[Quiterie]

Глава вторая

Адмирал Уотсон покидает Мадагаскар и прибывает в форт Святого Давида. Сведения об этом поселении, о хамелеоне, живом черешке и пр. Описание местных жителей, их личностей, привычек и монет. Список различных каст, на которые индийцы себя разделяют, с краткими описаниями их особых обычаев, и пр.

Седьмого августа, пополнив запас воды и взяв с собой столько живого скота, сколько смогли уместить, а также множество лимонов и кислых апельсинов, мы покинули остров Мадагаскар и верным курсом последовали к нашим поселениям в Ост-Индии. Пятого сентября мы увидели гору Монашеский Капюшон[1] в середине острова Цейлон и десятого того же месяца бросили якорь на рейде форта Святого Давида. Тринадцатого, адмирал Уотсон от имени Его Величества заключил со мной письменное соглашение, по которому я должен был организовать лазарет в нескольких индийских поселениях, и разместить там больных и раненых эскадры, и обеспечить их медицинской и хирургической помощью, а также сиделками, провизией и пр.

При появлении нашей эскадры с королевским полком на борту, месье Годбё, только-только высадившийся в Пондишерри и сменивший месье Дюпле на его посту, поумерил свой пыл, с которым он упирался на переговорах с нашими земляками, и быстро согласился с мистером Сандерсом (губернатором компании в форте Святого Георгия), что нужно временно прекратить воевать – и компаниям, и их союзникам, - с одиннадцатого октября до одиннадцатого января следующего года, так что, к нашему безмерному удивлению, вместо военных действий мы оказались заняты бездельем, и оставалось лишь осматриваться по сторонам и отведать все разнообразие развлечений, которые только могут найти чужаки в столь далекой стране и столь отличной от их собственной.

Форт Святого Давида – маленькая, но хорошо укрепленная крепость с постоянным гарнизоном, построенная на возвышенности в миле от туземного города, который называют Куддалор. Последний окружен стеной с несколькими бастионами, но он слишком велик, даже если собрать на его защиту все береговые английские войска до последнего человека. Внутри живет большая часть местных индийских уроженцев с приграничья форта Святого Давида. И город, и крепость расположены у берега; Куддалор лежит почти по прямой на юг от крепости. Границы этого поселения раскинулись на четыре мили вглубь страны и на три вдоль морского берега, их можно заметить по густой изгороди из алоэ и кокосовых пальм, и через каждые три четверти мили устроено укрепление с шестью–восемью пушками. В одной из этих маленьких крепостей помощник губернатора Старк устроил себе славные апартаменты, куда он частенько уезжает из форта Святого Давида.

Земля внутри границ очень хороша, и воздух весьма чист, крайне редко поднимаются туманы. В этой местности много ухоженных домов с садами; последние с изысканным вкусом разбиты джентльменами из тех, кто служит или служил компании. В их садах растут фрукты всех сортов: ананасы, апельсины, лаймы, гранаты, бананы, манго, гуавы (красные и белые), бедам (это сорт миндаля), пимплноуз[2], который в Вест-Индии зовется чеддок, - большой плод, похожий на лимон, но в четыре-пять раз больше его размером, и множество других. В дальнем углу любого сада обычно есть тенистая роща из кокосовых пальм. Также там возделывают многие из европейских растений, годных в пищу, семена которых присылают как из Англии, так и с мыса Доброй Надежды: сельдерей, латук, лук, петрушка, мята, артишоки и шпинат. Выращивают и местные овощи, кроме шпината, который растет дико и беспорядочно, и прозывается нашими моряками - каллалоэ. Редька встречается здесь в изобилии: большая и белая, сваренная, она лучше на вкус, чем обычная репа. Цветная и обычная капусты тоже растут здесь, но уже меньше. Виноград крайне редок, больше того, он никогда не цветет в тех странах, которые лежат в двадцати пяти, или даже тридцати градусах от экватора. Возможно, мы бы никогда не узнали о том, что он рос в Египте, если бы не Вергилий и Гораций.

