Нашла чудесный сайт с кучей оцифрованных германских кодексов, эдиктов, законов и прочего, для разных времен и разных княжеств-королевств - www.koeblergerhard.de/Fontes/Fontes.htm
Кроме германских, там встречаются и документы вроде законника Хаммураппи и Lex Saxonum. Я лично радуюсь уголовному уложению Марии-Терезии и сборнику Йозефа Второго, хотя там много всего и по Тридцатилетней войне.

К уголовному уложению заботливо приложены картинки с методами пыток в стиле "сделай сам": жуткая машинка для прессования больших пальцев, дыба с нормированными (привет современным ГОСТам) грузами для дополнительной подвески, какой-то инструмент с зазубринами, который заворачивали на икрах ног, видно, чтобы зазубрины впивались, деревянные поножи с шипами внутрь, растягивание на лестнице с прижиганием под мышками.
Затейники-австрийцы.

@темы: история, Священная Римская Империя, XVIII век, XVII век, Мария-Терезия

---

Нос Антония

Говорят, в Гудзоновых горах есть такие вершины, как Медвежья Гора, Сахарная Голова, Воронье Гнездо, Король Бурь, который голландцы называют Ботерберг, Масляным холмом, - за его схожесть с куском сбитого масла; Сигнальный Холм, где разжигали огни, чтобы страна узнала о конце войны за Независимость; Дандерберг, Бычья Гора, названная так в честь дикого быка, ужасавшего округу – охотники загнали его на вершину, и он погиб, упав с утеса на севере, известным, как можно догадаться, под именем Утес Сломанной Шеи. Все они, если прибавить Нос Антония, составляют тот примечательнейший и прекрасный вид, что открывается с проходящих мимо лодок.

Если говорить о последней возвышенности, точно орлиный мыс, врезающейся в Гудзон напротив Дандерберга, то она названа вовсе не оттого, что напоминает человеческий нос, а потому, что именно здесь трубач Антоний ван Корлер, кто позже дал повод назвать верхнюю границу острова Манхэттен ручьем Плевать-на-Дьявола, убил первого осетра, которого съели у подножия этой горы. Случилось это так: благодаря неизбывной верности Антония бочонку и фляге, нос у него стал предметом зависти и восхищения всех окружающих – из-за невероятного размера, цвета, что соперничал с красным гранатом, и сияния, подобного начищенной меди. Когда одним летним утром Антоний прогуливался без дела у бортовой кухни Питера Стивизанта, на его примечательный нос упал солнечный луч и отразился прямиком в воду, где наповал убил осетра, резвившегося позади судна. Рыбу подняли на борт, съели и признали весьма вкусной, хотя опаленное место на вкус отдавало серой, и в память об этом событии Стивизант окрестил поднимавшуюся рядом гору Носом Антония.

@темы: XVII век, Колониальная Америка, Американские сказки

---

Мой личный список милоты пополнился мемуарами Франклина. Очень теплая, искренняя книга, особенно в начале, где Франклин пишет о своей семье, о детстве, юности и взрослении. Мне понравился его метод обучения писательскому ремеслу, как говорим мы сейчас:

"Примерно в это время мне попался в руки разрозненный том «Зрителя».[«Зритель» («Spectator», 1711-1712) - нравственно-сатирический журнал Аддисона и Стиля - известных журналистов эпохи раннего английского Просвещения. По форме журнал представляет собой дидактические беседы издателя («Зрителя») с читателем на темы быта, морали и философии.] Это был том третий. До сих пор я еще не видел ни одного. Я купил его, неоднократно перечитывал от корки до корки и был от него в совершенном восхищении. Слог показался мне бесподобным, и я решил, насколько возможно, ему подражать. С этой целью я взял некоторые очерки и кратко записал смысл каждой фразы, затем я отложил их на несколько дней, а потом попытался восстановить текст, не заглядывая в книгу и излагая смысл каждой фразы так же полно и подробно, как в оригинале, для чего я прибегал к таким выражениям, которые мне казались уместными. Затем я сравнил своего «Зрителя» с подлинником, обнаружил некоторые свои ошибки и исправил их. Но оказалось, что мне не хватало то ли запаса слов, то ли сноровки в их употреблении, а это, как я полагал, я бы уже теперь приобрел, если бы продолжал писать стихи; ведь постоянные поиски слов одинакового значения, но различной длины, которые подошли бы под размер, или различного звучания для рифмы принудили бы меня непрерывно искать разнообразия, а кроме того, все эти разнообразные слова закрепились бы у меня в уме и я был бы над ними хозяином. Тогда я взял некоторые из напечатанных в «Зрителе» историй и переложил их в стихи; когда же я как следует забыл прозаический оригинал, то принялся переделывать их обратно в прозу.
Иногда я в беспорядке перетасовывал свои конспективные записи и через несколько недель пытался расположить их наилучшим образом, прежде чем составлять законченные фразы и дописывать очерки. Это должно было научить меня упорядоченному мышлению. Сравнивая затем свое сочинение с оригиналом, я находил множество ошибок и исправлял их; но иногда я льстил себя мыслью, что в некоторых незначительных деталях мне удалось улучшить изложение или язык, и это заставляло меня думать, что со временем я, пожалуй, стану неплохим писателем, к чему я всячески стремился. Я мог выделить для этих упражнений и для чтения время только ночью после работы или утром до работы, или по воскресеньям, когда я старался оставаться один в типографии, избегая, насколько возможно, посещать общественное богослужение, чего от меня неуклонно требовал отец, когда я находился на его попечении, - я и до сих пор считал это своей обязанностью, хотя и не мог, как мне казалось, позволить себе тратить на это время".


Насколько отличается уклад, семейные обеды и отношения! И этот мотив юности: делай, если хочешь рискнуть, потому что не сделаешь - не получится. Одна из немногих книг, которые приносят удовлетворение, как от хорошего вечера с добрым другом.

Одно плохо, книга у меня в бумажном варианте, и мне печально, что напечатали ее достаточно похабно. Во-первых, нигде не указан переводчик; во-вторых, в тексте присутствуют явные маркеры, что он распознавался из какого-то источника - Ныо-Джерси вместо Нью-Джерси, Джейме вместо Джеймс и так далее, иногда встречаются опечатки - "он" вместо "я", и так далее.

Если говорить еще о книгах, то вчера был вечер знакомства с произведениями из серии "В вихре времен", это про попаданцев. До самих произведений мы не дошли - хватило только аннотаций. Благодаря действиям гениальных же попаданцев получаются курьезы вроде: Суворов, который освобождает Индостан от власти британцев, Нильская казацкая сечь в Эфиопии, наш десант в Америке. И постоянно с кого-то сбивают спесь, выламывают крепким кулаком зубы, моют сапоги в дальних морях, пока враги униженно уползают прочь... Это очень интересное чувство - пишут они, но чувство неудобства за эти книги охватывает почему-то читателя.

@темы: О книгах

---

На этой неделе я читала и перечитывала очень странную подборку книг:

- "Курьер" Шахназарова
Повесть очень отличается от фильма, хотя и фильм я нежно люблю. В повести есть тонкая нить тоски по времени, которую пытается поймать главный герой. Может быть, в этом виновато время застоя - без будущего, без глубоких интересов, однако я чувствую в нем кое-что знакомое. Прекрасная выходка с автобиографией, когда Иван написал, что его матушка была баронессой, а отец погиб в битве, и не менее характерная реакция начальника - абсолютно равнодушная. И такой же конец, когда фантазии сменяются одна другой, потому что это дает облегчение в одиноком мире.

- де Мюссе
Попала на его отрывок, где он сокрушается по потерянной Франции и плачет крокодильими слезами, что старые Империи обрекли его страну на погибель и точно шакалы разорвали ее. Давно не испытывала такой гадливости, но это очень субъективно - из-за темы беседы; написано оно хорошо, в меру пафосно.

- дневники Первенцева
Очень сложные, но искренние. Мир в монохроме. Хорошие люди, подлецы и пьяницы, люди, которые не могут удержаться от подлости. Поразительное описание бегства из Москвы при подходе немцев и толпы, которая громила автомобили убегающих.

- "Истоки Американской Революции" Бейлина
Старая достаточно работа, но уже во вступлении он делает несколько интересных наблюдений - про жар первооткрывателя, даже если берешься за знакомую тему и смотришь на нее с другой стороны, про то, что со временем, любое событие в истории кажется неминуемым в народном сознании, уже не говоря о том, что сама книга прелюбопытная - истоки и последствия, и проблемы, которые приходилось решать новоявленным политикам, и бардак.

@темы: О книгах

---

Гора Дандерберг

У южного прохода в Гудзоновы горы возвышается поросшая лесом гора Дандерберг, она же Грозовая Гора. С давних пор ее особо облюбовала нечисть, толстые бесы, чей вожак Господин - злой эльф, смахивающий на луковицу, - облачен в платье, какое носили голландские колонисты в семнадцатом веке. Он всегда носит с собой рупор, через который приказывает ветру усилиться, а молниям – разыграться. Повеления его звучат на нижненемецком языке, и вышеупомянутые бесы спешат их выполнить, поднимаясь в воздух, роясь в тумане. Иногда они рвут корабельное знамя или топсель на ленточки или заставляют корабль накрениться по ветру, пока он не ляжет на бок. Однажды шлюп, что проходил мимо Дандерберга, чуть не утонул, когда команда нашла на верхушке мачты конусообразную шляпу Господина. Никто не осмелился снять ее, и она висела вплоть до острова Поллопеля, - границы владений Господина, - только тогда корабль освободился от заклятия. В этот миг маленькая шляпа взвилась вверх, создав вокруг себя ураган, что притянул грозовые облака, и остаток пути шлюп проделал благополучно. После этого капитан прибил к мачте подкову.

Шляпный Вор на Дьяволовом мосту в Швейцарии, должно быть, родственник сего игривого духа, ведь его проделки обычно безвредны.

Чтобы обезопасить себя, голландцы, что ходили по реке, кланялись в знак почтения к хранителю местных гор, и многие годы это оставалось местным обычаем. Те моряки, что выказывали уважение Господину Дандерберга, никогда не страдали от бесовских проделок, хотя шкипер с Узельстикера, «Рыбьего Охотника», - несмотря на то, что на его корабле был священник, - как-то попал в сильный шквал, и злобный эльф появился из тумана и сел верхом на бушприт, намереваясь пустить шхуну прямиком на скалы. Священник вознес молитву, и эльф, не способный вынести ни ее духовных сил, ни пения сего достойного человека, подскочил вверх, как пуля, и унесся прочь вместе со штормом, прихватив с собой ночной колпак жены священника, который потом нашли на флюгере церковного шпиля в Эзопусе, в сорока милях от места происшествия.

@темы: Американские сказки

---

Глава седьмая

Эскадра покидает форт Святого Давида и встает на рейде Мадраса. Вновь в Бомбей. Корабли атакуют Герию. Сведения о битве и сдаче этой крепости, а также о пушках, припасах, деньгах и ценностях, найденных в ней. Адмирал Уотсон навещает жен и детей Ангрии. Его доброта к ним. Список европейцев, спасенных из рабства. Описание магометанского талисмана, обнаруженного в доме Ангрии.

Утром 19 августа 1755 года мы вновь покинули форт Святого Давида и тем же вечером всей эскадрой встали на рейде Мадраса*. В то же время, коммодор Джеймс с корабля Протектор, командовавший всеми военно-морскими силами компании в Индии и обошедший берег после военной экспедиции и победы над Ангрией** (которого обычно называют Пиратом), прибыл в Бомбей. Это было время встречного муссона, и он прошел южным переходом, который благополучно обследовал за год до того, и закончил путь за сорок дней, хотя был вынужден пересекать экватор и дошел до 10 градусов 30 минут южной широты, чтобы поймать там юго-восточный пассат и наверняка направиться на запад. Этим открытием величайшей важности, сулящим преимущество в навигации, мистер Джеймс подтвердил, что переход весьма удобен и недолог, поскольку его можно совершить чуть больше чем за месяц, пока на Малабарском берегу дует встречный муссон, который до сих пор делал невозможным любые сношения между Коромандельским и Малабарским берегами, пока не сменится ветер. Но помимо величайшей важности для навигации - это открытие сослужило ценную службу компании, поскольку если Бомбей атакуют враги, то будь наша эскадра хоть на противоположном берегу, мы всегда сможем прийти на помощь.

* «При переходе из форта Святого Давида в Мадрас, пока дует северо-восточный муссон, самым надежным и скорым методом будет держаться в двадцати лигах от берега. Я знаю случай, когда два военных корабля вышли из форта Святого Давида, и один из них не отходил дальше шести-семи лиг от берега и добрался до Мадраса за четырнадцать дней; но второй добрался вышеупомянутым методом за четыре дня. Если же идти против ветра во время юго-западного муссона, то кораблям нужно держаться ближе к берегу после шести вечера, чтобы поймать береговой ветер, и отходить прочь между одиннадцатью и двенадцатью пополудни, чтобы воспользоваться преимуществами морского бриза»
Выдержка из заметок капитана Ричарда Кинга, офицера, которого я буду часто упоминать.

