[Quiterie]

Глава пятая
Эскадра отправляется из Мадраса к Тринкономале[1] на Цейлоне. Описание гавани и острова. Сведения о коричном дереве и пр., о камнях, овощах и животных. Особое описание тигра, слона и нескольких видов ядовитых насекомых, а также прочее

На Коромандельском берегу северо-восточный муссон* дует с ноября по апрель, и иногда даже в мае, после чего меняется муссоном с юго-запада. Вдоль берега течение обычно сопутствует ветру: вода идет на север при юго-западном, на юг – при северо-восточном. Чтобы избежать возможной опасности, что столь часто возникает при перемене муссонов, мы вышли из Мадраса седьмого апреля в сопровождении Кумберленда, Тигра, Сэйлисбери и Бриджуотера, и направились к Тринкономале на острове Цейлон, и двадцать второго того же месяца встали на якорь в его гавани. В пять пополудни губернатор минхер Ван Бомонт взошел на борт, чтобы поздравить адмирала с благополучным прибытием в Тринкономале, и предложить ему любое содействие в вышеуказанном месте. Когда он покинул корабль, мы дали в его честь салют из тринадцати пушек. После он навестил коммодора Покока на Кумберленде, и по завершению визита ему отсалютовали из такого же количества пушек. На следующий день капитан и коммодор в сопровождении всех капитанов эскадры навестили губернатора в крепости; в парадном зале их встретили звуками труб, барабанным боем и тремя ружейными залпами. После того, как джентльмены выпили кофе, чаю и один-два бокала вина, они распрощались. Когда они входили в крепость и покидали ее, в их честь дали залп из двадцати одной пушки.

*В индийских морях, в тропиках, есть разновидность ветра, которую моряки называют муссоном, что дует шесть месяцев в одну сторону, а следующие шесть – в другую.
Причина этого, в основном, такова: когда солнце достигает северных тропиков, несколько стран – Аравия, Персия, Индия и др., - нагреваются больше и отдают больше жара, чем моря по ту сторону экватора, лишенные солнца; потому ветер, вместо того, чтобы дуть оттуда в страны за экватором, дует в противоположную сторону; и когда солнце покидает эти страны и приближается к южным тропикам, ветер меняет направление на противоположное. Во время перемены ветра в индийских морях начинаются бури, и навигация становится крайне опасной.
Натуралистическая философия Роунинга, часть первая