«sunt Thasiae vites, sunt et Mareotides albae[3]» - Георгики, книга вторая

«Mentemque lymphatam Mareotico redegit in veros timores Caesar[4]»

Здесь, у форта Святого Давида я встретил двух прелюбопытных животных. Первым был хамелеон, который, как говорят, питается воздухом; возможно, это мнение появилось из-за его замечательной способности раздуваться и съеживаться во время дыхания. Хамелеон, оказавшийся в моем распоряжении, был замечательным, и вдоль его спины рос жесткий гребень, похожий на множество ярких, светящихся бусин. Я часто клал его на белую бумагу, но никогда не мог уловить, как он меняет свой цвет. Порой я пристально глядел на него с полчаса, но ни разу не ощущал ни малейшего изменения в цвете, пока не проводил рукой над его спиной или не пытался до него дотронуться. Это создание обычно казалось красивей всего, когда было напугано. Когда бы я ни заглянул в корзинку, где держал его, хамелеон был одного и того же цвета – чистейшего желтовато-зеленого в белесую крапинку, как будто его слегка присыпали мукой; после того, как я замирал на полминуты, то на его боках неизменно появлялись несколько темных пятен, а на спине - полоски; стоило же дотронуться, как он шипел и раздувался до невероятных размеров, мучнистость уходила, и он становился ярко-желтым, полоски на спине и пятна на животе и боках темнели до черноты – поэтому, если смотреть на него со спины, он напоминал окуня или рыбу-лоцмана, если же смотреть сбоку, то пятна были похожи на пятна раковины-каури*. Глазница его была примечательно большой, и в ней с необыкновенной быстротой вращалось и поворачивалось глазное яблоко, но зрачок у этого создания был меньше всех, которых мне только довелось лицезреть; на голове у него росло подобие гребешка, как у старой курицы или у птицы галена, а рот был уродлив и очень велик. Под глоткой у хамелеона был удивительный зоб (gula faccata). Я клал ему в корзину мошек и кузнечиков, но он отказывался их есть, пока я не засовывал пищу прямо в рот, и тогда он очень размеренно пережевывал их и глотал. Это яйценосное животное, нередко откладывающее сорок или пятьдесят яиц, и в этом отношении, равно как и по форме своего тела, он очень напоминает крокодила.

*Ракушки, которые считаются в Индии за деньги; от 4000 до 4800 за рупию.

Другим примечательным животным, что я увидел в Куддалоре, был живой черешок, видов которого здесь множество. Одни из них похожи на связанные вместе соломинки, другие – на траву. Тела у некоторых толще, чем у остальных, с двумя недоразвитыми чешуйчатыми крыльями, шея – не толще булавки, но в два раза длинней туловища. Они питаются мухами, которых очень проворно ловят двумя передними лапками, лапки эти они держат трижды сложенными у головы и стремительно бросаются при приближении жертвы. После поимки они жадно пожирают ее, схватив как белка - еду. На внешних членах передних лап находится несколько очень острых крюков, чтобы было легче хватать и удерживать добычу; остальными лапами, числом всего четыре, они цепляются за деревья или что-либо еще, чтобы легче было нанести удар, где бы они не затаились, поджидая жертву. Пьют они как лошади, опустив рот в воду. Их экскременты, очень белые, почти так же велики, как и их тело, и (как говорят местные) опасны для глаз.

Воробьи на этом берегу, как и везде в Индии, очень похожи на тех, что водятся у нас в Англии. Здесь много птиц, похожих на желтых овсянок, которые крайне искусно строят гнезда, подвешивая их на самом краю листьев деревьев. На дне гнезда есть отверстие, и еще одно – у верхушки, что говорит о мудрости этих маленьких созданий, которые таким образом обеспечили себе безопасное отступление, если нападет враг. Гнезда напоминают мешок из-под капусты, набитый соломой, и привязаны к кончику листа*.

*На острове Мадагаскар я видел нескольких невероятно маленьких птиц, которые зовутся портняжками, и я снял с края листьев три их любопытных гнездышка, в одном из которых лежало три яйца размером с горошину. Сведения об этих птицах приводятся в Индийской зоологии Пеннанта: «Птицы тропических краев, несомненно способные предвидеть окружающие их опасности, из-за собственной слабости вьют свои гнезда на самом краю ветвей; они осознают, что живут в климате, полном врагов для них и их птенцов, таких, как змеи, ползущие вверх по стволам деревьев, и обезьяны, то и дело рыскающие в поисках добычи; однако по велению свыше, они избегают незаметного скольжения одних и энергии других.

Жестокие создания злобны здесь более, чем в ином климате, и птицы вынуждены прибегать к хитроумным уловкам, чтобы устроить свой выводок в недосягаемом для захватчика месте. Каждая стремится к одной цели, хоть и разными способами: одни вьют висячие гнезда, смахивающие на кошелек – глубокие и открытые сверху, другие – с отверстием сбоку, а третьи, еще более осторожные, - со входом на дне, обустраивая свой приют у верхушки.
Но небольшая разновидность, которую мы опишем (птица-портной), кажется, очень сильно отличается от прочих: они не доверяют свое гнездо даже самому кончику тонкой ветки и для большей безопасности крепят их к самому листу. Они подбирают опавший лист и, как бы поразительно не звучало, пришивают к еще живому; их тонкий клюв работает, как игла, а нитью служат некоторые волокна: лен, перья, шелк и прочее».