** В апреле месяце этот храбрый офицер с крайне немногочисленными силами захватил шесть из крепостей Ангрии, а также захватил или уничтожил пятнадцать вооруженных кораблей в гаванях. Одна из крепостей, Северндруг, была сильнейшей из всех, принадлежавших Ангрии, если не считать Герии, и защищала его лучший порт, где укрывались корабли к северу от Герии, и была тем местом, где зародилась независимость Ангрии. Ее близость к Бомбею давала возможность быстрым кораблям безнаказанно грозить англичанам, поскольку существовало укрытие для побега, слывшее неприступным. Смотри частные сведения о поведении и смелости коммодора при этой экспедиции в «Истории Индии» Орма.

Мы оставались в Мадрасе до десятого октября, когда нам тоже пришлось отправиться в Бомбей, чтобы избежать бури, которая должна была начаться при смене муссонов, и починить наши корабли. Мы прибыли в Бомбей 11 ноября и застали там полковника-лейтенанта Роберта Клайва, который недавно высадился на остров с тремя отрядами королевских артиллеристов из Англии. Он привез с собой план военных действий: выступить в союзе с маратхами против французов в карнатикской и декканской землях; однако, узнав, что с этим народом заключено перемирие (и, вероятно, частично, восхитившись недавним успехом мистера Джеймса), адмирал Уотсон, мистер Буршье (губернатор Бомбея), полковник Клайв и прочие рассудили, что морские и сухопутные силы в союзе с маратхами должны попытаться уничтожить пиратское государство Ангрии, которое стало невероятно грозным, беспокойным и опасным, не только для своих соседей маратхов, но и для Ост-Индской компании и всего Малабарского берега. Адмирал немедленно сообщил мистеру Буршье, что корабли его величества, которыми он имеет честь командовать, находятся в полной готовности для участия в запланированной операции, и чем скорее они войдут в дело, тем лучше, поскольку килевание и починка эскадры продлится долго, и такое предприятие лучше делать после, чем до. Однако губернатор, не способный решить что-либо касательно сотрудничества сил маратхов и Компании или управления крепостью в случае, если ее возьмут, послал мистеру Уотсону записку, что все подготовительные операции нужно совершить до начала экспедиции, оставив все могущие возникнуть возражения на потом, и, учитывая нынешнее состояние наших союзников, он предполагает, что разрешение трудностей займет какое-то время.
После получения этих новостей адмирал счел уместным изменить свой первоначальный план и велел всей эскадре идти в гавань на килевание. Но хоть килевальные работы и начались, адмирал решил все же отправить коммодору Джеймсу три корабля компании, чтобы исследовать Герию, разведать ее гавань и укрепления. Усердие и успех в делах этого джентльмена ничто не может выразить лучше, чем его собственные слова из письма, которое он прислал адмиралу в тот день, когда вернулся из Герии.

Чарльзу Уотсону, эсквайру, контр-адмиралу красного флага флота Его Величества, а также главнокомандующему всех кораблей и суден Его Величества в Ост-Индии и морскими силами Ост-Индской компании.

Сэр,
Имею честь уведомить вас, что четырнадцатого числа сего месяца я вернулся с кораблями Протектор, Отмщение и Страж под моим командованием из Герии, где видел в гавани вражеский флот, состоящий из трех трехмачтовых грабов, восьми кетчей и двенадцати-четырнадцати галливатов, вооруженных и с закрепленными на рее парусами, а еще один трехмачтовый граб стоял лишь с нижними частями мачт.
Я подошел на семь морских миль, где, как я думаю, был на расстоянии холостого выстрела из крепости, но они по нам не стреляли.
Я был невероятно удивлен, когда увидел, что это место разительно отличается от того, как мне его расписывали. Я уверяю вас, Сэр, что крепость нельзя назвать ни высокой, ни хорошо укрепленной; это лишь нагромождение строений, и я уверен, что стены могут быть толстыми, однако та часть укреплений, что попала в поле моего зрения, - а это были три их четверти– оказалась весьма нерегулярной застройки, с круглыми башнями и протяженными куртинами в восточном стиле, с тридцатью двумя амбразурами внизу и пятнадцатью наверху. На западной стороне гавани, прямо напротив крепости –раскинулась прекрасная равнина, вероятно, на расстоянии ружейного выстрела от крепости, и уверен, что точно на расстоянии пушечного, и там можно высадиться, пока корабли нанесут главную атаку, как можно было бы высадиться и на холме к югу от крепости. Холм расположен к ней близко и почти такой же высоты, поскольку, когда мы подошли на достаточно близкое расстояние, он закрывал почти всю крепость, кроме одного дома и флагштока. Он весьма хорош и по глубине воды, так что корабли могут подойти достаточно близко для обстрела и, соответственно, для пушечного огня. Под холмом – три песчаные бухты, и в отсутствие прилива высадиться там будет сложно; две из них слишком близко к крепости, но третья находится за линией их огня. Вода достаточно глубока, чтобы прикрыть высаживающихся, а холм вполне удобен, чтобы после установить на нем пушки и пр., причем достаточно легко. Между крепостью и этим холмом раскинулся большой город, дома в котором покрыты каяновыми листьями. При нашей высадке они разрушатся, и обитатели их, несомненно, покинут и побегут в крепость, как было при моей атаке на Северндруг; и множество погибнет от ядер, поскольку это место будет столь переполнено и многолюдно, что не выйдет промахнуться; и, конечно, разрушатся высокие здания, что вызовет большие беспорядки и волнения.
Они не выслали лодок, пока я был далеко, и чтобы обмануть их, я велел убрать все паруса незадолго до темноты и дал сигнал поднять якорь; после этого я скрылся из виду под покровом ночи, и они остались в неведении, куда я направился: на юг или на север. На нескольких галливатах были синие, зеленые и белые вымпелы, как у португальцев, а на одном из них – белый с красным крестом посередине, который они спустили, как только я подошел ближе.
Ничего знаменательного не произошло за время этого путешествия; флот маратхов стоял в Северндруге, когда я уходил и возвращался.
Я буду рад явиться к вам, чтобы рассказать дальнейшие детали и имею честь оставаться

Вашим самым скромным и покорным слугой,
У. Джеймс

Протектор
Бомбей
21 декабря 1755

Через десять дней после возвращения мистера Джеймса, прошел слух, что Ангрия, встревоженный приготовлениями к атаке, направленной против него, решил в приступе отчаяния пригласить португальцев, чтобы управлять Герией, и водрузить их флаг над крепостью; адмирал послал своего первого лейтенанта, баронета сэра Уильяма Хьюита, кто был искусен в составлении карт и документов, с фрегатом Отмщение к Герии, чтобы удостовериться, идет ли там перестройка укреплений, и выяснить, так точно, как только возможно, нынешнее состояние гавани и крепости. Тулладжи Ангрия, завидев, как Отмщение встает на якорь у самого входа в гавань, и корабельные шлюпки спустились на воду, приказал командирам своих грабов и галливатов, некоторые из которых были нагружены горючим веществом, выйти в море и сжечь корабль сэра Уильяма Хьюита, чтобы наказать (так он назвал) его за такую дерзость. Однако его намерения не увенчались успехом, благодаря скорости и благоразумию, с которыми мистер Хьюит выполнил наказанное ему дело.
Килевание и починка некоторых наших кораблей на некоторое время заняла наше внимание, и это важное дело отяготилось некоторыми непредвиденными обстоятельствами: пока мы пытались опустить на килевание Кент, тали лопнули, и корабль неожиданно выпрямился. Через несколько дней мы повторили эксперимент, и его грот-мачта сломалась. Это сопровождалось необыкновенной досадой и беспокойствами, среди которых было отсутствие необходимых ресурсов, и на портовых складах компании не нашлось другой мачты, и только через целый месяц неусыпной работы они дали нам новую. Кумберленд долгое время давал течь, и было решено вытащить его на берег, найти пробоину и заделать. Мы попытались это сделать во время первого сильного прилива, но поскольку нам не удалось успешно закреновать его, то пришлось повторить попытку, и вскоре он встал на килевание вместе с Кентом. Дефект, на который так долго жаловались, оказался в шпунтовой обшивке и был быстро отремонтирован, с меньшими усилиями, чем казалось вначале. Адмирал, беспокоящийся о готовности кораблей и полный тревоги, что с Кентом случится что-нибудь еще, как только он попытается поставить его на килевание, по совету бывалых офицеров приказал поставить его на килевание в грязь, и так дно корабля было очищено внутри пояса обшивки. Тигр и Сэйлисбери поставили на килевание друг за другом без малейших происшествий, а Бриджуотер и шлюп Кингсфишер отправились в доки Компании.
Наконец, все было готово для выхода; по особому желанию мистера Уотсона был созван совет между морскими и сухопутными офицерами, - и войск Его Величества, и войск Ост-Индской компании, - с целью устранить любые препятствия, которые могут возникнуть при дележке призовых денег, если запланированная экспедиция увенчается успехом. На совете было решено, что адмирал Уотсон, как главнокомандующий королевской эскадры, должен получить две трети от одной восьмой добычи, а контр-адмирал Покок – треть. Подполковник Клайв и майор Чемберс получили столько же, сколько и капитаны кораблей королевского флота. Капитаны кораблей компании и командиры армии получили столько же, сколько и лейтенанты военных кораблей. Младшие офицеры армии и лейтенанты кораблей компании получают такую же награду, как и уорент-офицеры королевского флота, и так далее.
Однако на совете едва удалось договориться и на такое предложение, перед тем как полковник Клайв, командовавший войсками на берегу, нанес визит мистеру Уотсону и уведомил его, что армия не удовлетворена условиями, сколько причитается ее командующему, и чтобы успокоить джентльменов под его началом, он понял, что над ним нависла неприятная необходимость протестовать, и под этим гнетом он может претендовать, как командующий армии, на более почетное разделение. Аргумент, что использовали джентльмены из армии, был таков: пусть мистер Клайв хоть и числится по милости назначения подполковником и может претендовать на равную долю с капитаном королевского флота, но здесь, поскольку он командующий армией, ему несомненно долженствует быть особо отмеченным, и доля, выделенная ему, должна быть, как у мистера Покока, второго морского офицера и контр-адмирала. Мистер Уотсон ответил, что для него невозможно изменить решения, принятые на совете, как и нарушить обычай, по которому он сделал это, ведь адмирал Покок и полковник Клайв несут свою почетную службу в разных званиях. Однако он сказал полковнику следующее: чтобы удовлетворить пожелания армии, которые при настоящем положении дел адмирал полагает крайне важными, он ручается, что возместит недостающее за счет денежных средств, которые причитаются ему самому, чтобы доли командующего армии и мистера Покока в точности сравнялись. Полковник, искренне тронутый бескорыстием мистера Уотсона, ответил, что офицеры наверняка согласятся предложенным, и он, со своей стороны, примет деньги с великой радостью. Он не преминул воспользоваться возможностью ознакомить своих людей с заявлением адмирала, которые были столь польщены им, что с этого мгновения недовольство утихло, и предприятие продолжилось с необыкновенным единодушием*.

*После взятия Герии и после того, как захваченные деньги были поделены в соответствии с соглашением на совете, обнаружилось, что адмирал Уотсон должен полковнику Клайву огромную сумму, не менее тысячи фунтов. Адмирал тотчас же послал ее полковнику с подарками, и тот необычайно галантно вернул ее, уведомив адмирала, что хоть ради службы он и находит необходимым принять щедрость, что предложил адмирал, но поскольку деньги пришли к нему из личного кошелька адмирала, то он сделал выбор и воспользуется подвернувшейся возможностью объявить, что не может принять и не примет этих денег ни при каких условиях. Вот так два храбрых офицера стремились перещеголять друг друга во взаимном бескорыстии и великодушии.