Гавань Тринкономале очень хороша для кораблей, что заходят туда в бедственном положении, и, возможно, лучше подходит для пополнения запасов леса и воды, чем любая иная в Ост-Индии. Она сильно напоминает Портсмут и почти полностью окружена сушей, но последнее обстоятельство в таком жарком климате можно скорее признать неудобством, поскольку таким образом преграждается путь для морских бризов, столь необходимых для каждого человека на борту, чтобы освежиться. Торговля в этом порту идет неважно, и ясно видно, что единственная цель голландцев, ради которой они укрепляют эту и несколько прочих бухт и рек вокруг острова, не допустить другим нациям селиться здесь или хоть как-то торговать с местными.
Остров Цейлон очень велик, двести пятьдесят миль длиной и двести – шириной. Внутренняя его часть принадлежит туземцам, которые исповедуют генту, и они зовут своего короля Кэнди. Голландцы позаботились оставить за собой все побережье, стараясь подарками ублажить короля, чтобы обратить богатства этой страны к собственной выгоде, но иногда они считают его слишком упрямым, и здесь их стремление к успеху сталкивается со значительными трудностями.
На этом острове можно встретить множество деревьев различных видов, таких, как эуфорбиум, тюльпанное дерево, эбеновое дерево, красное дерево, кассия[2], кокосовая пальма, хлопчатник, лайм, манго, лимон, черное и желтое тиковое дерево; у последних самая красивая древесина, но они так тверды, что пагубно действуют на инструменты краснодеревщика. Но дерево, особо растущее на этом острове, что является неисчерпаемым источником богатства для голландцев, - это коричное дерево, киннамон; оно растет дичком в любом лесу на юго-западе острова, неподалеку от Колумбо, но рядом с Тринкономале оно встречается редко. Дерево размножается с помощью птиц, поедающих его плоды, часть из которых они выбрасывают, и после семена пускают корни. Оно растет подобно нашему обычному орешнику; листья напоминают листья лавра и отличаются тем, что имеют три прожилки. Кое-кто пишет, что у него существуют три различных вида коры, но все соглашаются, что точно есть два. Та, что снимают, когда дерево еще в самой середине своего возраста, это лучшая корица. Слишком молодые деревца не подходят для того, чтобы содрать с них кору, а старые рубят на дрова. Из корней этого дерева добывают камфару; правда, это лекарство наилучшего качества привозят с Суматры, где оно продается в виде маленьких лепешек за невероятную цену в четыре фунта стерлинга за унцию. Из одного фунта чистой смолы, как говорили мистеру Томасу, можно получить сотни фунтов такой, что привозят к нам из Индии после подмешивания.
Кофе здесь тоже растет дичком, как и деревья, также и растения, из которых добывают копайский бальзам, шеллак, гамбоджу, чинквеномале. Никогда до этого не слышавший о последнем, мистер Томас вообразил, что это название, данное туземцами известному лекарству. Голландский хирург, живущий здесь, показал ему бальзам (или масло), перегнанный из чинквеномале, и уверил, что это очень хорошее лекарство от паралитического оцепенения. Этот же джентльмен подарил ему образец одной из местных смол, которую он назвал Бадуле; он сказал, что она обнаружена совсем недавно, и они еще не знают, как ее использовать.
Каждое утро и каждый вечер мы наслаждались дивным ароматом цветущих деревьев. Вначале мы приняли их за запахи коричника, но после оказалось, что это обычный кустарник, который растет на этом острове повсюду. Почва между высокими и каменистыми холмами, жирна и красна, а долины на редкость живописны; почти в каждой протекает речушка с чистейшей водой. Здесь также встречаются жилы черных кристаллов, смешанных со шпатом, железной, свинцовой и медной рудами. Я почти убежден, что здесь находят и олово, поскольку мистер Томас*, корнуэльский джентльмен, кто был особо любопытен до таких материй, заверил меня, что во время его пребывания на острове он подобрал хороший кусок оловянной руды, который обычно встречал в Корнуолле, и собирается отвезти его домой, чтобы показывать, как образец. Я должен только добавить, что если этот ценный товар действительно встречается в местных землях, поразительно, что хваткий голландец все еще не обнаружил его, голландец, кто никогда не жалел трудов для открытия чего-либо, если оно очевидно могло стать его преимуществом. Еще на острове добывают топазы, рубины, гранаты и пр., которые местные уроженцы находят, когда промывают почву для посадок. Ни ракушек харпы, ни вентельтрапа здесь найти нельзя, зато здесь есть множество разноцветных сердцевидок и прочих ракушек, которые обычно называют панамскими.

*Автор очень обязан мистеру Томасу за большинство наблюдений, сделанных неподалеку от Колумбо.

Мы обнаружили, что эта страна изобилует необычными редкостями, особенного внимания заслуживает крадущийся лист. Это, несомненно, разновидность кузнечика, у него есть все члены, который вы можете заметить у обычных насекомых: голова, ноги, крылья, тельце бледно-зеленого цвета, но формой и наружностью он точно напоминает лист.
Здесь можно встретить большое разнообразие дикой и домашней птицы, что продается за очень низкую цену. Дюжина птиц или пяток уток стоят всего рупию, меньше, чем полкроны в английских деньгах. Залив, где много бухт, изобилует рыбой, в частности, джедабой и султанкой, они очень дешевы. То же можно сказать о фруктах острова, таких, как ананас, джекфрут, банан, кокос, манго и пр. Ананас здесь можно купить за пенни или даже меньше, остальные фрукты – соразмерно. Деньги здесь такие же, как и в Голландии, единственное различие в том, что один каш стоит восемь доитов, а рупия – двенадцать кашей. Рупия стоит как бы не два шиллинга стерлингов или четыре голландских шиллинга; девяносто шесть доитов составляют рупию.
В больших количествах здесь водится обычный олень, а также гвинейский олень, другой рогатый скот встречается редко, и он очень мал. Один раз мы подстрелили шесть бычков во время остановки на Тринкономале, и их общий вес составил всего семьсот четырнадцать фунтов. Один из них весил всего семьдесят фунтов. Как отличались эти маленькие, жалкие зверушки от быков, которых мы убивали на Мадагаскаре, каждый из которых весил от шестисот до семисот фунтов и больше! Однако, как бы ни был мал и презренен род этих быков на острове, природа, похоже, с лихвой возместила убытки за счет колоссального размера слонов, которые, как говорят, больше, чем где-либо в известном нам мире*.