По соседству с вышеупомянутыми приятными местами для восстановления сил - рядами, радующими глаз, растут вечнозеленые тюльпановые деревья, высаженные вдоль большей части границ, таким же образом, как вязы в парке Сент-Джеймс. На небольшом расстоянии от одной из таких прогулочных дорожек стоит садовый домик губернатора, принадлежащий компании. Он просторен, красив и хорошей постройки; при нем разбит огромный сад с длинными и уютными аллеями позади дома и по сторонам.

В то время, когда мы были в Форте Святого Давида, только губернатор и еще несколько местных джентльменов держали коляску и пару лошадей, кое-кто правил двуколкой, запряженной одной лошадью, а остальные довольствовались прогулками верхом. Однако с тех пор количество экипажей возросло. Почти у каждого европейца в Индии есть паланкин – этакое крытое ложе с подушками внутри, изогнутое в середине, чтобы создать больше пространства и воздуха, и его носят четыре или шесть человек; расход на его содержание не меньше тридцати фунтов стерлингов в год - потому компания запретила своим юным слугам пользоваться этой восточной роскошью. За несколько лет до нашего прибытия из-за крайней необходимости они приняли законы, регулирующие расходы, и молодым людям был выдан строжайший запрет не нанимать даже слугу круглого щита, который ходит за хозяином по пятам и носит над ним циновку или зонт, чтобы не напекло голову. После того, как вышло это распоряжение, один юноша, не лишенный чувства юмора, переделал свой зонт из круглого в квадратный, назвал слугу слугой квадратного щита и заявил, что нет еще такого действующего закона, чтобы запретил ему воспользоваться такой роскошью. Нет сомнений, что подобные законы были приняты с расчетом воспитать бережливость среди молодых людей, чья жизнь не предполагала подобных расходов и чья расточительность в погоне за роскошью заставляла их подписывать долговые обязательства у местных жителей, и потом долги они погасить не могли. На настоящий момент этот закон должен быть отменен, и компания поступила очень достойно; но в то же время, поскольку Форт, Куддалор и несколько прочих туземных городов, в которых компания ведет дела, находятся на значительном расстоянии друг от друга, и джентльмену, недавно прибывшему из Англии, в жаркие месяцы почти невозможно пройти из одного места в другое, не свалившись потом в лихорадке; только из человеколюбия хочется, чтобы эти лучшие из негоциантов могли за собственные деньги позволить своим слугам носить не только зонты, но и паланкин; благо твердо решено, что слуги компании, облеченные властью, должны заботиться, насколько возможно, о жизни своих подданных в далеких колониях и особенно в этой нездоровой части света.

Правление наших поселений на Коромандельском береге находилось в Мадрасе, пока французы не захватили это место в 1746 году; с тех пор и до 1752 оно располагалось в форте Святого Давида, после чего вернулось назад в Мадрас. Однако в то же время Ост-Индская Компания выпустила приказ, что в форте Святого Давида должен остаться подчиненный совет под председательством помощника губернатора, следующим по рангу за губернатором форта среди главных слуг компании. Второе лицо в совете обязано было носить звание советника правления, остаток собрания составляли джентльмены, состоявшие на службе старшими или младшими негоциантами. К нашему прибытию в Индию помощником губернатора был эсквайр Ричард Старк, вторым лицом – эсквайр Томас Кук, господа Роберт Слопер, Ричард Фэйрфилд и Ричард Норрис состояли в совете, а мистер Колл был инженером*.

*В июне 1758 года форт Святого Давида был захвачен и разрушен французами, и с тех пор его не восстанавливали. Вначале мистер Колл отправился в Индию учеником к очень талантливому, ныне покойному мистеру Бенджамину Робинсу и прославил своего наставника, а также послужил отечеству, как искусный инженер во время защиты форта Святого Давида при осаде его французами под командованием месье Лалли в 1758 и 1759 годах.

Монеты, с которыми мы встретились в форте Святого Давида, таковы:

Пагода – золотая монета, равная 8 шиллингам;
Рупия – серебряная монета, равная 2 шиллингам и 3 пенни;
Фанам – серебряная монета, равная 3 пенни;
Каш – медная монета, равная пенни.
За 36 шиллингов дают 18 рупий;
За английскую крону – 26 фанамов;
За испанский доллар – 25 фанамов.
Все вышеупомянутые монеты в разные времена различались в цене.