Войска, состоявшие из семисот европейцев, трехсот топассов и трехсот сепоев взошли на борт кораблей короля и компании, и весь флот вышел из Бомбея седьмого февраля 1756 года и встал на рейде Герии одиннадцатого числа того же месяца. Добравшись до места назначения, мы обнаружили здесь капитана Мартина с кораблем Его Величества Бриджуотер и шлюпом Кингсфишер, а также Протектор и два двадцатипушечных корабля компании, которые адмирал прислал сюда в январе заблокировать гавань. Флот маратхов из трех-четырех грабов и сорока-пятидесяти мелких кораблей, галливатов, тоже был здесь. Они стояли к северу от Герии, в устье ручья Раджапур, и здешнюю небольшую крепость отбили у Ангрии прямо перед нашим приходом. Этим флотом командовал Нари-Пунт. Маратхи созвали и армию из пяти-шести тысяч всадников и такого же количества пехотинцев под командованием Рамаджи-Пунта, одного из их главнокомандующих; последний поднялся на борт Кента, чтобы выразить свое уважение адмиралу Уотсону. По такому случаю зарядили несколько пушек, и адмирал, чтобы выказать величайший почет, лично проводил гостя по кораблю, но прежде всего тот остался истинно поражен видом артиллерии.
В тот же день, когда мы прибыли к Герии, адмирал предложил крепости сдаться. Ответ он получил такой: «Гарнизон осведомлен о силах, что адмирал привел с собой, но если он решил стать его хозяином, как говорит в своих посулах, он должен взять его силой, потому что они порешили защищать крепость до последнего». Однако на следующее утро некоторые из родственников Ангрии в сопровождении офицеров армии Рамаджи-Пунта взошли на борт Кента, якобы поглядеть на эскадру, но истинным их делом было узнать окончательное решение адмирала. Перед этим они навещали генерала маратхов с тем же поручением. Мистер Уотсон разрешил им осмотреть корабль и после велел уведомить Ангрию, что он вновь требует сдачи крепости, и если тот сделает это мирно и с готовностью, прежде чем начнутся военные действия, то он, его семья и люди могут положиться на его защиту. В ответ на это предложение адмирала они настоятельно умолили его оставаться с кораблями на том же месте и пообещали вернуться через несколько дней с ответом. Но адмирал, которому предоставили убедительные доказательства люди, следившие за гаванью, и коммодор Джеймс, совершивший авантюрную вылазку на барке Протектора к юго-западной части крепости, чтобы водрузить на ней флагшток, и обнаруживший, что глубина там не меньше трех с половиной фатомов (достаточная, чтобы большие корабли могли войти), - адмирал сказал, что не собирается ждать ни мгновения, и в тот день, когда позволит морской бриз, он намеревается зайти в гавань и только там будет вести переговоры. В то же время он дал слово, что если крепость первой не будет обстреливать его корабли, пока те под парусами, он не начнет военных действий, прежде чем не получит ответа от Ангрии; однако он дал понять, что не собирается ждать ответа слишком долго, и, как бы то ни было, он стремится овладеть крепостью. В подтверждение своих последних слов, он приказал дать им в руки тридцати двух фунтовое ядро и пожелал, чтобы они отнесли его в подарок своему владыке, а затем отпустил их.
Между часом и двумя пополудни эскадра подняла якоря и с легким бризом, выстроившись двумя колоннами, зашла в гавань Герии. Внешний строй вел шлюп Кингсфишер капитана Генри Смита*. Бриджуотер капитана Мартина возглавлял строй боевых кораблей: Тигра капитана Лэтема, Кента адмирала Уотсона и капитана Спека, Кумберленд адмирала Покока и капитана Джона Харрисона, Сэйлисбери капитана Томаса Ноулера, Протектора коммодора Джеймса и капитана Моргана, сорока четырех пушечный корабль, принадлежащий Ост-Индской компании. При такой мудрой диспозиции, которую приказал занять адмирал**, каждая линия боевых кораблей прикрывала бомбардирный кеч и защищала строй из мелких судов от вражеского огня. Дрейк, Уоррен, Триумф, Вайпер и Казнь, бомбарирные судна, находились под командованием капитана Тови из Артиллерии Его Величества, а галиватты маратхов и прочие мелкие суда построились в третью линию, недоступную для огня.

*После смерти капитана Мигбела в 1755 году первый лейтенант адмирала Уотсона, мистер Джон Харрисон получил командование Кингсфишером, но когда мистер Покок поднял свой флаг, капитан Харрисон был назначен капитаном Кумберленда при адмирале Пококе, и мистер Смит, тогда первый лейтенант на Кенте, получил шлюп Кингсфишер.

** От Чарльза Уотсона, эсквайра, контр-адмирала красной эскадры флота его величества и главнокомандующего всех кораблей и суден в Ост-Индии и военно-морскими силами объединенной торговой компании, торгующей в этих местах.
Этим документом вам наказано выполнять заход в гавань Герии в следующем порядке:

Кингсфишер
Отмщение
Граб Бомбей
Страж	Бриджуотер
Дрейк, бомбардирный кеч	Тигр
Уоррен, то же	Кент
Триумф, то же	Кумберленд
Вайпер, то же	Сэйлисбери
Казнь, то же	Протектор

Каждый корабль должен держаться другого, как можно ближе, но остерегайтесь касаться друг друга бортами; когда будет подан сигнал встать на якорь, каждый корабль должен сделать это быстро, как и Сэйлисбери. Шлюп Кингсфишер и все корабли позади него должны зайти в гавань и сделать все от них зависящее, чтобы досадить противнику: захватывать, топить, сжигать или иным образом уничтожать их грабы и мелкие корабли. Подписано на борту корабля Его Величества Кент, у Герии, двенадцатого февраля 1756 года.

Схватка началась около двух, когда враг выстрелил по Кингсфишеру, и тот вместе с Отмщением вернул им ответ. Меньше, чем через четверть часа, все еще под парусами, адмирал дал главную команду к битве. Вскоре Отмщение встал на якорь, за ним Кент и остальные корабли эскадры. Но Тигр сделал это раньше, и адмирал не заметил его сигнала, поскольку приказал, чтобы каждый корабль подавал сигнал, когда встает на якорь; Кент врезался в борт Тигра, снес бушприт и сорвал шпринтовый парус. Однако оба корабля скоро освободились друг от друга, и с яростным пылом разгорелась схватка. После получасового непрерывного огня с нашей стороны адмирал послал приказ Отмщению и Стражу прекратить стрельбу, поскольку понял, что их ядра не долетают до крепости, и в то же время отдал распоряжение Тигру и Сэйлисбери сосредоточить огонь на северо-восточном бастионе. Вскоре после этого одно из ядер удачно вызвало пожар на грабе Возрождение, захваченном Ангрией у нашей Ост-Индской компании, и он, пока шел между прочих вражеских кораблей, связанных вместе, поджег их, так что через несколько часов почти весь флот Ангрии оказался полностью уничтожен. Огонь перекинулся и на большой корабль, вытащенный на берег, а с него - на несколько мелких еще строящихся кораблей, а затем захватил арсенал, склады, пригороды, город и даже несколько частей крепости, особенно квадратную башню, которая горела всю ночь так свирепо, что ее каменные стены раскалились докрасна.
В полпятого пополудни адмирал понял, что вражеские пушки почти умолкли, и дал сигнал эскадре прекратить огонь; пользуясь преимуществом прилива, который в тот миг был на высоте, он приказал кораблям, что вырвались за линию во время сражения, подтянуться ближе к крепости, на глубину четырех фатомов, к адмиралу Пококу, который против совета лоцмана Кумберленда отважился зайти в порт так близко, как корабли с меньшим водоизмещением, и весьма здравомыслящим и доблестным способом заверповал корабль на якорь из одного из бортовых отверстий кают-компании, предотвратив его разворот от поднявшегося бриза и течения. Через короткое время враг вновь усилил стрельбу, и адмирал подал сигнал эскадре сделать то же. Это дало следующий эффект: в половину седьмого вражеский огонь был полностью подавлен, и как только адмирал увидел это, он приказал прекратить стрельбу с нашей стороны.
В половину восьмого полковник Клайв с войсками под его командованием покинул корабли с намерением высадиться в наиболее подходящем месте к востоку от крепости; и в пятнадцать минут десятого полковник сделал два холостых выстрела, чтобы доложить о благополучной высадке, и что войска, которые можно было наблюдать на холме, - наши союзники маратхи. Бомбовые суда продолжили забрасывать крепость ядрами до рассвета, когда адмирал приказал линии боевых кораблей подойти на верпе так близко, как только можно, чтобы они могли открыть огонь по пробоинам, когда он подаст сигнал. Для этого он приказал им использовать лишь пушки нижней палубы, потому что верхние могли пригодиться позже, чтобы подавить любой огонь, который враг, вероятно, не преминул бы открыть. Затем к правителю крепости послали офицера с парламентерским флагом и вторым предложением сдаться. Он вскоре вернулся с отказом, и корабли немедленно подошли на верпе к крепости на длину кабельтова, где было три с четвертью фатомов воды, и был подан сигнал возобновить атаку.
Это было сделано с таким воодушевлением, что в два часа пороховой погреб крепости взорвался, и около четырех они подняли флаг, как сигнал покорности. По этому случаю адмирал послал лейтенанта Ричарда Кинга требовать немедленно открыть ворота для королевских войск, и поднять британский флаг на одном из бастионов. Незадолго до пяти он вернулся со сведениями, что Ангрия согласился поднять английское знамя, что он желает впустить пять-шесть наших человек этим вечером, и следующим утром он сдаст крепость. Ответ показался неприемлемым, и мы возобновили огонь, но в пять с четвертью они вновь вывесили флаг капитуляции, и все военные действия прекратились. Затем полковник Клайв, который со времени высадки пытался подойти землей и весьма беспокоил противника обстрелом из пушки, поднялся на борт адмиральского корабля и привел офицера из крепости для заключения договора о капитуляции. Они тут же были утверждены двумя адмиралами и полковником, и английский офицер был отряжен овладеть крепостью и поднять над ней английские знамена. Почти сразу капитан Форбс и Бьюкенен отправились за ним с шестьюдесятью людьми, чтобы принудить гарнизон сложить оружие; и четырнадцатого, на рассвете, полковник и его люди вошли в крепость*.

*Капитан Томас Ноулер с Сэйлисбери, кто страдал от слабого здоровья в этих краях, получил разрешение покинуть свой корабль и вернуться в Европу, после храброго выполнения долга во время экспедиции на Герию. Капитан Мартин с Бриджуотера получил Сэйлисбери, капитан Смит – Бриджуотер, и первый лейтенант адмирала Уотсона, сэр Уильям Хьюит – Кингсфишер, но плохое состояние здоровья последнего джентльмена и его задание отвезти домой адмиральский отчет о взятии Герии освободили место для мистера Ричарда Тоби, следующего по званию на Кенте, и он стал капитаном Кингсфишера.

С потерями не более чем двадцать убитых и раненых, важная крепость Герии сдалась в руки англичанам, где победители нашли двести пятьдесят пушек, шесть мортир и значительное количество провианта и боеприпасов, сто тысяч фунтов стерлингов в серебряных рупиях и около тридцати тысяч в прочих ценностях. С этим походом печально знаменитый Ангрия был разбит, и все его земли, раскинувшиеся на четыре градуса широты по берегу, были захвачены. Сам он ускользнул из наших рук, покинув крепость за два-три дня до атаки; управление он передал брату одной из своих жен, под чье покровительство он также отдал обеих жен и двух детей**.

**Вскоре после сдачи Герии оба ребенка Ангрии и одна из его жен заболели оспой. По просьбе мистера Уотсона я постоянно навещал их и посылал те лекарства, которые посчитал действенными. Они всегда казались благодарными за мою помощь, но после я обнаружил, что они не принимали никаких лекарств. Они предпочли обычный метод (описанный в четвертой главе), используемый врачами в их стране, орошая больных древесной золой, как только созрели пустулы, и увеличивали или уменьшали дозу в зависимости от их количества. Один из больных заболел сливающейся оспой и с ног до головы был обсыпан золой, которая после выздоровления последнего превратилась в плотную пасту, окутывающую его тело. Однако вся семья Ангрии благополучно выздоровела.

Вскоре после захвата крепости адмирал Уотсон воспользовался возможностью навестить несчастных пленников, и разговор между ними был безмерно трогателен. Когда он вошел в их дом, вся семья сделала большой салам, то есть каждый почтительно наклонился так, что коснулся лицом земли, проливая ручьи слез. Адмирал пожелал им утешиться, добавив: «теперь вы под моей защитой, и вам не причинят никаких увечий». Они опять сделали салам. Мать Ангрии, хотя и сильно была тронута этими знаками доброты и человечности, не смогла удержаться от крика: «У людей больше нет короля, у меня нет сына, у дочерей – мужа, а у детей – отца!». Адмирал ответил, что «отныне они должны относиться к нему, как к отцу и другу». После этого младший из детей, мальчик лет шести, всхлипывая, сказал: «Тогда вы будьте моим отцом», немедленно взял адмирала за руку и называл его отцом. Действия ребенка были столь умилительны и столь полностью овладели сердцем этого храброго, доброго человека, что ему пришлось отвернуться от невинного дитяти и справиться со слезами, которые были готовы пролиться из его глаз*.

*Сведения о завоевании Герии и об этой трогательной сцене автор послал другу в Англии, который вскоре опубликовал их в одном из ежемесячных журналов.

Мистер Уотсон намеревался забрать всю семью в Бомбей и поселить их там; вначале они казались невероятно польщенными, поскольку больше всего боялись попасть в руки маратхов. Но это намерение адмирала не было исполнено; после, по их собственной просьбе, он позволил им остаться в Герии. Возможно, им было приказано просить этой милости у адмирала письмом или весточкой от самого Ангрии перед отходом эскадры.

Туладжи Ангрия был капризным и жестоким деспотом, и лишь его воля была законом в стране. Изначально он был данником Сираджа, но, возомнив себя много могущественней, он надолго порвал со своим подчинением и поступил с гонцами, которых к нему послал принц, чтобы напомнить о его обязанностях, с невероятной дерзостью: он разрезал им носы и повелел доложить своему господину, что пошлет ему для договора свое грязное белье. После того, как он покинул свою главную крепость Герию (о чем было рассказано выше), он отправился в Пуну, столицу маратхов, где повинился перед Наной , кто простил его, но на тех условиях, о которых мы никогда точно не узнаем. Однако предполагают с большой вероятностью, что он открыл сему знатному человеку место, где захоронены его сокровища, поскольку невозможно предположить, чтобы такой знаменитый преступник осмелился приникнуть к ногам своего властителя, разве только он не мог бы выкупить деньгами (единственный способ, который ему оставался) свои прошлые проступки. И что усиливает подозрения – мы нашли лишь 100000 фунтов в деньгах после захвата Герии, что не могло быть и десятой долей его сокровищ.
Приложенные виды крепости, гавани и земли вокруг нее сделаны покойным капитаном Нортэтом с натуры и с необыкновенной точностью. Мистер Уотсон всегда считал себя весьма обязанным донесениям сэра Уильяма Хьюитта и коммодора Джеймса, и мистер Джеймс имел удовольствие получить публичную благодарность адмирала после захвата крепости. Гавань Герии столь просторна, что может считаться лучшей на этом берегу; и крепость была построена с мастерством и расположена так уместно, что была достаточно сильна, когда мы атаковали ее; поэтому она могла бы продержаться, если бы у обороняющихся был бы сносный уровень решительности и мастерства.