*но самых больших слонов поставляет Индия. Плиний

Несомненно, слон – самое необычное животное, и в полной мере заслуживает особого описания. Телом он широк и велик, обычно темного, грязного цвета, и хотя в полный размер он от двенадцати до четырнадцати футов высотой и от восемнадцати до двадцати в обхвате, однако его голова соразмерно больше, и что еще более удивительно, глаза у него точно напоминают кабаньи и совершенно такой же величины. Его ноги похожи на четыре больших колонны, скорее длинные, чем короткие, и сустав над ступней совсем как у кошки; сами ступни внизу круглы и не сильно выходят за корпус ног. Уши у него плоские, обвислые и поразительно большие, хвост маленький, но длинный, с несколькими щетинками на конце. В углах рта у него по клыку или зубу, которые мы называем «слоновой костью», в длину они шесть-семь футов у слона мужского пола, а у женского редко когда превышают и половины. Но самая удивительная часть его тела – хобот, который длинен и пол, как труба, и служит ему вместо рук**, чтобы есть, и слон способен шевелить им с необычайной ловкостью и силой и поднимать с его помощью мельчайшие предметы с земли, с помощью небольшого кончика, которым он может их обвить. Его обычная пища – листья деревьев, трава, зерно и сахарный тростник, который он особенно обожает. Несмотря на неповоротливость этого создания, движения его осторожны, и он ходит легко и достаточно быстро, со скоростью бегущего человека. Древние авторы приводят немало невероятных историй о сообразительности и изобретательности этих не до конца мыслящих животных. Говорят, что они испытывают привязанность, любовь, благодарность и весьма непритязательны. Нет ничего, чему бы они не могли научиться; Арриан[3], правдивый автор, свидетельствует, что видел, как слон танцевал с двумя кимвалами, привязанными к его ногам, и поочередно ударял по ним хоботом в такт, и многие его вида резвились вокруг него, выдерживая ритм с поразительной точностью.

** Слонам же придан даже хобот, потому что из-за огромного тела им доступ к пище затруднен. Цицерон. О природе богов. Книга II, 123

Плиний также, говоря о слоне, который нес на себе Пора[4] в битве, где тот сражался с Александром Великим, рассказывает нам, что, подметив, как его хозяин почти погиб от полученных ран, слон опустился на колени, положил хозяина на землю, не покалечив, и вытащил хоботом стрелы, попавшие в него; наконец, когда слон понял, что хозяин ослабел от потери крови, он посадил его назад, на спину, и в целости отнес его в лагерь: самый поразительный случай смекалки и благодарности слона. Потому неудивительно, что древние использовали их в войнах, и порой с большим успехом; но со времен изобретения огнестрельного оружия их нельзя использовать, как раньше, поскольку они поразительно пугаются выстрелов, и во время битвы, если начинается стрельба, часто поворачивают назад, на своих союзников, и сносят все, что попадается им на пути. Сейчас их, в основном, используют для перехода вброд глубоких рек и для перевозки грузов. После того, как погонщики нагрузят их тяжестью в несколько сотен фунтов, к ним привязывают веревки, за которые хватаются солдаты и либо плывут, либо переходят вброд через реку. Во время битвы тогда и сейчас слонам привязывают к хоботам цепи, и они вращают ими с такой быстротой, что враг не может к ним подойти. На войне этих животных используют еще следующим образом – проломить городские или крепостные ворота при плотной осаде. Слон поворачивается к воротам задом и начинает биться о них всем своим весом, пока не разрушит брусья и не проломает вход; и чтобы обезопасить себя от подобного, у большинства крепостей в этой стране на воротах стоят огромные колья, торчащие далеко наружу. Однако, пожалуй, эти чудесные животные содержатся больше для зрелищности и парадности, чем для пользы, и их содержание сопряжено с большими расходами, поскольку они поедают огромное количество провизии, и время от времени вам придется обильно угощать их корицей, которую они особо обожают. Мне говорили, будто для набоба вошло в обычай, коль он задумал разорить кого-нибудь, подарить этому человеку слона* и обязать содержать его с большим расходом, чем сей джентльмен может себе позволить; если же тот расстанется со слоном, то навлечет на себя неудовольствие гранди и, кроме того, лишится всех почестей, которые, по мнению его сородичей, дарованы с сим значительным подарком.