Уроженцы этого берега черны, но различных оттенков. И у мужчин, и у женщин – длинные блестящие черные волосы и вовсе не такие кудрявые, как у гвинейских негров. Несомненно, вы не сможете оскорбить их больше, если назовете их неграми, поскольку они видят в этом намек на рабство. Одежда простого мужчины состоит из лоскута ткани вокруг бедер. Женщины обычно носят шарфы разных цветов, около четырех ярдов длиной и примерно около одного шириной. Они оборачивают ими талию вдоль, и полотнище внизу становится чем-то вроде юбки, а оставшуюся часть ткани они перекидывают через левое плечо, закрепляя ее там, где начали; получается вполне скромное платье, поскольку верхняя часть полностью прикрывает груди. Дети бегают голышом, пока им не исполнится пять или шесть лет. Носят их здесь иначе, чем у нас, не в руках, а на бедрах. Никто не знает, зачем нужен корсет, и лишь некоторые из женщин каким-либо образом обезображены. Мужчины обычно высоки и хорошо сложены, а еще очень робки и трусливы. Они плохо приспособлены к войне и, если только их не ведут в бой англичане или другие европейцы, редко становятся силой на поле сражения. Их лучшие войска – солдаты-раджпуты, которые суть великолепные дозорные, умеют поститься и стойко переносить трудности. В походе и в прочие времена постелью им служит валок скошенной травы вокруг пояса, разбросанный на голой земле, а патронташ – подушкой, чтобы приклонить голову; впрочем, при всей их военной выучке, они не могут выстоять перед регулярными европейскими войсками.

Генту[5], или язычество, по большей части господствует среди индусов, где насчитывается огромное количество каст, как они называют, или родов, и каждый из них сохраняет свои обычаи и никогда не смешивается с другими. Я приведу здесь список нескольких каст, к которым люди по всей Индии причисляют себя, с краткой справкой об их обычаях.

Самая почтенная каста – это брамины. Как правило, они – жрецы, и по занятиям своим весьма влияют на людское мнение. Они живут очень скромно, и поскольку они признают Метемпсихоз и верят в то, что людские души переселяются в тела зверей, то они набожно воздерживаются от плоти любых животных. Они также питают отвращение к искупительным жертвоприношениям бессловесных тварей, хотя некоторые из них признают и иные жертвоприношения, еще более и до невероятности жестокие и непростительные, я имею в виду приношение жены в жертву мане[6] ее мертвого мужа*. Адмирал и несколько других джентльменов из нашей эскадры присутствовали при одном из жертвоприношений и были сильно поражены увиденным. Мистер Уотсон, обнаруживший, как ему показалось, признаки нежелания на лице женщины, хотя она шла прямиком к погребальному костру, послал к ней толмача узнать: неужели она добровольно предаст себя огню? Адмирал уверил ее, коль она вынуждена подчиниться силе, то он вмешается и спасет ее. Он пожелал, чтобы она откровенно поведала, что таится в ее сердце, и если она выбирает жизнь, то ей стоит только сказать об этом, тогда он позаботится, чтобы охранить ее от негодования браминов, с одной стороны, и, с другой, от упреков родных, и даст ей достаточно припасов, чтобы в будущем она смогла бы жить отдельно от своей семьи и услаждать себя радостями жизни. Бедная женщина осталась совершенно глуха к доброте мистера Уотсона; она попросила толмача передать ее самую глубокую благодарность, но вместе с тем уверила, что уже собралась умереть добровольно и с готовностью. Вскоре она легла во весь рост на помост, нарочно сооруженный для этой цели, обняла труп за шею и грудь и с необыкновенным спокойствием и самообладанием не разжимала объятий, пока их тела заваливали дровами; после ближайшие родственники подожгли погребальный костер, и не успел он разгореться, как брамины, поддерживаемые толпой, принялись громко шуметь и продолжали до тех пор, пока, по их мнению, жизнь не покинула жертву. Вероятно, так было сделано, чтобы заглушить крики женщины. Адмирал и его люди покинули место жертвоприношения в подавленном настроении, хотя местные (и особенно брамины) веселились и ликовали во время этого дьявольского ритуала**. Во многом брамины сохраняют доктрины древних брахманов, которые жили в этой части света и на чьи неслыханные особенности ссылаются греческие и римские историки. Доктор Хайд в своей истории верований древних персов замечает***, что эти люди безоговорочно верят, что их исповедание – вера Авраама, Абрахама, и они получили ее от него самого, и, из хвастовства, назвали ее Religio Abrahami. Он также высказывает нам свое мнение, что древние брахманы и нынешние брамины получили свое название от Абрахама, или даже Брахама, как обычно произносят это имя персы.