Вот европейцы, которых мы нашли в Герии и освободили из рабства:
- англичане - мистер Робинсон, Гэмбл Коннор, Томас Уэст, Стивен Райс, Николас Маунд, Джон Браун, Джозеф Гэллингтон, Джеймс Тефт, Джеймс Дурс, Уильям Колли
- голландцы – Якуб Басси, Гаррет Блу, Абрахам Пакник.

Прежде чем я закончу обзор наших деяний в этом месте, я не могу упустить возможности заметить, что юный джентльмен из нашей эскадры нашел магометанский талисман в доме Ангрии, который он подарил мне, сделав большое одолжение. Поскольку я желал пояснить его значение, я отдал его в руки баронета Джеймса Фоулиса, майора и главнокомандующего войск компании в Бомбее, джентльмена, отличающегося любознательным и испытующим складом ума, и после я получил от него письмо, отрывок из которого я со спокойной совестью представляю читателю.

«Мне стоило немало труда добиться верного толкования вашего талисмана, поскольку хоть и легко дать буквальный перевод, но немногие поймут верное значение и силу надписи, которая есть истинная редкость, почерпнутая из глубочайших пучин мудрости мусульманского знания. Его суть, в соответствии с их задумкой, состоит, в основном, из имен Бога в каждом из четырех углов и букв по краю; различно составляя их, можно призвать различные чудеса: сложишь одним способом – и вызовешь шторм, другим – утихомиришь его или добудешь несметные богатства и т.д. Ваш считается особо действенным против всех болезней, и по некоторым отметкам, которые я до сих пор не смог разобрать, предположу, что Абдул Каффи, чье имя значится на нем, был человеком известным. Надеюсь, что в скором времени я смогу истолковать более точно предполагаемую природу талисмана, а пока посылаю вам в письме буквальный перевод. Я еще не понял, как буквы вдоль края могут означать холод или жару, засуху или мокрядь; столь ценные талисманы делают только святые, которые провели немало времени вознося молитвы в храме Мекки и во множестве лет раздумий, без каких-либо соприкосновений с грешниками».

@темы: XVIII век, Ост-Индская Компания, Путешествие Эдварда Айвза в Ост-Индию

---

Наконец-то история относительно добрая, и никто не умер

Покипси

В старых записях название этого города встречается в сорока двух вариантах, и с исключительным упрямством делать все наоборот местные жители выбрали из них самое длинное и корявое. Название это пришло из слов могикан: Апо-кип-синк, что означает приятную, безопасную бухту. Укрытием она может служить разве что для каноэ, поскольку это лишь небольшое убежище среди скал, которые называли то камнями Зова, то Гадючьими утесами; первое название родилось, потому что отсюда поселенцы, желавшие уехать, подавали знак капитанам кораблей, второе – из-за обилия здесь ядовитых змей.
Как-то раз в эти края пришли делавары, захватившие пленников из племени пекотов, и среди последних был юный вождь, которому предложили не только сохранить жизнь, но и подарить власть, если бы тот согласился отречься от своего народа, нанести на грудь знак черепахи и стать одним из делаваров. Он отказался, и его привязали к дереву и собрались было начать пытки, когда одна из девушек неожиданно заговорила в его пользу. Она тоже была из племени пекотов, но на ее груди красовался тотем черепахи, и, когда она молила сохранить пленнику жизнь, ибо они были обручены, пленители остановили пытку, чтобы собрать совет. Она выбрала хорошее время для вмешательства, поскольку в это же время показались гуроны, и, пока шел совет, раздался их воинственный клич. Немедленно делавары приготовились к обороне, и в последующей битве и о юном вожде, и о девушке позабыли. Но хоть она и перерезала его путы, в суматохе они разделились: он исчез, а она попала в руки гуронам, которые, насытившись кровью, отступили. В невообразимом обличье шамана юный вождь из пекотов вскоре вошел в их лагерь, и после того, как его попросили сотворить заклятья над больной девушкой, он вошел в шатер, где она лежала, и не выказал ни малейшего удивления, когда увидел, что это была его невеста, страдавшая разве что от ран души после битвы. Стоило ему остаться с ней наедине, как он раскрыл свое настоящее лицо и придумал, как спастись, что они и исполнили в ту же ночь. Хоть разъяренные гуроны и преследовали их, но влюбленные добрались до безопасной бухты, и оттуда направились на восток, в свои края, где и поженились.

@темы: Американские сказки

---

Бальная Зала Дьявола

Река, больше всего овеянная легендами, - это Гудзон. История творилась на его берегах, а индейцы, голландцы, британцы и американцы добавили небылиц. Свое начало, если верить индейским легендам, Гудзон берет из источника вечной молодости; великаны и карлики населяют его леса и холмы, а горы, откуда река – Шатемук, король потоков, как называли его индейцы, - разливается по равнинам, были тюрьмой для мятежных духов, которые восстали против Маниту. После того, как вода проложила себе путь в море, эти злобные создания нашли убежище в лощинах и долинах, что открылись справа и слева по течению воды, но во время бури, когда они услышали, как Маниту несется к ущелью на крыльях ветра, высекая молнии о верхушки холмов, в них зародился страх, что он вновь поймает их и заточит в беспроглядной тьме пещер искупать вину. Страх погнал их прятаться среди камней и наполнил холмы хохотом и воем.

В Бальной Зале Дьявола, на небольшом плато у западного берега реки, между Ньюбургом и городком Кривой Локоть, краснокожие творили свои духовные ритуалы, как прелюдию к охоте, рыбалке или тропе войны. Они разжигали огонь, раскрашивали себя и в безумии, в которое дикари ввергали себя с готовностью, напоминая полуголый сброд, индейцы кувыркались, прыгали, плясали, кричали, пели, гримасничали и жестикулировали, пока сам Маниту не показывался перед ними в облике безобидной твари или свирепого хищника. Первый образ был добрым предзнаменованием, но, если он оборачивался медведем или пантерой, то это считалось плохим знаком, и его редко осмеливались нарушать.

Команде с «Полумесяца», корабля Генри Хадсона, довелось побывать на одной из подобных оргий, и они так были впечатлены фантастическим зрелищем, что окрестили это место Бальной Залой Дьявола. Годы спустя, когда Стьювизанд поднимался по реке, его храбрые слуги перепугались, высадившись у Бальной Залы и обнаружив сотни раскрашенных людей, резвившихся при свете костров. Кое-кто предположил, что это всего лишь дикари, проводившие церемонию заклинания, но большинство моряков вообразило, будто они оказались по соседству с адской пирушкой, и танцующие – это духи злых индейцев, что повторяют танец со скальпами и бражничают в таинственной огненной воде из сосудов и шкур тем, что добыли у истока реки. Место это, по крайней мере, один раз было осквернено, когда некий индеец захватил в плен юного голландца из Олбани и его жену, и хотя юноше удалось зарезать своего пленителя, он был сожжен заживо друзьями индейца, чей гнев он навлек на себя. Жену же его, после некоторого времени в плену, выкупили.

@темы: Колониальная Америка, Американские сказки

---

Сегодняшний день мы провели как-то так:

Да, большую часть дня пытались пристроить на девочку the great plaid ))
А вообще-то было весело, и я рада была приглашению ^^)

Вчера же слушали Телеманна в Мариинке и гуляли по Петербургу. Нет ничего лучше ясного осеннего дня.


Cкачать Suite for flute, oboe, basson & бесплатно на pleer.com

@темы: а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты, хроники сломанной шпаги

---

Приглашаю присоединиться к музыкальному флешмобу!

Вы приходите в комменты, я даю вам три ассоциации на вас, а вы постите их у себя, комплектуя каждую подходящей, по вашим ощущениям, песней.

От shepet: Питер, изысканность, приключения.

Питер
Вот здесь я сразу стала в тупик, потому что песен, которые ассоциируются у меня с Петербургом, огромное множество - и все они достаточно косвенно к нему относятся Наверное, пусть будет сегодня эта (у меня многое с ней связано).


Cкачать Пикник Ночь бесплатно на pleer.com

Изысканность
И ничуть этот пункт не легче. Вначале думала поставить в этот пункт Скарлатти или Телеманна, но я же ничуть не изысканен, ровно в той же мере, как и "Опера Нищих". Потому продолжим лисью тему.


Download Ouverture in d N 4 Pour le for free from pleer.com

Приключения
А вот с ними все легче! Здесь мне много чего есть сказать, но я обойдусь песней, которую уже многие знают, но я ее по-прежнему люблю - бытовые такие морские приключения.


Download The Corsairs Royal Oak for free from pleer.com

От корабельный кот: мушкет и тамагавк, чепчик, Ост-Индийская компания

Мушкет и томагавк
Тут почти однозначно - один из самых знаменитых британских полковых маршей. Ах, это чудесное и ужасное время горести и слез, то есть Семилетней войны. Янки-дудль сюда вообще тоже подходит, но все же...


Download The British Grenadiers March for free from pleer.com

Чепчик
Ассоциации у меня самые игривые, простите ))


Download Bellowhead London Town for free from pleer.com

Ост-Индская компания
Это самая сложная ассоциация )) Потому что нет такой песни, что одновременно бы сочетала обе культуры. По идее, здесь нужно две: одну на ситаре с пением, которое может быть так обманчиво, а вторая - да, от лица простого человека, которого занесло в чужие края. Вот она и будет - знаменитая шанти:


Download The Sandsacks Haul On The Bowline for free from pleer.com

От  Nikki Lonely Timelord: Чуваки, отвага и ночь наедине со звездами

Чуваки
Кошмарно. Мало кто знает, как много значений имеет для меня это простое сленговое слово )) Именно так я начала шифровать своих основных персонажей (книги, ясное дело), и когда надо рассказать что-то, очень часто оно звучит так: "А чуваки-то, о-о-о" ))) А еще их можно даже почитать! Кхм ))
Ассоциация у меня к ним такая:

Download Aerosmith Living On The Edge for free from pleer.com

Отвага
Ох, сюда бы еще раз Корсаров с благородным капитаном с HMS "Royal Oak"! Но нет. И приватиров Баррета я тоже не положу, хотя очень их люблю ) Пусть будет эта пафосная песня, которую ты знаешь )


Download Gaelic Storm Devil Down Below for free from pleer.com

ночь наедине со звездами
А вот и пришло время для странной музыки с кряхтениями, шорохами и невнятными звуками )) Все еще люблю ее.


Download Constant Like The Northern Star for free from pleer.com

От  Киб: дружба, лиса и творческие муки

Дружба
Здесь так много песен, которые бы хотелось выбрать )) Тут и Пинк Флойд с песней "Сияй, о безумный алмаз", и Вадим Курылев, и Гэлик сторм со своим цыганским побегом ))
Но я положу кельтское приветствие принцу Чарли, не потому что люблю шотландцев, а потому что это одна из высших форм предложений дружбы, когда настоящая беда нависла над твоим домом.


Cкачать Clan Ranald's Welcome бесплатно на pleer.com

Лиса
Больше лис! Конечно, это песенка про лиса Ренара ))


Download Raynard The Fox for free from pleer.com

Творческие муки

Сначала чуть не положила Надью, но думаю, твои уши этого не выдержат (можешь посмотреть у меня вконтактике, бугога, что это))) Поэтому сюда попала еще одна моя старая любимая песня : "Каждую ночь я горю", се так )

Download The Cure Burn for free from pleer.com

От Ролли Фостер: Вероятность, Переводы, Пруссия

Вероятность
Здесь меня поперло больше на сумасшествие, чем на вероятность. Пусть будет так )

Cкачать Queen I'm going slightly mad бесплатно на pleer.com

Переводы
Ну... Хочется разбить сердце читателю и вообще вытащить из него кишки наружу, чтобы он проникся написанным и переведенным. Поэтому эта песня здесь подходит, как нельзя более лучше.

Download Disturbed Shout 2000 for free from pleer.com

Пруссия
Мне вспоминается только Пройссенлид и Пройссенсглориа, если отмести злобных Ландсер, мрачного Франка Реннике и прочих воздыхателей по временам могущества Пруссии и Третьего Рейха. Но мы серьезными не будем и кинем песенку про волынку.

Download Duivelspack Dudelsack for free from pleer.com

От кузина-белошвейка: колонизация Америки, упорство, Флора МакДональд

Колонизация Америки

Эта песня не совсем про колонизацию, но очень сильно про Америку тех времен. И я люблю ее ^^)


Упорство

Это больной вопрос ))Но первая песня, что пришла в голову - про ожидание и сильную веру.