*…Евтрапел, кому вред принести он захочет,
Тем дорогие дарил одеянья:..
Квинт Гораций Флакк, Послания, книга 1, послание 18, строка 31

Представления индусов о слонах различны. С древних времен и по сегодняшний день у уроженцев Востока существует обычай помещать всю мудрость в короткие предложения или поговорки, аллегории и притчи. Некоторые из индусов буквально верят, что земной шар поддерживает слон, и это мнение, возможно, появилось из местной поговорки подобного толка, но которая, однако, значит лишь то, что торговля страны в большой степени зависит от слонов. Я не мог не заметить также, что почти в каждой их пагоде или молитвенном месте на стенах можно найти изображение этого существа. Некоторые воображают, что слон здесь означает Божье всезнание, хотя другие, скорей, полагают, что ему возносят хвалу, как существу, одаренному большей остротой ума, чем сами люди, и потому просят его поделиться частью мудрости.
Туземцы рассказывают иной случай сообразительности этих созданий: в военном походе они подбирают каждую заметную ветку на пути, и иной раз к вечеру вязанка становится такой большой, что на ней можно приготовить всю провизию, предназначенную на ужин.
Но чтобы не повторять множество слухов о них, вот следующие подробности, которым я был свидетелем. Обычно слоны стоят в тени раскидистых деревьев, чтобы уберечься от укуса мелкого муравья, который повергает их в неописуемый ужас, несмотря на их огромные размеры. Чтобы он незаметно не подкрался к ним, слоны набирают хоботом пыль и песок и бросают их себе на голову и спину; мало того, иногда они берут пучок соломы или травы и чистят им свой перед, одновременно обметая щетинистым длинным хвостом зад. При первом вашем приближении они обучены погонщиком сделать салам или знак послушания – почти упасть навзничь и извлечь невероятный хрип из глотки, весьма напоминающий первый раскат грома. Затем погонщик садится верхом на его плечи, что невозможно сделать без помощи самого слона, который нарочно для этого сгибает ногу: первым делом погонщик ступает на нижний сустав, потом – на колено и уже потом карабкается на спину, цепляясь за длинное слоновье ухо. После того как слон покажет множество трюков, повинуясь командам, вас нижайше попросят положить на землю серебряный фанам, чтобы показать, насколько ловок слон в подбирании малейших предметов хоботом; эту мельчайшую из монет он нащупывает, пока не найдет, затем поднимает и отдает смотрителю, восседающему на его спине. Напоследок слон вытягивает хобот во всю длину, чтобы пожать вам руку, и этим церемония заканчивается. Еще одним обстоятельством, что я наблюдал, было следующее. Когда бы они не пили, они всегда вначале баламутят воду и пачкают ее ногами. Причина, по которой они это делают, состоит в том, что галька и камушки, которые они таким образом глотают, помогают переварить им пищу, а вовсе не потому, как утверждают некоторые, что якобы слоны ненавидят собственное отражение. Еще одна особенность этих животных – их удивительный возраст. Если мы можем положиться на рассказы Филострата в его жизнеописании Аполлона Тианского и поверим, что этот великий путешественник видел того самого слона, на котором Пор ехал во время битвы с Александром, то слону должно было перевалить за четыреста лет. Твердо верят в то, что слоны живут от двух до трехсот лет, и, несомненно, что они полны сил в возрасте за сотню, но, похоже, что ничто надежно не знаменует точный срок их жизни. Когда бы я ни спрашивал у любого из индусов об этом, они всякий раз отвечали: «Этот слон принадлежал моему прапрадеду».
Местные ловят слона так: у них есть два тесно огороженных места: в одном - несколько акров земли, второе – поменьше. Когда они намереваются поохотиться, что всегда делают ночью, то собирают большую компанию, и у каждого человека на голове сосуд с огнем. Как только слон завидит огонь, он начинает следовать за ним; один из людей отделяется и бежит к большему загону, бросает там огонек и карабкается на дерево; слон тотчас же начинает топтать и разметывать огонь. Когда их становится много в большом загоне, они перекрывают проход и друг за другом заманивают зверя в маленький, где животное связывают и везут домой с помощью ручных слонов. Однако иногда людей застигают врасплох до того, как они войдут в большой загон, тогда они бросают огонь и спасаются на ближайшем дереве.
Тигр – тоже обитатель Цейлона; этот зверь, хоть и встречается в других странах, все же больше уроженец Ост-Индии. Малабар особо славится тиграми; кажется, здесь их три вида, но тот, о котором я хочу рассказать, - наибольший, и его называют Королевским Тигром, чтобы различать с прочими. Шкура у него желтого, песочного оттенка с черными полосками, блестящая и гладкая; голова и пасть – огромны, взгляд невероятно жив, клыки – желты и длинны, лапы очень тонкие, но с невероятно острыми когтями, а хвост – в непрерывном движении. Говорят, что тигрица отличается большей свирепостью, чем тигр, особенно в юности, но оба они – хищники самого жестокого и необузданного характера, поскольку замечено, что лев никогда не пожирает своей добычи, пока та не умрет, и от великодушия нрава даже вздыхает, хотя сам убил ее; тигр же терзает свою жертву заживо и, кажется, находит удовольствие в ее муках. Если ему попадется труп лошади или овцы, он не тронет его, но если тигр, тигрица и их детеныш встретят стадо коров или отару овец, то они не преминут навести ужасное опустошение среди скота; они лишь пьют кровь и потрошат немногих из овец, но известно, что за ночь они могут уничтожить восемьдесят овец. Обычно они прячутся в чаще, откуда они с невероятной свирепостью нападают на человека или животное, проходящих мимо. Месье Тевено[5], французский писатель, говорит, что «если человек смело стоит во весь рост, не выказывая страха, ни лев, ни тигр не отважатся напасть на него». Похоже, это утверждение безосновательно, во всяком случае, я не решился на подобный эксперимент. Хорошо известно, что из компании в десять человек тигр выберет одного особого, и они редко пытаются атаковать белого человека, если рядом есть туземец. Причина такой избирательности, вероятно, в том, что тигры привыкли к туземцам и чаще охотятся за ними, чем за европейцами, которые для них чужаки.
Леса на этом острове кишат различными ядовитыми тварями, такими, как огромные змеи – один раз я видел змею пятнадцати футов в длину и тридцать дюймов толщиной, - скорпионы, сколопендры, пауки, тарантулы и пр. Как-то я видел здесь паука размером с жабу, покрытого бурым волосом; его лапы были толщиной с табачную трубку и больше чем четыре дюйма длиной. И скорпион, которого нашли в куске дерева и принесли на борт девятого мая, оказался восемь дюймов в длину от головы до хвоста, не считая когтей; панцирь у него было тверд, как у краба. Здесь я убил многоножку длиной в семь дюймов.
Уроженцы этого острова тучней всех индусов, которых мне доводилось видеть. Мистер Нокс в своей Истории приводит немало странных вещей среди их обычаев и веры, но мне не представилось возможности быть свидетелем хотя бы одной из них. Он говорит, что «они по-разному заботятся о своих мертвых. Некоторые сжигают тела (что не странно для Индии), некоторые же бросают расчлененные трупы на ветви высоких деревьев». Это может быть правдой, потому что как-то раз, когда наши дровосеки валили дерево, с него упал череп и множество человеческих костей; а еще я видел тело, повешенное на дереве.
Другие историки свидетельствуют, что местные уроженцы питаются человеческой плотью, мало того, что они пожирают тела умерших родственников, воображая, что нет лучшей могилы, чем собственные кишки, поскольку таким образом они думают, будто мертвые превращаются в их плоть и вновь живут в них самих. Этот ужасающий обычай приписывается древним скифам, и, возможно, имел раньше хождение среди обитателей Цейлона, но ныне почти исчез и там, и там. Однако даже в наши времена поговаривают, что островитяне делают чаши из черепов своих родителей*, с расчетом сохранить почтительные воспоминания о них даже среди радости и веселья. Какое различие этот обычай показывает между нами и ими! Ведь нам подобные зрелища покажутся пугающими и печальными, а им – знакомыми и радостными.