*Mulieres vero in India, cum est cuius earum vir mortuus, in certamen iudiciumque veniunt, quam plurumum ille dilexerit — plures enim singulis solent esse nuptae -; quae est victrix, ea laeta prosequentibus suis una cum viro in rogum imponitur, illa victa maesta discedit.
Cic.Tusc.5,78[7]

**Мистер Роллин в седьмом томе своей древней истории делает следующие заключения о жертвоприношениях такого рода:

«Поступок этой женщины, несомненно, является убийством и должен по справедливости считаться нарушением самого явственного закона природы, который запрещает любые покушения на человеческую жизнь и велит не распоряжаться ею по велению прихоти или забывать, что это лишь залог, долженствующий быть отданным только тому, от кого мы его получили. Подобное жертвоприношение отстоит столь далеко от заслуживающего быть причисленным к проявлению уважения и приязни к мужу, что он скорее представляется безжалостным и кровавым идолом после принесения ему столь ценных жертв».

***De Religione veterum Persarum, cap II

Следующие по старшинству – Раджи, так титуловали древних королей и правителей страны; некоторые из раджей скрываются в горах и до сих пор не подчиняются могульскому правительству. Говорят, что во времена царствования раджей Индия была совершенно невинна.

Моратты или Махаратты. Эти сильные люди живут как на Малабарском побережье, так и на Коромандельском берегу. Чаще всего они ездят верхом, и их справедливо можно назвать индийскими швейцарцами, поскольку они охотно нанимаются на военную службу целыми отрядами и всегда сражаются на той стороне, которая лучше платит.

Полигары и Мотры – люди, которые живут в лесах и, как нам говорили, без малейшего угрызения совести грабят любого, кто попадется им на пути. Они не подчиняются могульскому правительству.

Баньяны – очень строгая каста. Они (подобно браминам) никогда не едят ничего, что жило, и не позволят себе убить даже самое отвратительное животное. У них есть больницы для обезьян, змей и т.п. Некоторые из них тоже поддерживают чудовищный обычай сжигать жен заживо вместе с умершим мужем. Они – купцы, посредники в делах, земледельцы и пр. Главные слуги в Бенгале тоже зовутся баньянами.

Ниры – пятая каста на Малабарском побережье. Они всегда джентльмены и ведут себя надменно со своими бедными земляками и отличают свой высокий чин тем, что носят саблю, а в руке у них всегда особый посох, не похожий на те, с которыми ходят обычные люди. На Коромандельском берегу ниры не ставят себя так высоко, но довольствуются занятием торговлей, а иногда они вынуждены заниматься даже более скромными делами. Некоторые из них зовут себя христианами и говорят, что их предков обратил в веру Святой Фома. Они добавляют, что когда-то христианская вера процветала среди них в наивысшей чистоте, и ими правил патриарх, но португальцы убили этого святого человека, и христианство пало вместе с ним, поскольку они не могут даже подумать, чтобы преклониться перед религией, чьи последователи способны на такое жестокое преступление.

Чоули – почтенные ученые и, в основном, торговцы. Обычные люди думают, что они властны над жизнью и смертью, и что они весьма искусны в заклинаниях.

Читти – особый тип торговцев в Мадрасе, и чаще всего очень богаты, но они занимают место среди каст левой руки[8], и потому их паланкины нельзя проносить через улицы каст правой руки, хотя многие из последних – всего лишь слуги.

Парии – низшая каста на Коромандельском берегу. И мужчины, и женщины заняты рабским трудом и без зазрения совести едят все, что им посчастливится найти.

Фросты на Малабарском побережье – почти то же самое, что и парии на Коромандельском берегу, но в некоторых отношениях они еще более презренны.
Они охотно будут есть даже любую падаль.

Харри в Бенгале - то же, что и Фросты в Бомбее. Их женщины делают всю грязную работу в ваших домах, а мужчины носят паланкины.