Download In Extremo Liam for free from pleer.com

Флора Макдональд

И все-таки она для меня прежде всего героиня, поэтому первая песня, что приходит в голову - эта:



Да-да, именно так:

Hark when the night is falling
Hear! Hear the pipes are calling,
Loudly and proudly calling,
Down thro' the glen.
There where the hills are sleeping,
Now feel the blood a-leaping,
High as the spirits of the old Highland men.

А вторая - все-таки она женщина, - вот эта колыбельная:

Download Wallace Band Skye Boat Song for free from pleer.com

запись создана: 28.09.2015 в 12:27

@темы: влюбленные весенние коты, ты забыл ответить

---

История о пропавшем солдате

Во время ужасной и голодной зимы, которую американские войска провели в Вэлли Фордж, как-то раз за провизией отправились семеро или восьмеро солдат. Они прекрасно понимали, что не стоит надеяться найти еду рядом с лагерем, полным голодающих товарищей, и оттого направились к Французскому ручью. Там они разделились, и чуть позже на двоих из них напали фермеры-лоялисты.
Солдаты резво побежали вдоль ручья и вскоре увидели небольшую пещеру на отвесном берегу; один из них, южанин по фамилии Кэррингтон, забрался внутрь. Его напарник не отставал и торопился спрятаться там же, когда грохот и треск заставили его остановиться: тяжелый кусок гранита, нависавший над головой, сорвался и полностью перекрыл проход в пещеру. Сдержанный стон отчаяния заключенного заживо в каменной могиле послышался изнутри и тронул сердце товарища. Он спрятался в лесу, дождавшись, пока лоялисты уйдут, вернулся к пещере и изо всех сил постарался сдвинуть валун с места, но безуспешно.
На следующий день он вернулся в лагерь и рассказал о произошедшем несчастье, но то ли время посчитали безвозвратно ушедшим, то ли работу слишком тяжелой и опасной для людей, которым приходилось прилагать усилия, чтобы удержать жизнь в ослабевших телах. Трагедия вызвала иную: любимая молодого человека так и не оправилась от тяжелых новостей, и на ее могиле неподалеку от Ричмонда в Вирджинии начертаны следующие слова: «Умерла от разбитого сердца первого марта 1780 года, Вирджиния Рэндольф, коей исполнился двадцать один год и девять дней. Верная и в смерти».
Летом 1889 рабочие взорвали камень у Французского ручья и открыли вход в пещеру. Они нашли в ней скелет и обрывки Континентального мундира. В бутылке, что лежала рядом, оказалось письмо, подписанное Артуром Л. Кэррингтоном, о том, что с ним случилось, и о неугасимой любви к своей невесте.
Он умер от голода. Его кости заботливо положили в гроб и отослали в Ричмонд, чтобы захоронить рядом с преданной мисс Рэндольф.

@темы: XVIII век, Война за Независимость, Колониальная Америка, Американские сказки

---

Квинтэссенция милоты в одной гифке: Тут

---

Невидимый барабанщик

Полковник британской армии Хоуэлл был веселым малым, созданным, чтобы сбивать женщин и девушек с благочестивого пути, но когда он повстречал неподалеку от Кузнечной Долины милую и добрую дочь фермера Джеретта, мысли о коротеньком развлечении покинули его, так сильно он ее полюбил. Показаться на глаза ее отцу он не решался, поскольку сын фермера служил в армии Вашингтона, и старик ненавидел красные мундиры так же сильно, как и самого дьявола. Молодой офицер встретился с девушкой тайком, и среди садовых деревьев они поклялись друг другу в верности, пока серый туман поднимался из низины, скрывая их от чужих глаз. Как только тем вечером Хоуэлл решил сорвать свой первый поцелуй с девичьих губ, поднялся ветер и принес с собой далекий барабанный бой, и, пока они говорили, музыка звучала все громче, пока не начало казаться, будто невидимый барабанщик стоит неподалеку. Офицер кинул взгляд вдоль стены, а затем поспешил к своей возлюбленной, обеспокоенный и бледный, подобно мертвецу.
На полях за стеной никого не было.
Громче звучала барабанная дробь; вот, казалось, призрак вошел во двор, миновал возлюбленных и просочился сквозь стену, где и затихла музыка. Когда она исчезла, Хоуэлл очнулся, словно наваждение покинуло его, и отпустил ладонь девицы, которую сжал чересчур крепко, а затем судорожно обнял ее. Ужас Рут был гораздо меньше, но столь же неподделен, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла подать голос и спросить его, что это был за неведомый гость и что он предвещал. Он ответил: «Нечто, что обернет мою судьбу к добру или худу, и, скорее всего, к худу. Важные события в последних трех поколениях моего рода знаменовались подобной музыкой ниоткуда, и большинство из них оказались ужасными, но не благословенными». Еще несколько слов было обронено, и с еще одним поцелуем солдат взобрался на стену, чтобы сесть в седло и ускакать прочь. Тройной перестук копыт его строевого коня прозвучал в девичьих ушах барабанной дробью.
На следующий день полковник Хоуэлл был ранен в битве. Его принесли в дом фермера Джеретта и оставили там, несмотря на протесты старика, который не желал давать крова и еды врагам. Когда Рут увидела возлюбленного в таком состоянии, земля ушла у нее из-под ног, но она узнала, что всего лишь несколько дней покоя и заботы восстановят его здоровье, и простила своих соотечественников за то, что нанесли рану, которая могла столь пагубно повлиять на взаимное счастье.
Нелегко было упрашиваниями и посулами преодолеть предубеждения отца, но, в конце концов, он неохотно согласился оставить юношу, пока его рана не заживет. Руфь преданно ухаживала за раненым, и его дружелюбная и веселая натура вскоре завоевала сердце старого фермера, и тот напрочь забыл о цвете его мундира. Он не удивился, когда Хоуэлл признался ему, что полюбил его дочь и попросил ее руки, не так уж трудно было догадаться об их чувствах! Старик заявил, что хоть Хоуэлл и служит верно королю-тирану, все же он рад будет назвать его зятем. Долго, долго боролись в груди британского офицера верность присяге и любовь к девице, и любовь победила – чтобы жениться, он должен был покинуть армию. Отец быстро дал согласие, и была назначена тайная свадьба.
Тем временем, пришел приказ возвращаться в полк, но честь Хоуэлла не позволяла сложить с себя чин накануне грядущей битвы, да даже если бы он и сделал это, долгие проволочки могли помешать его отставке. Он намеревался жениться, уехать в глушь и тихо жить там, пока британцы не выведут войска из Филадельфии, и тогда он смог бы вернуться, чтобы помогать старому фермеру по хозяйству.
Хоуэлл надел гражданское платье, и свадьбу сыграли в самой просторной комнате дома. Однако только стоило ему надеть кольцо невесте на палец, как вновь послышалась дробь барабана, словно невидимка вошел в комнату, прошел круг и вышел вон, а затем наступила тишина. Юный полковник побледнел, Рут уцепилась за него, охваченная ужасом, священник, его помощник и гости в изумлении переглядывались. Теперь у входа послышались голоса, дверь распахнулась, и вошли вооруженные люди – так жених стал заключенным. Его посадили под арест в казармах, а потом отдали под суд за дезертирство, поскольку слуга в доме Джеретта, ненавидевший всех англичан и желавший им страданий пусть даже от рук соплеменников, выдал его. Военный суд счел его виновным и приговорил к расстрелу. Когда настал час казни, Рут, горевавшая и молившаяся в своей комнате, узнала, что муж ее мертв. Далекий звук выстрелов прозвучал точь-в-точь как барабанная дробь.

Из легенд, собранных Чарльзом Скиннером.

Все время хотелось написать вместо Хоуэлла - Холуэлла, единственного выжившего в Черной Яме. Все-таки Айвз и его мемуары у меня где-то в прошивке. Кузнечная Долина - на самом деле Вэлли-Фордж.

@темы: XVIII век, Война за Независимость, Колониальная Америка, Американские сказки

---

Призрачный драгун

Гора, что высится на расстоянии мили в южной стороне от Ньюарка, называется Железным Холмом, поскольку богата красной железной рудой, но во времена наступления генерала Хау к ручью Брендивайн, скорее всего, заслужила свое имя из-за обилия арсенала на ней – тускло блестящих пушек, сверкающих сабель, бликующих на солнце байонетов, - арсенала, что появился вместе с лагерем британцев, разбитым на горе.

После того, как красные мундиры укрепились здесь, американцами были созданы сторожевые посты, и одна из застав расположилась у церкви на Валлийской Дороге. При первом же обходе караульного обуял сильный страх, потому что в десяти футах от него появилась фигура, с ног до головы закутанная в белый саван, мчащаяся галопом на лошади. Когда караул сменился, солдат поклялся, что больше на этот пост никогда не встанет. Все чувства у него и так на пределе, когда рядом враг во плоти, только врага из могилы еще не хватало! Он лучше сбежит, чем вновь столкнется с этим существом. Его просьбу удовлетворили. Караульный, сменивший его, на рассвете был потревожен стуком копыт и бледной фигурой. Он вскинул ружье и выстрелил, но ему показалось, что в ответ донесся издевательский смех.

Каждую ночь призрачный всадник совершал свой обход, и несколько раз караульные безрезультатно стреляли в него, но ни светлую лошадь, ни бледного всадника ничуть не волновали эти попытки. Пришла ночь, когда на пост должен был заступить старый и недоверчивый капрал, полностью лишенный воображения, и он осмелился принять на себя всю ответственность за караул. Он позаботился, чтобы его ружье было в полной готовности, около полуночи шагнул в тень из лунного света и принялся ждать, прислонив ружье к забору. Через короткое время послышался приближающийся стук копыт, и, вопреки своему неверию, капрал почувствовал, как холодок прошел вдоль его позвоночника, стоило ему только увидеть высокую фигуру, напоминавшую Смерть на бледном коне. Но он сбросил шляпу, сжал зубы и неторопливо прицелился. Всадник был уже совсем рядом, когда раздался выстрел, и белая фигура распласталась на земле, а напуганная лошадь убыстрила бег. Капрал перемахнул через забор, и, когда он подбежал к призраку и перевернул его, то увидел мертвого британского разведчика. Бесстрашный юноша, понадеявшись на местные деревенские суеверия, ездил по ночам, переодевшись призраком, предостерегая американские патрули не высовывать носа, и заодно примечал, забираясь подальше, силу и расположение войск. Он носил стальную кирасу на теле, но, увы, она не спасла его от капральской пули в голову.

Из собрания легенд Чарльза Монтгомери Скиннера. Как и предыдущие посты под тегом "Американские сказки".

@темы: история, XVIII век, Война за Независимость, Американские сказки

---

Пекарская дюжина

Баас Фолькерт Ян Питерсен из Амстердама держал пекарню в Олбани и остался в памяти, как человек, который начал печь новогодние пироги и пряничных человечков, похожих на его собственных детей. Он был добрым прихожанином церкви, но больше всего на свете боялся порчи. Возможно, чтобы отвадить злых духов, которые могли из последних сил захватить его, прежде чем отворятся двери в грядущий год, в последнюю ночь 1654 года Фолькерт вознаградил себя еще одной кружечкой спиртного. Торговля у него шла бойко, и он сидел в своей маленькой лавке, неторопливо размышляя о выручке, которую получит, когда его безобидные соперники – никкербаккеры – утром пошлют за обычными припасами: жареными в масле пирожками с изюмом (olie-koks) и рождественским пирогом с мясом, сливами и корицей. Послышался резкий стук, заставивший его вздрогнуть, и в лавку вошла уродливая старуха.

- Дай мне дюжину новогодних коржиков, - пронзительно воскликнула она.

- Фы можете так не кричать, отнако. Я, отнако, не клухой.

- Дюжину! – зашлась в крике старуха. – Дай мне дюжину! Здесь только двенадцать.

- Отнако, твенадцать и есть тюжина.

- Еще один! Мне нужна дюжина.

- Ну, ежели фы хотите еще один, то подите к тьяволу и фозьмите у него.

Поймала ли карга его на слове? Она ушла из лавки, но с того времени у несчастного Фолькерта все пошло наперекосяк, словно на бедолагу действительно навели порчу: его пироги украли; хлеб получался таким легким, что его подхватывало с дымом в трубу, а потом он шлепался прямо в печь; невидимые ладони выламывали кирпичи из печной кладки и бросали их в пекаря, пока тот не покрылся синяками; его жена оглохла; дети завшивели; а торговля пошла прахом. Трижды старуха вновь являлась в лавку, и каждый раз он заново слал ее к дьяволу, но, в конце концов, пекарь в отчаянии воззвал к святому Николаю, умоляя явиться и дать совет. Зов его был услышан с пугающей быстротой, не успели замолкнуть слова мольбы, как перед голландцем появился преподобный покровитель голландских праздников. Святой посоветовал дрожащему пекарю быть щедрей к людям и исчез после проповеди об отзывчивости и подаянии, когда – чу! – старуха вновь вошла в лавку.