*Сэр Уильям Темпл замечает во втором томе Miscellanea, что повсеместным и устоявшимся убеждением среди западных скифов являлось то, будто все те, кого они потеряли в битвах и войнах, будь то завоевание соседей или резня с врагами, и кто умер в битве или жестокой смертью во время дерзких авантюр или переходов, немедленно отправляются в обширные чертоги или дворцы Одина, их бога войны, который всегда принимает подобных гостей, и они веселятся за вечно накрытыми столами, пируя и празднуя, и каждый человек пьет вино из кубка, сделанного из черепов поверженных врагов, и, чем больше их убито, тем лучше чествуют и тем усердней развлекают в этих палатах удовольствий.
Как это убеждение появилось в умах этих жестоких смертных и какое влияние оно имело над их мыслями и чувствами о смерти и жизни, лучше всего представлено в двадцать пятом и двадцать девятом стансе в песне (или погребальной песне) Рагнара Лодброка[6], их знаменитого короля, которую он сложил на руническом языке около восьмисот лет назад, после того, как его укусила змея, и перед тем, как яд распространился по его телу. Полный текст этого сонета приводит Олаус Вормиус[7] в Literatura Runica. Но в самом деле необычно то, что подобного рвения и удовольствия в умирании никогда не встречалось ни в других произведениях, ни в человеческих фантазиях. Эти стансы переведены Олаусом Вормиусом на латынь.