Ниадде и Пулли – две низшие касты на Малабарском побережье, и они настолько презренны, что прочие туземцы не позволят им даже приблизиться к себе. Когда у них появляется возможность купить что-либо, им приходится громко кричать, держась на расстоянии; они ставят корзину с деньгами на землю, и продавец подходит к ней и кладет внутрь товар; после того, как он удалился, покупатель возвращается к корзине и уносит ее. Обычное их занятие – приглядывать за скотом; им запрещено ночевать на земле, только на деревьях. Если даже дыхание кого-то из этих людей случайно коснется нира, то последний тут же не замедлит лишить нечестивца жизни. Чтобы избежать подобного исхода, как только они завидят, что навстречу приближается нир, они стараются убраться прочь с его пути. Им никогда не позволено подходить к городам, кроме одного особого дня в году, когда они обязательно сбиваются в толпы, и если они будут так удачливы, что смогут запятнать грязью проходящую мимо женщину, то она немедленно становится их рабой, неважно, какой она была касты.*

*Вышеприведенные сведения об этих пяти кастах заставляют меня вспомнить еще один отрывок из автора, цитировавшегося раньше:

Dicti Halalchori sunt inferionis generis lndi, qui ad viliora quaevis opera adiguntur, (ad mundandas Plateas & evacnandas Cloacas, &c eaque libenter suscipiunt, dum Mauri & Baneanitalia recusant ne polluantur. Isti etiam edunt cadaverosas besiarum carnes, & nullum cibi genus conscientia: ergo recusant: unde nomen Halal-chur Licitium edens. Isti propter operas & diaetam habentur impuri, ideoque neminem alium libenter tangunt, nec aliquis ab eis vult tangi: so quia tactus inquinat polluitque, ſeperatim vivunt ab omnibus aliis: quia quicunque ab his tactus es, tenetur habere molestiam purificandi seipsum.
De Religione veterum Persarum, cap XXXIV

Шакелаи – сапожники, и к ним относятся с таким же презрением на Коромандельском береге, как к Ниадде и Пулли – на малабарском.

Вот касты, которые местные уроженцы различают по всей Индии, но и они разветвляются на огромное количество разновидностей, так что сложно их подсчитать, пусть они и отдают особую дань уважения, и соблюдают различные церемонии к кастам, которые стоят выше них. Надо заметить, что чем бы ни занимался отец, обычно тем же займется и сын, потому семьи лодочников, рыбаков и прочих будут лодочниками и рыбаками во всех поколениях. Некоторые касты бросают своих стариков и больных на улицах, после чего их забирают брамины; другие приводят их на берег во время наивысшего отлива, забивают им носы, рты и уши грязью и так оставляют, где те, несомненно, в скором времени станут легкой добычей для стервятников, коршунов, ворон, шакалов, собак и тому подобных тварей, которые кишат здесь в большом количестве. Некоторые касты никогда не облегчаются, пока солнце стоит над горизонтом, и чтобы не нарушить обет, ставят себе пробку из высохшей грязи в зад. Люди на Коромандельском берегу и особенно в форте Святого Давида верят, что в горах живут некие мудрецы, которые владеют секретом сохранения жизни и ради развлечения умеют переселять свои души в иные тела и с той же легкостью возвращаться назад. Более того, ходят слухи, что эти ученые люди обнаружили тайну, как делать золото, но, говорят, будто они пользуются этим знанием только для своих неотложных нужд.

Ежегодно, девятого апреля, туземцы в Бенгале* претерпевают очень необычный вид епитимьи, некоторые - за прошлые грехи, некоторые – за те, которые они еще могут совершить, а прочие – из-за родительского обета: те поклялись, что если небеса благословят их ребенком, то дитя, как только достигнет нужного возраста, обязано будет пройти этот обряд. Церемония заключается в следующем: на большом плато, примерно в миле от Калькутты, ставят около тридцати бамбуковых стеблей, длиной не менее двадцати футов, на верхушке которых они исхитрились закрепить поворотный механизм, и к нему крепится еще один стебель бамбука, длиной в тридцать футов или больше, к обоим концам которого привязано по веревке. Люди дергают за веревку, и богомолец становится под ней, брамин защипывает большие участки кожи под лопатками (иногда на груди) и пронзает их острыми железными крюками. К каждому крюку привязана веревка из индийской травы, которую брамин, в свою очередь, крепит к веревке на краю бамбука и в то же время обертывает тело богомольца перевязью, закрепляя ее меж коюков, чтобы тот не упал на землю, если кожа не выдержит. Когда с этим покончено, люди вытравляют веревку на другом конце бамбука, и богомолец немедленно поднимается на тридцать фунтов или выше над землей, и они начинают бегать по кругу так быстро, как только могут. Богомольца отбрасывает на всю длину веревки, и, пока он крутится, он кривляется и паясничает, раскрашенный и одетый особым образом, чтобы казаться еще более смешным. Некоторые из них вертятся так полчаса, прочие – меньше. У них также есть четыре дня, чтобы подготовиться к церемонии. В первый из них они воздерживаются от любой еды, во второй едят только фрукты, на третий голодают, и на четвертый опять едят фрукты. Во время подготовки они ходят по улицам в своих невероятных одеждах, танцуя под звуки барабанов и рожков, и некоторые из них, чтобы выказать свой религиозный пыл, протыкают себе железным прутом язык и часто щеки. Это низшие касты, и у них особые брамины. Высшие касты, кажется, презирают подобные нелепые и грубые выходки. Один друг из Мадраса в октябре 1771 года рассказал мне следующее, что показывает, насколько богомольцы смогли улучшить искусство самоистязания, чтобы сбивать людей с толку и производить на них сильное впечатление. «Человек одной из каст Генту за последние семь месяцев каждое утро вертится два или три часа над костром. Он привязал к дереву две веревки, и одна лодыжка продета в петлю одной из них, а колено – в петлю второй. Это означает, что он, якобы без малейшего труда, крутится вперед и назад, и его голова - в футе от костра, горящего на периметре в восемнадцать дюймов, и этот человек поддерживает огонь сам, подхватывая дерево в пределах его досягаемости, и чтобы костер горел ярче, он добавляет немного гхи (буйволиного масла), которое, похоже, у него с собой. Говорят, он делает это не ради искупления и не по религиозным мотивам, но чтобы исполнить некое решение, будто он будет кружиться таким образом до тех пор, пока не соберет денег столько денег со зрителей, что ясно будет видно, десять тысяч человек глядели на его развлечение; когда-нибудь таким способом он перейдет в высшую касту. Однако сейчас он уехал в деревню по состоянию своего здоровья и пока недостаточно восстановился для такого развлечения. Мне удивительно, как он мог так долго вертеться, не вывихнув лодыжку или не повредив мозг. Глядеть на него в таком положении ужасно, и потому у меня сильно разболелась голова».

