твой прадед. — Помни об этом, если однажды твое сердце смягчится при виде побежденного пса. Недобитые псы погубили твоего прадеда, точно также выставив его голову на всеобщее обозрение. Недобитые псы погубили твоего деда.
Здесь у Богородиц глаза не такие, как на Москве. Не такие, как в Парадизе. В Парадизе — ледяные, крохкие, на Москве — огненные, злые. А здесь — медовые да яблочные.
— Хватит! — Мэри оттолкнула от себя Анну, и та чуть было не упала обратно на переборку, чудом удержавшись на ногах. Она мрачно взглянула на Мэри, и в ее глазах отразилось пламя. — Совсем сбрендила? Мы уже проходили это.
«Путь нашей многочисленной армии лежит через горы, к самому черному сердцу неверных, и милость Аллаха бесконечна, ибо местные жители встречают нас миром, слава мудрости Фазыл-паши! Десять сотен хлебов принесли они нашей армии с почестями и поклонами, три сотни быков и еще пять сотен овец. Двадцать тысяч девственниц устилали нашу дорогу коврами и стали по праву добычей доблестной армии султана».
Юноша вздохнул и оторвался от пергамента, на котором старался каллиграфически выводить арабскую вязь. При свете костра это было нелегко, да и уроки старого Селима со временем потихоньку выветривались из головы.
— Девственницы, — мечтательно произнес он, перекатывая это слово под языком. Дремавший по другую сторону конюший сквозь сон лениво заметил:
— Где девственницы? Неплохо было бы сейчас одну... — он добавил совсем уж неприличное слово, и Усман залился краской.
Девственниц не было. Вряд ли в этом недружелюбном краю их вообще можно было найти, если судить по рассказам более старших и опытных воинов.
Тонкий прут опускался на плечи снова и снова. Закусив губу, юноша удерживал перед собой картинку соседского сада — там как раз созрели яблоки. Пусть до созревания им было еще далеко, но при одной только мысли о кислых и немного терпких плодах его рот наполнился слюной. Подумаешь — выпорет. Не в первый раз! С малых лет он усвоил, что отцовский Бог иногда хочет крови, так что же теперь — яблок не есть? Прут влажно хлюпнул и замер. Лучше бы подсмотреть за купальщицами, но за неимением оных сойдут и яблоки. Зеленые яблоки в запретном саду.
Детектив Гэйер напал на след мерзавца в Цинцинатти, когда увидел в гостиничной книге знакомые имя и фамилию: Алекс И. Кук. Таинственный друг Бенджамина Питзеля подписывался так же. Портье долго вспоминал этого постояльца, сморщив лоб, и, в конце концов, сказал: да, тот был с тремя детьми и собирался снимать дом, чтобы прожить в нем недельку. Соседка подтвердила эти показания и вспомнила, что этот человек просил у нее взаймы жаровню. «Зачем ему жаровня? — удивлялась она. — Разве нужно человеку, снимающему дом с печью, что-то еще? Впрочем, этот мистер был так вежлив и обаятелен, а его мальчик столь мил, что я не стала им отказывать».
Бум.
Отец пропал.
Оглядываюсь. Сзади — задира Дункан.
Неужели снова он? Мне же было семь! А он почему-то не изменился за прошедшие 6 лет.
— Эй, вы! Если среди вас есть саксонцы, или пруссаки, или какого иного происхождения люди, но не русские, вы можете выйти и перейти на службу к Его Величеству королю Карлу!
— А что ждет остальных? — после короткого молчания спросил кто-то с той стороны.
— Каждый русский будет убит!
Послышался дикий крик, и тут же грянуло сразу три выстрела, оборвав его.
— Нет среди нас немцев, — ответил после паузы кто-то, кого не было видно из-за шведов, с явственным выговором уроженца Ганновера.
— И не ищите.
— Все равно не найдете.
— Будет ли зависеть твоя готовность защищать то, что тебе дорого, оттого сколько людей стоит за твоей спиной? — так же тихо спросил у меня Гэ, глядя на приближение одинокого солдата, который уже несколько раз падал на своем пути. Ответа от меня генерал не ждал, ибо тут же приказал помочь несчастному.