Она опять потребовала еще один коржик, и Баас Фолькерт Ян Питерсен из Амстердама отдал его, на что старуха заявила: «Заклятье разрушено, и с этих пор дюжина – это тринадцать!» Она взяла с прилавка пряничного святого Николая и заставила изумленного голландца положить на него ладонь и поклясться, что теперь он будет щедрее отмерять булки и булочки, пироги и коржики, печенье и пряники. Так, пока три новых штата не возникли из обломков колоний, когда разумные янки не вернули изначальную меру, - тринадцать стало пекарской дюжиной.

@темы: Американские сказки

---

Свадьбы между белыми и краснокожими были обычным делом в этих краях, когда наши предки вели жизнь простую, подобно индейцам. Кое-где в Кэтскилле остались названия, запечатлевшие подобные факты. Например, гора Утсаянта названа так в память индианки, которая погибла здесь вместе с мужем и ребенком. Белые люди рано нашли друзей на этой земле. Так, в далеком 1663 году Катрин Дюбуа и троим ее детям удалось сохранить жизнь после того, как безумные духи овладели краснокожими и заставили их увести пленников к верхнему Уолкиллу, чтобы там принести в жертву, но пленники-гугеноты вознесли гимны Господу, и это смягчило сердца пленителей.

В Эзоповой долине жил некий Уиннисок, ростом в семь футов, и среди белых поселенцев его знали как «Большого Индейца». Он влюбился в белую девушку по имени Гертруда Молинье, жившую по соседству, и попросил ее руки. Хоть она сама и желала этого брака, но возражения ее семьи были столь непреодолимы, что ей, скрепя сердце, пришлось выйти замуж за человека своего рода, Джозефа Банди. После свадьбы она полюбила Индейца еще больше, поскольку новоиспеченный муж оказался дурного нрава, и, уверовав, что ей будет лучше среди дикарей, чем среди людей, которые одобряют подобные браки, Гертруда сбежала со своим возлюбленным. На долгое время следы влюбленных беглецов исчезли, но, как говорят, однажды в долину спустился большой человек, чтобы угнать скот, и его заметили фермеры, знавшие его раньше. Они погнались за ним, и он привел их к месту, которое ныне так и зовется – Большой Индеец.
Погоню возглавлял Джозеф Банди. Когда он оказался рядом с возмутителем своего семейного спокойствия, он заявил: «Думаю, лучше всего приручить эту желтую змею, впустив дневной свет ей в грудь», вскинул ружье на плечо и выстрелил. Смертельно раненый великан, все еще искавший спасения, шатаясь, залез в полый ствол сосны, и фермеры потеряли его из виду. Его, выпрямившегося в полный рост, но уже мертвого, нашла Гертруда. Сюда, к этому дереву, невенчанная вдова привела своих смуглых детей, и здесь, рядом с его могилой, она провела остаток жизни.

Еще до недавнего времени можно было легко заметить старую сосну, но теперь она почти скрылась за железнодорожной насыпью.

@темы: Американские сказки

---

Немножечко бытовухи от швейцарского художника Зигмунда Фройденбергера.

Возвращение швейцарского солдата


Молодая пара за стиркой

И прекрасный Сэндби



Продавец сдобы, 1759

@темы: XVIII век, История

---

Осенние гадания на листьях

Особенно радуют дела сочинительства )

@темы: Чепуха

---

Очередная мрачная американская легенда (весело было в колониальные времена, я смотрю - и оно как раз перекликается с записями учителя, который писал о бесчеловечной плате за проезд через Атлантику).

Приговоренный к петле

В начале восемнадцатого века некий Ральф Сазерленд жил в каменном доме в миле от Лидса, что неподалеку от Кэтскилла, и слыл человеком жестокого и дурного нрава. У него была служанка, девица из Шотландии, но верней назвать ее рабыней, поскольку служить ей приходилось бесплатно, пока она не отработала деньги за путешествие в Новый Свет. Когда девице надоело терпеть рабство и злобный характер хозяина, она сбежала. Сазерленд в ярости бросился за ней, и несчастной не удалось уйти далеко, прежде чем он поймал ее, привязал за запястья к хвосту своей лошади и так отправился домой. После он клялся, что девица запнулась о лошадиные ноги, и напугала животное так, что оно обезумело, выкинуло его из седла и помчалось вперед, волоча служанку за собой по камням и деревьям, пока та не померла. Однако зная, каким жестоким мог быть хозяин, соседи предпочли поверить, что он нарочно пустил лошадь в галоп, намереваясь немного протащить девицу в наказание за ее непокорность и остановиться до того, как причинит ей серьезный вред. Потому он был арестован, предстал пред судом и был приговорен к повешению.

Косвенные улики и мольбы, что высказывали влиятельные родственники заключенного, убедили суд отложить наказание до того времени, пока преступнику не исполнится девяносто девять лет. Однако было решено, что пока он ходит на свободе под залогом самое себя, ему должно носить петлю висельника на шее и раз в год представать перед судьями в Кэтскилле, чтобы те удостоверились: он все еще носит свой знак позора и помнит о своем преступлении. Такому приговору ему пришлось подчиниться, и еще не так давно жили люди, уверявшие, что помнят, как он ходил с шелковой петлей на шее. С тех пор этот человек навсегда остался в одиночестве; он редко заговаривал с кем-либо, и его грубые, властные манеры исчезли. Только лишь если неразумные детишки спрашивали, зачем у него на шее веревка, его губы начинали дрожать, и он торопился уйти. С наступлением темноты никто не рисковал подойти близко к его дому, потому что ходили слухи, что ночью вокруг него бродит стонущая женщина, привязанная к хвосту огромной лошади с огненными глазами и клубящимся дымом из ноздрей; что рядом нашли скелет в саване; что некое существо, похожее на женщину, полюбило сидеть на каменной ограде его сада и заливается нездешним смехом, и из кончиков ее пальцев поднимаются огоньки; что домашние животные по ночам укоряют негодяя стонами и воем под его окнами.

Он знал об этих поверьях, но ни разу не горевал, не ругался и не отвечал, когда ему рассказывали о них. Шли годы. С каждым из них лишь усугублялись его одиночество и отчуждение, и некоторые принялись перешептываться, что он нашел собственный путь, как покинуть этот мир, хотя другие отвечали, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет; но создана была республика, приняты новые законы, новые судьи заняли прежние места – потому на девяносто девятый день рождения Ральфа Сазерленда не нашлось никого, кто бы обвинил его или исполнил старый приговор. Он прожил еще один год и умер в 1801 году.

Но кто скажет, отчего он никогда не снимал петлю с шеи: стало ли это привычкой или же он сам себя наказывал, раскаиваясь в сделанном поступке? Ведь даже в час последнего вздоха, когда он лежал в собственном доме один, вокруг его шеи все еще обвивалась петля висельника.

@темы: XVIII век, Американские сказки

---

Э. Сетон-Томпсон
Спрингфилдская лисица



I

Курицы таинственно исчезали на протяжении месяца, и когда я приехал в Спрингфилд на летние каникулы, мне поручили найти причину. Вскоре все объяснилось. Птиц уносили целиком по одной, перед тем, как они заходили в курятник или выходили из него, так что бродяги и соседи оставались вне подозрения; их не крали с высоких насестов, что оправдывало енотов и сов; и не оставляли полусъеденных останков, значит, ласки, скунсы и норки тоже были невиновны; потому подозрение, несомненно, падало на порог дома хитрого лиса Ренара.
Большой Эриндейлский бор рос по ту сторону реки, и при внимательном осмотре нижней переправы я заметил несколько лисьих следов и полосатое перо одного из наших плимутрокских цыплят. Поднимаясь по дальнему берегу в поисках дальнейших ключей к разгадке, я услышал за спиной неистовый вороний грай и, обернувшись, увидел множество птиц, пикирующих вниз, к переправе. Пристальный взгляд открыл мне, что повторялась старая история: вор у вора украл дубинку; на середине брода стоял лис с добычей в зубах – он возвращался с нашего двора с очередной курицей. Вороны, хоть и сами бесстыдные грабители, всегда вначале кричат: «Держи вора!» и более чем готовы взять плату за молчание в виде части награбленного.
Сейчас они вели ту же игру. Чтобы попасть домой, лису надо было перейти реку, где он подвергся сокрушительной атаке вороньей толпы. Он рванулся на них и, несомненно, пересек бы реку со своим трофеем, если бы я не присоединился к нападению, после чего он выронил почти мертвую курицу и исчез в чаще.
Такое регулярное и обильное изымание съестного, что уносилось целиком, могло означать только одно: выводок лисят в норе, и я был обязан найти их.
Тем вечером я шел с моим гончим псом Следопытом вдоль реки вглубь Эриндейлских лесов. Как только гончая принялась кружить, мы услышали короткий и резкий лисий лай из поросшей густым лесом лощины неподалеку. Следопыт сейчас же рванулся туда, взяв свежий след, и немедленно скрылся, пока его голос не замолк вдалеке над горами.
Примерно через час он вернулся, запыхавшийся и разгоряченный, поскольку стоял пышущий жаром август, и лег к моим ногам.
Но почти тут же под боком послышалось то же лисье «Йап юррр», и пес бросился в очередную погоню.
Он убежал в темноту, лая точно сирена, прямиком на север. Громкое «Фув-фув» стало тихим «у-у», потом совсем бледным «у-у» и исчезло. Они, должно быть, ушли на несколько миль отсюда, поскольку, даже приложив ухо к земле, я не мог уловить ни звука, хотя пронзительный голос Следопыта обычно раздавался за милю. Пока я ждал в темнеющем лесу, я услышал сладостный звук капающей воды: «тинк, танк, тенк, тинк, та, тинк, танк, тенк, тонк».
Я не знал родников поблизости, и в такой жаркий вечер это было приятным открытием. Но звук привел меня к ветвям дуба, где я нашел источник. Столь мягкая, нежная песня, полная восхитительных посулов для подобной ночи:
Тонк, танк, тенк, тинк,
Та тинк э тонк э танк э тинк э
Та та тинк танк та та тонк тинк
Тинк пей тэнк пей тинк пей тонк
Это была песнь-капель мохноногого сыча.
Но внезапно тяжелое хриплое дыхание и шорох листьев оповестили меня, что вернулся Следопыт.
Он был совсем без сил. Его язык чуть ли не волочился по земле, и с него стекала слюна, его бока вздымались, и пена испещрила его грудь. Он на мгновение задержал дыхание, чтобы покорно лизнуть мне руку, затем со шлепком упал на листья, заглушив все звуки тяжелым пыхтением. Но в нескольких футах от нас вновь послышалось дразнящееся «Йап юррр», и передо мной забрезжило понимание, что это означает.
Мы были близко к логову с лисятами, и старшие лисы поочередно пытались отвадить нас.
Был уже поздний час, и мы пошли домой, уверенные, что проблема почти решена.