*Автор был свидетелем таких зрелищ, и в одно и то же время вертелось десять-двенадцать человек.

Пятого числа их ноября (это где-то середина нашего октября) все касты Генту в Бенгале подвешивают фонарики на высокие стебли бамбука рядом со своими домами и продолжают делать так несколько последующих ночей, чтобы (как они говорят) осветить дорогу своим умершим предкам, которые должны навестить их в это время. В частности, на одиннадцатую ночь вы непременно увидите огни не только у каждого дома, но и на дверях и окнах, и на дорогах, и ярко освещенные суда на реке, и у каждого встречного, будь то мужчина, женщина или ребенок, в ладонях по огоньку. Это последняя и заключительная ночь, когда они ждут, что их усопшие друзья навестят их, и для ублажения мертвых они устраивают большой пир, называемый здесь Чезвон, и кладут в каждый угол дома мясо и фрукты. У жителей Бомбея существует также церемония броска кокосового ореха (как они ее называют), и под этим они подразумевают приношение жертв морю, в надежде, что прекратится муссон. В этот день нарядные мужчины, женщины и дети заходят в морские волны, и местный глава в сопровождении стражи из европейских солдат бросает позолоченный кокосовый орех в море, и остальные швыряют следом что-нибудь съедобное; сразу же после они начинают готовить свои корабли и суда к выходу в море.

Подобно им, и муры, те, кто исповедуют магометанство, не обходятся без своих пиров и шествий, и обожают их также, как и генту; в особенности, свой праздник Хассан Хассан, в память двух сыновей Али от Фатимы, дочери Магомета, павших в один и тот же день в битве за веру. Три дня и три ночи с возгласами и танцами под народную музыку они носят с собой искусно украшенные копии гробниц своих предков, изготовленные из тонкого бамбука и бумаги, и их сопровождают смешно одетые люди. В последний день праздника они уносят гробницы в поле, подобно похоронной процессии, и там, ломая их на кусочки, заканчивают церемонию.

Среди генту часто проводится суд истины в виде поедания сухого риса; как они говорят, если человек невиновен, то он легко проглотит его, но если повинен, то ему не хватит слюны, чтобы протолкнуть его в глотку. У них немало и других испытаний, даже огнем, таких, как положить руку в горячую ртуть и тому подобное.

По собственному знанию я не могу рассказать, как живут муж с женой среди высших каст, но слышал, что на условиях весьма отличных от тех, что приняты в Англии; как нам говорили, жене нельзя садиться и принимать пищу вместе с ее господином, но должно стоять за его спиной и с превеликим спокойствием ждать, пока он закончит. Это в практике и низших каст, и мы часто наблюдали подобное среди моих слуг и слуг других джентльменов, чтобы убедиться. Несмотря на то, что индейцы по природе ленивы и бездеятельны (поскольку они слишком много спят), почти каждый из них стремится найти средства к существованию, и вы редко встретите среди них обычного бродягу. Хотя здесь много школ для обучения детей, они редко когда знают иной язык, кроме родного. Это поистине удивительно, если учесть, сколько англичан живут среди них, с которыми они ведут дела, и при этом в целом они не способны говорить на нашем языке так хорошо, как люди, живущие неподалеку от морских портов Мадагаскара, где хорошо, если корабль зайдет раз в год и, возможно, остановится лишь на десять дней.