STANZA XXV.
Pugnavimus ensibus,
Hoc ridere me facit semper
Quod Balderi patris scamna
Parata scio in aula.
Bibimus cerevisiam
Ex concavis crateribus craniorum:
Non gemit vir fortis contra mortem
Magnifici in Odini domibus,
Non venio desperabundus .
Verbis ad Othini aulam.

STANZA XXIX.
Fert animus sinire,
lnvitant me Dysae:
Quas ex Odini aula,
Othinus mihi misit ,
Laetus cerevisiam cum Asis
In summa sede bibam,
Vitae elapfae sunt horae,
Ridens moriar.

Пустые стволы деревьев туземцы используют как лодки, но когда такая лодка получается слишком маленькой из-за своего размера, они надстраивают сверху корытце, квадратное с обеих сторон; лодки эти – двенадцать-четырнадцать дюймов в ширину и достаточно длинны, нижняя часть дерева гораздо шире, у них есть уключины и паруса, весьма похожие на мадагаскарские. Есть лодки гораздо шире, построенные между двумя стволами, на них туземцы ходят вокруг берега; прочие – рыбацкие, на которых рыбаки удаляются за много лиг в море.
На Цейлоне голландцы покажут вам Адамово яблоко (так они его называют), оно похоже на четвертинку яблока, слегка выпуклое внутри и с длинной бороздой между внешними краями. Оно красивого цвета, но весьма ядовито.
Некоторые авторы, впечатленные изобилием фруктов на острове, зовут его раем на земле, но я не разделяю этого мнения. Остров Тапробана древних похож на Цейлон и, несомненно, есть веские причины предполагать, что это один и тот же остров. Древние, в частности, Птолемей, замечают, что Тапробана знаменита разновидностью самых огромных слонов, что также верно и для Цейлона. Также Тапробана славилась своими приправами, и в этом отношении Цейлон может соперничать с ней, поскольку растит не только имбирь, перец и кардамон, но еще и лучшую в мире корицу*. Опять же, говорят, что на Тапробане множество драгоценных камней**, как и на Цейлоне, и его рубины, топазы и особенно сапфиры признаются лучшими в Ост-Индии. Тапробана славна плодородием, и в этом Цейлон ненамного отстает от нее, поскольку из-за богатства почвы здесь растет пять видов риса, созревающих друг за другом. По всем вышеупомянутым признакам, столь созвучным друг другу, мы приходим к выводу, что остров, называемый ныне Цейлоном, был знаменитой Тапробаной древности.

*Перец здесь растет, как наш хмель, на жердях; листья формой напоминают обычный подорожник, около четырех дюймов в ширину; и цветы также очень похожи на стебель и семена этого растения; но, когда перец созревает, он похож на большую гроздь из маленьких виноградин, поскольку плоды тесно прилегают к стеблю. Один из них напоминает лист на черешке винограда.

** Nec verb ex nomine solo, verum etiam ex gemmis & margaritis grandioribus, aliisque quae de Taprobane veteres tradunt, praecipae vero ex situ, Zeilan esse antiquum Taprobanes apparet.
Henr. Stephani - Dionysius Commentarius.

________________________________________
[1] Трикомали (Тирикунамалая)
[2] Коричник китайский
[3] Луций Флавий Арриан, древнегреческий историк и географ
[4] Пенджабский раджа Пор (Пурушоттама). Легендарная битва с Александром Македонским произошла на реке Гидасп.
[5] Жан де Тевено, лингвист, натуралист и ботаник семнадцатого века, автор записок о путешествии на Восток
[6] Рагнар Кожаные Штаны, полумифический датский конунг из рода Инглингов. Принял свою смерть в яме со змеями, сброшенный туда по приказу короля Нортумбрии.
[7] Оле Ворм – датский медик и натуралист семнадцатого века