II

Все знали, что по соседству живет старый лис с семьей, но никто и не предполагал, что так близко.
Лис этот носил кличку Шрам, из-за большого шрама на морде, что пересекал глаз и заканчивался за ухом; говорили, что он напоролся на колючую проволоку во время охоты на зайца; после того, как шрам зажил, шерсть на нем побелела и стала приметной.
Прошлой зимой я встречался с ним и видел пример его лукавства. Тогда я закончил охоту, как только пошел снег, и пересекал поле на краю поросшей кустарником лощины позади старой мельницы. Когда я поднял голову, чтобы взглянуть на лощину, то заметил вдалеке спешащую лису на другой стороне поля, и наши пути должны были пересечься. Я немедленно замер и не шевельнул даже головой, чтобы не привлечь ее внимание неловким движением, пока она не скрылась за крепью в низине. Как только она исчезла, я низко пригнулся и побежал ей навстречу, где она должна была выйти из-за крепи. Я ждал долго, но лиса так и не показалась. Пристально осмотревшись, я заметил свежие следы лисы, которая выпрыгнула из-за крепи, и затем я увидел далеко позади старину Шрама собственной персоной; он сидел и скалил зубы, будто немало забавлялся.
Исследование следов все прояснило. Он заметил меня в тот же миг, когда я увидел его, и он - тоже прирожденный охотник, - скрыл это обстоятельство, принял беззаботный вид, пока не спрятался, а затем сломя голову оббежал меня со спины и веселился, глядя на мою провалившуюся хитрость.
Весной я еще раз встретился с уловкой Шрама. Я гулял с другом по дороге, ведущей на пастбище в горах. Мы прошли тридцать футов по горному кряжу, где лежали серые и рыжие булыжники, и у ближайшего из них мой друг заметил:
- Третий камень сильно напоминает мне свернувшуюся клубком лису.
Но я не заметил этого, и мы прошли мимо. Мы прошагали не так много ярдов, когда подул ветер и взъерошил булыжнику шерсть.
Мой друг сказал:
- Уверен, что это спящая лиса.
- Скоро мы в этом удостоверимся, - ответил я и обернулся, но стоило мне только сделать один шаг с дороги, как Шрам - это был он - подпрыгнул и побежал. Огонь выжег центр пастбища, оставив за собой широкий черный пояс; лис спешил, пока не добрался до несгоревшей пожухлой травы, где он прижался к земле и скрылся с глаз. Он не сводил с нас взгляда и не шевелился, пока мы держались дороги. Самым удивительным в этом было не только то, что он прикидывался круглым камнем и сухой травой, но то, что он сознавал, что делает, и был готов наживиться на этом.
Мы вскоре поняли, что Шрам и его жена Лисичка обосновались в наших лесах и наш скотный двор стал их основным складом провизии.
На следующее утро среди сосен обнаружилась большая земляная насыпь, которую наскребли за несколько месяцев. Она должна была остаться от норы, но входа в нее нигде не было видно. Хорошо известно, что по-настоящему хитроумная лиса, когда копает новое логово, выносит землю к первоначальному входу в нору, но выводит выход из туннеля в чащу подальше. После этого она хорошенько зарывает заметный вход и пользуется только скрытым в чащобе.
Так что после недолгих поисков на другой стороне холма я нашел настоящий вход в нору и получил неоспоримые доказательства, что внутри жили лисята.
Над порослью на склоне холма поднималась большая полая липа. Она служила надежным убежищем, и в ней было большое отверстие у корней, и маленькое – у верхушки. Мы, мальчишки, часто лазили по этому дереву, пока играли в швейцарских Робинзонов, и с легкостью спускались в дупло по вырезанным ступеням в его мягкой, гниющей древесине. Теперь оно пришлось кстати, поскольку на следующий день, когда солнце пригревало, я отправился проверить свои подозрения и с этого высокого насеста вскоре заметил любопытную семейку, что жила рядом в подполье. Это были четверо лисят; они выглядели примечательно, точно ягнята, с их шерстяными шубками, длинными, тонкими лапами и невинным выражением на мордочке, и только пристальный взгляд на их широкие чуткие носы и наблюдательные глаза говорил, что эти невинные создания – порождения старого хитрого лиса.
Они резвились, нежась на солнышке или барахтаясь в схватке друг с другом, пока слабый звук не заставил их броситься наутек в укрытие. Тревога оказалась напрасной, поскольку причиной его была их мать; она вышла из кустов с очередной курицей – семнадцатой по счету, как я помню. Она издала тихий зов, и лисята выскочили наружу. Затем последовала сцена, которую я счел очаровательной, но мой дядя не смог бы ей насладиться.
Они набросились на курицу, и боролись, и дрались с ней и друг с другом, пока мать, державшаяся настороже на случай приближения врагов, следила за ними с ласковым восхищением. Выражение ее морды было удивительным. Вначале это была ухмылка восторга, но ее диковатый и хитрый вид никуда не делся, как и жестокость, и беспокойство, однако превыше всего безошибочно можно было разглядеть материнскую гордость и любовь.
Подножье моего дерева скрывалось в кустах и было ниже, чем холм, где находилось логово. Поэтому я смог спуститься и уйти, не спугнув лисиц.
Много раз я приходил туда и смотрел, как росли лисята. Они рано научились превращаться в камень при любом подозрительном звуке и затем, услышав его снова или обнаружив иную причину для страха, бежали в укрытие.
У некоторых зверей столь много материнской любви, что она переполняет их и достается посторонним. Но, похоже, старая Лисичка была не из их числа. Ее забавы с лисятами становились утонченно жестокими. Она часто приносила домой живых мышей и птиц и с дьявольской добротой старалась не причинить им серьезных увечий, чтобы лисята могли с большей свободой мучить их.
В саду на холме жил сурок. Он не был ни симпатичным, ни интересным, но знал, как о себе позаботиться. Он вырыл свою нору между корнями пня старой сосны, так что лисы не могли раскопать ее. Но тяжелая работа была им не по душе, они больше верили в ум, чем кропотливый труд. Каждое утро сурок грелся на солнце, поднявшись на пень. Если он видел лису, то юркал вниз, ко входу в нору, если же враг был совсем рядом, он нырял внутрь и долго сидел там, пока не минует опасность.
Как-то утром Лисичка и ее спутник, похоже, решили, что детям пришло время узнать больше о сурках и что садовый сурок послужит прекрасным образцом для показательного урока. Так они прошли к садовой ограде, незаметные старому сурку, сидевшему на пне. Затем Шрам показался в саду и тихо поравнялся с пнем: он прошел мимо, держась на отдалении, не повернул и головы и не дал настороженному сурку даже заподозрить, что заметил его. Когда лис вышел на открытое пространство, сурок тихо шмыгнул в нору; здесь, на входе, он ждал, когда лис скроется, но, сочтя, что лучше прислушаться к голосу мудрости, спрятался в глубине.
Как раз этого и желали лисы. Лисичка скрывалась, но теперь резво подбежала к пню и спряталась за ним. Шрам продолжил свой путь, медленно шагая прочь. Сурок не чувствовал страха, потому вскоре его голова показалась между корнями, и он огляделся. Лис все еще был здесь, но уходил все дальше и дальше. Сурок становился смелей с каждым лисьим шагом и понемногу выбирался из норы, а когда увидел, что горизонт чист, вскарабкался на пень. Одним прыжком Лисичка схватила его и трясла, пока он не потерял сознание. Шрам наблюдал за происходящим краем глаза и теперь потрусил назад. Но Лисичка зажала сурка в зубах и направилась в логово, так что лис понял, что его помощь больше не нужна.
Она пришла к логову и несла сурка так бережно, что он даже смог сопротивляться в пути. Низкое «вуф» заставило лисят высыпаться из норы, будто школьники выбежали поиграть. Она бросила им раненого зверька, и они набросились на него, как маленькие фурии, ворча во всю мелкую глотку и кусая его изо всех сил своих детских челюстей, но сурок боролся изо всех сил и отбивался, пока медленно ковылял к убежищу в чаще. Лисята бежали за ним, как свора гончих, и хватали его за хвост и зад, но не могли остановить его. Потому Лисичка догнала его за пару прыжков и выволокла его назад на потеху лисятам. Вновь и вновь продолжалась эта грубая игра, пока один из лисят не получил серьезный укус, и его визг не побудил Лисичку покончить с злоключениями сурка и подать его наконец на стол.
Не так далеко от норы лежала лощина, заросшая сорной травой, спортивная площадка для семьи полевых мышей. Ранние уроки лесной охоты для лисят вне логова происходили здесь. Тут они прослушали курс лекций о мышах, самую простую из всех игр. Основным учителем был пример, подкрепленный глубинным инстинктом. У старой лисы также были один-два сигнала, что означали: «лежи тихо и наблюдай», «иди, делай, как я» и тому подобные, которые использовались достаточно часто.
Итак, веселая группка спустилась в лощину одним тихим вечером, и мать-лиса заставила их тихо лежать в траве. Вскоре слабый писк огласил о начале игры. Лисичка поднялась и на цыпочках вошла в траву, не припадая к земле, но наоборот, вытягиваясь так высоко, как только могла, порой даже вставая на задние лапы, чтобы лучше видеть мышиную возню, скрытую под переплетением трав, ведь лишь по слабому трепетанию травинок можно было узнать, где прячется мышь – потому-то на мышей охотились только в безветренные дни.
Трюк был в том, чтобы обнаружить мышь, схватить ее и лишь затем увидеть. Вскоре Лисичка сделала прыжок, и в самой середине пучка жухлой травы под ее лапами свой последний писк издала пойманная мышь.
Вскоре ее жадно сожрали, и четверо неуклюжих лисят принялись подражать своей матери. Когда старший из них впервые в жизни выиграл в этой игре, он задрожал от возбуждения и вонзил маленькие жемчужные зубки в мышиное тельце с такой прирожденной свирепостью, что, должно быть, удивился сам.
Еще одним домашним уроком стала рыжая белка. Одна из этих назойливых, грубых созданий жила неподалеку и привыкла проводить часть каждого дня, бранясь на лис с безопасной высоты. Детеныши много раз безуспешно пытались поймать ее, пока она перебегала через их прогалину от одного дерева к другому или трещала и ругалась у подножья дерева или где-нибудь, где они могли ее достать. Но старая Лисичка поднаторела в естественной истории, она знала беличью натуру и взяла дело в свои руки, когда подвернулся удобный случай. Она спрятала детей и распласталась посреди прогалины. Дерзкая глуповатая белка появилась и, как обычно, осыпала ее ругательствами, но лисица не пошевелила и волоском. Белка подошла ближе и, наконец, начала трещать прямо над головой:
- Жестокая тварь, жестокая тварь!
Лисичка лежала, будто мертвая. Это озадачило белку, и она спустилась по стволу и примерилась к стремительному и беспокойному броску по траве к другому дереву, чтобы вновь браниться с безопасной высоты.
- Жестокая тварь, бесполезная тварь, скарр-скарр!
Но Лисичка безжизненно распласталась в траве. Это было мучительно для белки и подталкивало к безрассудному риску, поэтому она опять спустилась и засуетилась по прогалине, подбегая ближе, чем прежде.
Лисичка все еще не подавала признаков жизни, «несомненно, она была мертва». И лисята принялись гадать, что если их мать вовсе не спит?
Но белка поддалась легкому помешательству рискованного любопытства. Она бросила Лисичке на голову кусочек коры, осыпала ее всеми ругательствами из своего списка, и повторяла это вновь и вновь, не замечая признаков жизни. Так, через пару метаний по прогалине она отважилась приблизиться на несколько футов к настороженной Лисичке, которая вскочила на ноги и схватила ее в одно мгновение.
«И малыши глодали косточки, хо!» Так были заложены основы их образования, и после, когда они стали сильней, им пришлось уходить все дальше от логова, чтобы овладеть высшим знанием выслеживания и вынюхивания.
Для каждого вида добычи они учили особый способ охоты, поскольку у каждого зверя есть очень сильная сторона, что помогает им выживать, и слабейшая, что становится погибелью. Слабостью белки было глупое любопытство, лис – неумение лазать по деревьям. И обучение лисят полностью посвящалось способам найти преимущество над слабостью иных животных и восполнить собственную ловкой игрой, в которой они были мастаками.
От родителей они узнали основные положения лисьего мира. Как – сказать нелегко. Но ясно, что учили они это вместе с родителями. Вот кое-что, о чем рассказали мне лисы, не проронив ни слова:
Никогда не засыпай на прямом пути.
Твой нос перед твоими глазами – доверяй ему первым.
Лишь дурак бежит по ветру.
Проточные ручейки лечат множество болезней.
Никогда не выходи на открытое место, если можешь держаться укрытия.
Никогда не оставляй прямых следов, если можешь их запутать.
Если что-то странно тебе, оно тебе враждебно.
Пыль и вода отбивают нюх.
Держись подальше от травы.
Намеки на смысл этих наставлений уже вошли в разум малышей: «Никогда не иди за тем, чего не можешь учуять» было мудро, как они могли понять, поскольку если ты не можешь почуять что-либо из-за ветра, значит, оно может почуять тебя.
Потихоньку они узнали птиц и тварей родного леса, и как только лисята смогли уходить из логова вместе с родителями, они познакомились с новыми животными. Они уже начали думать, что знают запах всего, что движется, но однажды вечером мать отвела их в поле, где на земле валялась странная плоская темная вещь. Она привела их нарочно обнюхать ее, но с первым же вдохом каждая шерстинка на их шкуре встала дыбом, лисята задрожали, лисята не знали, отчего им показалось, как по крови пошло возбуждение и наполнило их инстинктивной ненавистью и страхом. И когда мать увидела, что страх достиг своего пика, она сказала им:
- Это запах человека.


III

Тем временем, курицы продолжали исчезать. Я не выдал лисьего логова. Конечно, я много думал о маленьких сорванцах, больше, чем о курицах, но дядя был ужасно взволнован и отпускал самые пренебрежительные замечания о моем умении охотиться. Чтобы успокоить его, я как-то взял в лес пса и, усевшись на пне на открытом месте, приказал ему бежать вперед. Через три минуты он воскликнул на прекрасно знакомом каждому охотнику языке: «Лис! Лис! Лис! Здесь, внизу долины!»
Через короткое время я услышал, как они возвращаются. Я увидел лиса – Шрама, - легко прихрамывающего по речной долине к стремнине, видел, как он зашел в воду и бежал двести ярдов трусцой по мелководью у берега, затем вышел прямо ко мне. Тем не менее, по всей видимости, он не заметил меня и взобрался на склон, оглянувшись через плечо на пса. Он повернулся в десяти футах от меня и сел ко мне спиной, вытянув шею и выказывая живейший интерес к делам гончей. Следопыт, надрывая горло, шел по следу, пока не добрался до ручья, убийцы запахов, и здесь встал в тупик; но ему оставалось только одно – обследовать берега реки взад и вперед, чтобы найти место, где лис вышел из воды.
Лис рядом со мной чуть-чуть изменил свою позу, чтобы лучше видеть, и с истинно человеческим интересом наблюдал за тем, как гончая кружит по берегу. Он сидел так близко, что я видел, как шерсть на его плечах чуть дыбится, когда он видел пса. Я мог видеть, как бьется лисье сердце за ребрами и блеск его желтых глаз. Когда пес совсем растерялся перед водной уловкой, было забавно глядеть на лиса: он не смог сидеть тихо, и в ликовании качался вверх и вниз, и поднимался на задние лапы, чтобы поглядеть на неповоротливую и трудолюбивую гончую. С раскрытым почти до ушей ртом, хотя лис еще не отдышался, он на минутку шумно запыхтел, вернее, ликующе засмеялся, совсем так же, как смеется пес – пыхтя и скалясь.
Старый Шрам корчился от невероятной забавы, пока пес ломал голову над следом столь долго, что, когда нашел его, тот оказался таким слабым, что едва ли по нему можно было пройти, и пес не чувствовал уверенности, пробуя его языком.
Как только пес принялся подниматься на холм, лис тихо исчез в лесу. Я сидел на открытом месте в десяти футах от него, но ветер постоянно дул в мою сторону, и лис никогда не узнал, что двадцать минут его жизнь была во власти врага, которого он опасался больше всего. Следопыт тоже прошел мимо меня, как и лис, но я заговорил с ним, и он с легким волнением оставил след и с видом ягненка лег к моим ногам.
Маленькая комедия в различных вариациях разыгрывалась несколько дней, но ее было прекрасно видно из дома на том берегу реки. Мой дядя, раздраженный от ежедневных куриных потерь, вышел сам, уселся на открытом холме, и когда старый Шрам поспешил к своему наблюдательному пункту за глупым псом у реки, раскинувшейся внизу, дядя безжалостно застрелил его в спину, в тот самый миг, когда лис скалился своей новой победе.