Хоть это и обычное дело видеть здесь ребятишек, копошащихся в песке и пыли перед дверью дома, все же родители нежны с ними, и они в ответ столь же заботятся о родителях в старости. В большинстве своем люди здесь дружелюбны и полны желания помогать друг другу в трудные времена, но иногда между ними поднимается такая ругань, что они налетают друг на друга, как бойцовые петухи, но всегда следят, чтобы не начать бить друг друга кулаками. Я не раз видел, как посреди жестокой ссоры они чуть более чем сердито хлопают друг друга по рукам ладонями. Они любят долго поговорить и так гримасничают во время рассказа, что вы могли бы поклясться, будто они всю жизнь прожили во Франции. Когда бы они не встретились на дороге, они не упускают мгновения поболтать о местных новостях; и поскольку они обожают помпу и пышность, то их темой обсуждения обычно служит какой-нибудь гранди, только приехавший на берег; как и с каким великолепием он живет? Богата ли у него обстановка? Сколько он содержит слуг? Во время всей дружеской беседы они не забывают предложить друг другу бетеля и чанама, первый из них – лист и орех дерева арека, последний – разновидность лайма; оба они - обычная жвачка и используются для оказания любезности, как табачный лист и понюшка табака у европейцев.

Среди местных широко распространены две привычки, которые европейцу кажутся весьма отвратительными. Первая – постоянное жевание бетеля, который во рту становится сверх меры красным и заставляет их постоянно сплевывать, и этот обычай, хоть и невероятно мерзок, распространен от мала до велика. Вторая не настолько неприятна, это длина ногтей и чернота зубов, о которых они всячески заботятся. Они признают одно из них мерилом красоты, другое – признаком хорошего рода. Белые зубы настолько не ценятся, что они нарочно используют искусственную глазурь, чтобы зачернить их; как они говорят: «Белые зубы подходят лишь обезьянам и псам». А пугающая длина ногтей, по их мнению, доказывает, что они достойного происхождения, и ясно удостоверяет, что они не привыкли прислуживать кому-либо.

Я закрою рассказ о некоторых индийских кастах происшествием, которому я был очевидцем во время моего пребывания в форте Святого Давида. Как-то раз мне пришлось отправиться из форта в Куддалор по госпитальным делам вместе с секретарем адмирала, мистером Дойджем. На переправе мы смешались со множеством индусов, но не поняли, к какому племени или касте те принадлежат. У одного из людей, который был с нами в лодке, в руке оказался местный музыкальный инструмент, немногим отличавшийся от нашей флейты. Мистер Дойдж протянул индусу руку, всем своим видом выразив желание поиграть на нем, и тот совершенно непринужденно и вежливо передал инструмент моему спутнику, который после недолгого осмотра поднес его к губам и дунул в него, а затем вернул владельцу, и последний с величайшей торжественностью и без малейших сомнений выбросил инструмент в реку. Мы оба были поражены такому поведению индуса, пока не добрались до Куддалора, и один из наших земляков не рассказал нам, что этот человек был из тех каст, которые посчитали бы, что мистер Дойдж осквернил флейту, и поэтому по законам и обычаям их племени, ее больше нельзя было использовать.

________________________________________
[1] Гора Пидуруталагала
[2] Предок грейпфрута
[3] Фасский есть виноград и белый мареотидский – Вергилий, «Георгики»
[4] и ум, затуманенный
Вином у ней мареотийским,
В ужас неложный повергнул Цезарь – Гораций, Ода 37 из Сarmina I XXXVII
[5] Индуизм
[6] Маны – добрые духи умерших родственников в верованиях древних римлян. Сохранились свидетельства, что им приносили человеческие жертвы в праздники Фералия и Паренталия.
[7] Даже женщины в Индии, когда общий их муж умирает, начинают спор, которую из них он больше всего любил (в Индии ведь у человека бывает по нескольку жен), и кто победит, та радостно всходит, провожаемая родичами, на мужний костер, а другая, побежденная, горестно уходит. (пер. М. Гаспарова)
Цицерон. Тускуланские беседы, книга 5, 78
[8] О кастах правой и левой руки см. «Индийские записи старого Мадраса за 1640-1800 гг» Генри Дэвидсона Лава, стр. 124, свидетельство капитана Колина Маккензи.