Колесо Судьбы Йорков начинало новый оборот.
— Сын мой… – пролепетал священник, — но ведь это же содомия. Это смертный грех!
— Вовсе не содомия, — последовал раздражённый ответ, — содомией занимаются при дворах и в театрах обабленные сквернавцы, которые красят глаза, подобно шлюхам. И уж не знаю, как они там устраиваются, и знать не хочу, а уж точно не так, как при рыцарском священном обряде!
И это тоже, быстро согласился незнакомец, улыбаясь. Бог — это день и ночь, это первый крик младенца и последний вздох старика. Энкомендеро забыли о милосердии, упиваясь своей жестокостью, но ведь и ваш народ любил кровавые ритуалы. Счастье, что вы забыли о них.
...Ты — будущее, Джон, — сказал Арчибальд Кэмпбелл. — Помни, что всякий, кто встанет под знамена этого папистского прихвостня, заслуживает смерти. Кем бы он ни был, Джон. Помни смерть твоего деда. Мертвые не кусаются, — как говорил твой прадед. — Помни об этом, если однажды твое сердце смягчится при виде побежденного пса. Недобитые псы погубили твоего прадеда, точно также выставив его голову на всеобщее обозрение. Недобитые псы погубили твоего деда.
Здесь у Богородиц глаза не такие, как на Москве. Не такие, как в Парадизе. В Парадизе — ледяные, крохкие, на Москве — огненные, злые. А здесь — медовые да яблочные.
— Хватит! — Мэри оттолкнула от себя Анну, и та чуть было не упала обратно на переборку, чудом удержавшись на ногах. Она мрачно взглянула на Мэри, и в ее глазах отразилось пламя. — Совсем сбрендила? Мы уже проходили это.
«Путь нашей многочисленной армии лежит через горы, к самому черному сердцу неверных, и милость Аллаха бесконечна, ибо местные жители встречают нас миром, слава мудрости Фазыл-паши! Десять сотен хлебов принесли они нашей армии с почестями и поклонами, три сотни быков и еще пять сотен овец. Двадцать тысяч девственниц устилали нашу дорогу коврами и стали по праву добычей доблестной армии султана».
Юноша вздохнул и оторвался от пергамента, на котором старался каллиграфически выводить арабскую вязь. При свете костра это было нелегко, да и уроки старого Селима со временем потихоньку выветривались из головы.
— Девственницы, — мечтательно произнес он, перекатывая это слово под языком. Дремавший по другую сторону конюший сквозь сон лениво заметил:
— Где девственницы? Неплохо было бы сейчас одну... — он добавил совсем уж неприличное слово, и Усман залился краской.
Девственниц не было. Вряд ли в этом недружелюбном краю их вообще можно было найти, если судить по рассказам более старших и опытных воинов.
Тонкий прут опускался на плечи снова и снова. Закусив губу, юноша удерживал перед собой картинку соседского сада — там как раз созрели яблоки. Пусть до созревания им было еще далеко, но при одной только мысли о кислых и немного терпких плодах его рот наполнился слюной. Подумаешь — выпорет. Не в первый раз! С малых лет он усвоил, что отцовский Бог иногда хочет крови, так что же теперь — яблок не есть? Прут влажно хлюпнул и замер. Лучше бы подсмотреть за купальщицами, но за неимением оных сойдут и яблоки. Зеленые яблоки в запретном саду.
Детектив Гэйер напал на след мерзавца в Цинцинатти, когда увидел в гостиничной книге знакомые имя и фамилию: Алекс И. Кук. Таинственный друг Бенджамина Питзеля подписывался так же. Портье долго вспоминал этого постояльца, сморщив лоб, и, в конце концов, сказал: да, тот был с тремя детьми и собирался снимать дом, чтобы прожить в нем недельку. Соседка подтвердила эти показания и вспомнила, что этот человек просил у нее взаймы жаровню. «Зачем ему жаровня? — удивлялась она. — Разве нужно человеку, снимающему дом с печью, что-то еще? Впрочем, этот мистер был так вежлив и обаятелен, а его мальчик столь мил, что я не стала им отказывать».