IV

Но курицы все еще исчезали. Дядя был вне себя от гнева. Он решил продолжить войну сам и начинил лес отравленными приманками, уповая на удачу, что его собственные собаки их не отведают. Он извинился за презрительные нападки на мои прошлые охотничьи вылазки и теперь уходил по вечерам с ружьем и двумя псами приглядеться, что он мог уничтожить.
Лисичка прекрасно знала суть отравленных приманок; она миновала их или относилась к ним с ярко выраженным пренебрежением, но одну из них она бросила в нору своего старого врага, скунса, которого с тех пор никто больше не видел. Прежде старый Шрам был готов позаботиться о собаках и отвести беду. Но теперь груз забот о выводке лег на Лисичку, и она больше не могла тратить время, что запутывать следы, ведущие к логову, и не всегда была готова встретить и сбить с пути врагов, что могли подойти слишком близко.
Конец легко было предсказать. Следопыт взял свежий след к норе, а Спот, фокс-терьер, возвестил, что семья в норе, и не пожалел сил кинуться за ними.
Секрет вышел наружу, и вся семья была обречена. Наемный работник подошел к норе с кайлом и лопатой, чтобы вытащить лисят, в то время, как мы с собаками стояли наготове. Старая Лисичка вскоре показалась между деревьев и увела псов к реке, где в нужное мгновение избавилась от них простым способом, запрыгнув на спину к овце. Перепуганное животное пробежало несколько сотен ярдов; затем Лисичка сошла на землю, зная, что теперь ее запаха не найти, и вернулась к логову. Но собаки, сбитые с толку прерванным следом, вскоре сделали то же, чтобы обнаружить Лисичку, бродившую вокруг в отчаянии, тщетно пытавшуюся увести нас прочь от ее сокровищ.
Тем временем Пэдди усердно работал с напором и силой и кайлом, и лопатой одновременно. Желтый песок, смешанный с мелкими камешками, громоздился по обеим сторонам норы, и плечи двужильного землекопа скрылись за краем земли. Через час работы, оживлявшейся лишь бешеной гонкой собак за лисой, что вертелась поблизости, Пэт воскликнул:
- Вот они, сэр!
В самом конце убежища, забившись так далеко, как только было можно, лежали четверо меховых лисят.
Прежде чем я успел вмешаться, смертоносный вихрь из-под лопаты и внезапное нападение яростного фокстерьера окончило жизнь троих из них. Четвертого, самого маленького, едва удалось спасти, подняв за хвост вне досягаемости возбужденных псов.
Он коротко взвизгнул, и несчастная мать вышла на крик и кружилась так близко, что ее могли бы застрелить, если бы не случайная защита собак, которые, казалось, всегда вставали между нами, и которых она увела за собой в очередную бесплодную погоню.
Оставшегося в живых малыша положили в мешок, где он затих. Его злополучные братья были брошены обратно в свою колыбель и похоронены под несколькими лопатами земли.
Затем мы, виновники, вернулись домой, и лисенок вскоре сидел на цепи во дворе. Никто не знал, почему его оставили в живых, но настроение у всех переменилось, и предложение убить его не нашло поддержки.
Он был прелестным парнишкой, будто помесь лиса и ягненка. Его мохнатый облик до странности напоминал невинный ягнячий, но в желтых глазах можно было разглядеть блеск хитрости и дикости, которого нельзя было найти ни у одной овцы.
Пока кто-нибудь был рядом, он угрюмо припадал к земле и прятался в будке. Прошел целый час после того, как его оставили одного, прежде чем он осмелился выглянуть.
Мое окно теперь заменило мне полую липу. Множество кур, которых он так хорошо знал, бродили вокруг детеныша во дворе. Тем же днем, пока они копошились рядом с ним, неожиданно забряцала цепь, и юнец бросился на ближайшую из них и поймал бы ее, если бы цепь с резким рывком не остановила его. Он поднялся на лапы и прокрался в будку, и, хоть после он пытался еще несколько раз напасть, но уже так рассчитывал прыжок на длину цепи – и рыбку съесть, и косточкой не подавиться, - что беспощадная цепь ни разу его не остановила.
Когда пришла ночь, парнишка забеспокоился, украдкой вылезал из убежища и при малейшей тревоге вновь прятался, натягивал цепь или яростно кусал ее, зажимая между передними лапами. Внезапно он остановился, точно прислушивался, а затем, задрав мелкий черный нос, издал короткий, дрожащий плач.
Так повторилось раз или два, в перерывах между попытками справиться с цепью и суетливой беготней. Потом пришел ответ. Далекое «Йап-Юррр» старой лисы. Через несколько минут темная фигура появилась из-за поленницы. Малыш спрятался в будку, но тотчас же вернулся и бросился к матери со всей радостью, которую только мог выказать лис. Быстро, точно вспышка, она схватила его и обернулась назад, чтобы унести лисенка по той же дороге, которой пришла. Но в это мгновение цепь закончилась, и детеныша грубо выдернуло из материнских зубов, и она, испугавшись открывшегося окна, шмыгнула за поленницу.
Час спустя детеныш прекратил сновать туда-сюда и кричать. Я выглянул и в лунном свете увидал рядом с ним растянувшуюся во весь рост на земле лису, грызущую что-то – лязг железа дал мне знать, что; это была безжалостная цепь. Тем временем малыш Кончик украдкой стащил ее теплого питья.
Стоило мне выйти, как Лисичка ускользнула в темнеющий лес, но рядом с будкой лежали две мышки, окровавленные и все еще теплые – пища для детеныша, принесенная преданной ему матерью. Утром я заметил, что цепь начищена до блеска на фут-два рядом с ошейником малыша.
Когда я вышел к разрушенному логову в лесу, я вновь увидел следы Лисички. Безутешная мать с разбитым сердцем пришла и выкопала перепачканные тельца своих детей.
Там лежали трое лисят, вылизанные до блеска, и рядом с ними две наши убитые курицы. Вновь перекопанная земля была испещрена красноречивыми знаками – знаками, что здесь, рядом со своими мертвыми, она вела себя точно Рицпа. Сюда она принесла их обычную еду, трофеи ночной охоты. Здесь она растянулась над их головами, тщетно предлагая им привычный напиток, и жаждала накормить и обогреть их, как раньше, но под густым мехом нашла лишь окоченевшие тела, и маленькие лисьи носы оставались безжизненными и безответными.
Глубокий отпечаток локтей, груди и пяток ясно говорил, где она лежала в безмолвной печали, и долго глядела на них, и тосковала так, как может тосковать по своим детенышам дикая мать. Но с тех пор она больше не возвращалась к разрушенному логову, потому что теперь точно знала: ее малыши мертвы.


V

Кончик, пленник, слабейший из выводка, теперь стал наследником всей ее любви. Собаки не могли уберечь кур. Работнику было приказано стрелять по лисе, когда она покажется – как и мне, но я твердо решил, что не замечу ее. Куриные головы, что так любят лисы, а собаки никогда не тронут, начинили ядом и разбросали по лесам; единственный путь во двор, где был привязан Кончик, лежал через поленницу, до которой необходимо было добраться, презрев все опасности. Но каждую ночь Лисичка была здесь, чтобы нянчить свое дитя, приносить ему свежеубитых кур и играть с ним. Вновь и вновь я видел ее, хотя теперь она приходила, не дожидаясь жалобного зова пленника.
На вторую ночь заточения я услышал лязг цепи и понял, что старая лиса здесь и старательно копает яму под конуру малыша. Когда та стала так глубока, что наполовину скрыла ее, лисица бросила в нее ту часть цепи, что лежала на земле, и закопала. Затем, ликуя, что избавилась от нее, мать схватила Кончика за загривок и повернулась, чтобы перепрыгнуть через поленницу, но, увы, цепь вновь грубо вырвала его из ее зубов.
Бедный парнишка, он горько плакал, пока заползал в будку. Через полчаса среди собак поднялся лай, и по его отголоскам далеко в лесу я понял, что они гнались за Лисичкой. Далеко на севере они ринулись к железной дорогой, и шум погони затих. На следующее утро гончая не вернулась. Мы вскоре узнали почему. Лисы долго изучали суть железной дороги; вскоре они выдумали несколько способов, как обернуть ее себе на пользу. Один из них был таков: долго бежать по рельсам во время охоты, пока не придет поезд. Он уносил запах, всякий раз исчезающий рядом с железом, и всегда был шанс, что поезд собьет гончую насмерть. Второй способ, несомненно, был куда как сложней для игры, - вывести свору на высокую эстакаду моста прямо перед поездом, чтобы тот переехал их, и они наверняка бы погибли.
Сей трюк был искусно исполнен, и мы нашли в низине искалеченные останки Следопыта и так узнали, что Лисичка дала волю мести.
Той же ночью она вернулась на двор, прежде чем усталые члены Спота принесли его назад, убила еще одну курицу и принесла ее Кончику, затем, тяжело дыша, вытянулась за ним во весь рост, чтобы он смог утолить свою жажду. Похоже, ей казалось, что у него нет еды, кроме той, что приносит она.
Та самая курица поведала дяде о ночных визитах.
Все мои симпатии были на стороне Лисички, и я не намеревался больше убивать. На следующую ночь дядя около часа ждал ее сам, с ружьем в руках. Затем, когда стало холодно и луну затянуло облаками, он вспомнил о каких-то важных делах, и оставил за себя Пэдди.
Но Пэдди был непоседой, и тишина, и постоянное напряжение действовали ему на нервы. Громкое двойное паф час спустя оставило нас в уверенности, что он лишь зря потратил порох.
Утром мы обнаружили, что Лисичка не бросила свое дитя. И опять ночью дядя заступил на стражу, поскольку еще одна курица пала жертвой. Вскоре, после того как стемнело, послышался выстрел, но Лисичка прервала свой замысел и ускользнула. Еще одна попытка этой ночью вновь закончилась ружейным выстрелом. Однако на следующий день по блеску цепи стало ясно, что она вновь возвращалась и бесплодно пыталась перегрызть ненавистные оковы на протяжении нескольких часов.
Такая стойкость и крепкая верность вызывали уважение, если не снисхождение. Как бы то ни было, на следующую ночь стрелок не ждал ее, и все было тихо. Могло ли это стоить того? Изгнанная трижды выстрелами, сделает ли она еще одну попытку накормить или освободить маленького пленника?
Сделает? Материнская любовь вела ее. На четвертую ночь никто не видел их, когда темная фигура появилась из-за поленницы, и дрожащий визг детеныша поприветствовал ее.
Но у нее не было ни дичи, ни пищи. Неужели опытная охотница потерпела поражение? Она не нашла пропитания для своей единственной заботы или же научилась доверять пленителям, что они кормят его?
Нет, ничего подобного. И сердце, и ненависть дикой матери были искренними. Все ее мысли обращались лишь к его освобождению. Она испробовала все средства, которые знала, и смело встречала любую опасность, ради ласковой заботы о нем и помощи в спасении. Но все оказалось тщетно.
Как тень она пришла и через мгновение исчезла. Кончик схватил нечто, что она обронила, и с наслаждением захрустел и зачавкал. Но не успел он доесть, как пронзительная боль скрутила его, и жалобный крик вырвался из его пасти. Затем была короткая битва, и лисенок скончался.
Материнская любовь была сильна в Лисичке, но инстинкт был сильней. Она хорошо знала силу яда, она знала отравленные приманки и научила бы детеныша, если б он выжил, распознавать их и остерегаться. Но теперь, когда ей пришлось выбирать для него между жизнью в неволе и внезапной смертью, она погасила в груди материнство и освободила его через одну-единственную оставшуюся ей дверь.

Когда на землю выпадает снег, мы можем вести лесную перепись, и с приходом зимы я понял, что Лисичка больше не бродит в Эриндейлских лесах. Куда она ушла, осталось навсегда покрытым тайной, одно лишь было верно – здесь ее больше нет.
Возможно, ушла в иное, далекое убежище, оставив печальные воспоминания об убитых детях и любимом. Или, быть может, умышленно покинула жизнь, полную терзаний, как уходят многие из лесных матерей, не в силах вытерпеть, что ей самой пришлось освободить своего детеныша, последнего из ее рода.

@темы: учебное, влюбленные весенние коты