Для любителей литературы.

[Quiterie]

Нашла очень тяжелый, но хороший исторический роман (девятнадцатый век, Норвегия) Сигурда Хеля "Заколдованный круг". Очень рекомендую.

Отрывок

Конь и всадник поравнялись со старой, ветхой хижиной у дороги в лесной чащобе. Перед дверью стояла нищенка с ребенком на руке. Она без слов протянула руку. Ховард очнулся и посмотрел на нищенку.
Он увидел землистое от голода лицо, немытое, изможденное, смертельно усталое, безнадежное. За плечами у женщины были недели, месяцы, годы тяжкого труда и бедности. Он посмотрел ей в глаза и встретил взгляд, черный как ночь, пустой, как глубокий, высохший колодец, и все же во взгляде этом было выражение, которое ему что-то напомнило… которое похоже было… Она стояла не шевелясь, вся в лохмотьях, с неподвижно протянутой рукой, ни на что не надеясь, но и не в силах опустить руку.
Жена хусмана, он это сразу увидел. Она, наверное, шла на юг, в главный приход, чтобы, побираясь, прокормиться несколько дней. Дома у миски с кашей стало на двух едоков меньше.
Ребенок сидел на ее согнутой руке, у него было землистое, безжизненное, сморщенное лицо старухи. Ему мог быть и год, и два: возраст у детей, которые недоедают с самого рождения, определить невозможно. У него еще хватало сил, чтобы хныкать и пищать, но заорать как следует он уже не мог.
Сквозь крохотное окошко хижины (одно из двух стекол было выбито и отверстие заткнуто тряпкой) Ховард неясно различил движущуюся тень. Наверное, тот, кто услышал стук копыт, и послал к дороге это привидение, стоял там и глядел на них.
Ховард дрожащими руками быстро, словно в страшной спешке, расстегнул седельную суму, вынул еду, которую брал на дорогу, и отдал женщине.
Протянулась рука, пальцы, словно когти, схватили еду, в черных глазах затрепетало какое-то подобие жизни. И тут женщина вдруг выпустила ребенка, так что тот шмякнулся о землю, согнулась и набросилась на пищу. Она рвала лепешки, мясо и сыр, а ребенок лежал забытый у края дороги и хныкал чуть громче, чем прежде.
Ховард поехал дальше. Он услышал, как позади хлопнула дверь и затараторил возбужденный женский голос.

Теперь он знал, что ему напомнила эта нищенка. Не Туне — во всяком случае, не прямо ее, а сон о Туне, который приснился ему в одну из свадебных ночей. Об этом сне он до сих пор не вспоминал.

Сон был о Туне, но это была и Туне и не Туне. Ему приснился раненый олень в горах. Олень-Туне — оба образа слились в один — лежал с перебитым пулей хребтом и не мог шевельнуться. Мухи и слепни толстым слоем облепили рану. Она ничего не говорила, эта явившаяся ему во сне Туне, и лишь смотрела на него черными глазами, глазами, какие бывают у загнанного зверя, который давно смирился с судьбой и оставил всякую надежду.

Она, приснившаяся, ничего не говорила, но лишь смотрела на него, а потом взяла его нож — тот нож, что он дал ей в залог, его наследный клинок, — взяла нож и перерезала себе горло единым большим надрезом, так что голова запрокинулась назад и кровь хлынула потоком.
Странный сон. Ведь она, Туне, не так покончила с собой. Она бросилась в водопад. Бросилась в водопад холодным вечером в конце марта, через день после того, как получила его письмо. Бросилась в зеленую ледяную воду. Но нож — вернуть его она не забыла: отнесла старому Юну-учителю.
— Постарайся передать Ховарду…
И пошла в горы, и бросилась в водопад.
Ховард взялся за пояс. Нож висел на месте, в своих старых кожаных ножнах.
Этим самым ножом он перерезал когда-то горло подстреленному оленю. Было это много лет назад.