Месть Шендекина

На каменном плато с великолепнейшим видом в мире, где ныне стоит Кэтскилл Маунтэн хаус, свой вигвам разбил старый вождь Шендекин – так что не стоит думать, будто дикари равнодушны к красоте, - и к его дочери, Лотоуане, сватались храбрые воины. Сама она хранила верность давним клятвам, которыми обменялась с молодым вождем могауков. Одного из ее особо назойливых поклонников звали Носреддином. Он был горд, угрюм, смугл; чужак в этих краях краснокожих, наследник египетских королей, как уверял он сам. Он жил на берегу ручья Каатерскилл, очень редко наведываясь к белым людям.
В один из его Кэтскиллских визитов некий голландец, завсегдатай кабака, побился с ним об заклад в тысячу золотых крон, что Носреддин не получит Лотоуану, и он, уязвленный жадностью в той же мере, как и страстью, предпринял новую попытку заполучить ее. Девушка отказалась его слушать, и старый Шендекин посоветовал ему довольствоваться улыбками иных женщин. Это столь разозлило египтянина, что он ударил вождя, и был с позором изгнан прочь. Однако в день свадьбы Лотоуаны с вождем могауков он вернулся и речью, сладкой, как мед, упросил невесту принять в подарок сокровище в знак того, что он больше не питает ревности и не желает ей зла. Девушка взяла из его рук искусно сделанную коробочку, но стоило ей снять крышку, как распрямилась пружина, и в ее ладонь вонзился ядовитый змеиный клык, искусно привязанный к ней. Яд оказался сильным, и через несколько минут молодая жена лежала бездыханной у ног своего мужа.
Хотя египтянин исчез в лесу сразу после того, как вручил предательский подарок, двадцать воинов отправились в погоню и настигли его у горы Калк. Они притащили его назад, к камню, где отец и муж скорбели над безвременной кончиной девы. Груда хвороста была свалена неподалеку от края обрыва, и, привязав своего пленника к ней, они запалили огонь, танцуя с ликующими возгласами вокруг, пока вопли подлеца эхом отражались от утесов. Мертвую скорбящее племя похоронило по всем обычаям, пепел же Носреддина они оставили ветру. В день мести Шендекин покинул место обитания своих предков, и огни его лагеря больше никогда не теплились у Онтиоры.

Из книги "На холмах Гудзона"

@темы: Американские сказки

---

Есть вечный спор среди авторов, который всякий раз выливается в поливание друг друга помоями. Стоит кому-то заикнуться, что изданное произведение плохо написано из-за бедности языка и примитивности сюжета, изданные авторы выступят плотным строем, что человек просто завидует. Стоит кому-то заикнуться, что произведение скучно и заумно, и он попадет под копыта разъяренных любителей интеллектуальной прозы, которые отправят его читать литературу примитивную, не забыв добавить, что наш народ травят и нарочно отупляют тем, что валяется в магазинах. Особенно становится весело, когда встречаются сами зубры: тут трещат черепа, льется кровь, слышен лязг стали, и вот уже кто-то визжит, зажатый в тисках, пока не испустит дух, но вновь и вновь на поле боя выходят новые войска.

По-моему, все это происходит из-за непонимания самих же авторов, что они хотят читать и что писать. Как цапле глупо учить пса летать, так и пес не сможет поделиться с ней секретами охоты на волка. Люди забывают, что есть проза, рассчитанная на быстрый успех, а есть та , к которой успех придет далеко не сразу, но будет долгим - обычное деление на паралитературу массовой культуры, где должно поощрять быть хорошим ремесленником, писать быстро и в тренде, и литературу, созданную в попытках выразить невыразимое, обладающую определенным культурным значением. Они забывают об этом, и начинают сваливать все искусство в один чан, и не могут понять, почему картина мира не выглядит цельной, и находят врагов в противоположном стане (одни говорят: "меня не печатают из-за этих криворуких", вторые пеняют на желание первых выскочить и покичиться умом и эрудицией), подрывают себе здоровье в спорах и не пишут ни того, ни другого.

Добротная массовая литература нужна, как мостик к чему-то большему в искусстве. Проза высокая тоже нужна, потому что она суть отражение сегодняшнего дня на все времена. Но хуже всего тем, кто вырос из первого и не дорос до второго. Таких людей, увы, немало.

@темы: О книгах

---

Всем известная сказка на ночь из сборника американских легенд и историй )

История Рипа ван Винкля, рассказанная Ирвингом, поставленная Бусико, сыгранная Джефферсоном, нарисованная Дарли, положенная на музыку Бристоу, - самая известная из американских легенд.
Рип существовал на самом деле, а семья ван Винклей уважаема до сих пор. Ленивый, добродушный, безалаберный молодец, он, по-видимому, жил в деревне Кэтскилл, и его долгий сон начался в 1769 году. Жена у него отличалась сварливым нравом, и, чтобы спастись от ее ругани, Рип часто брал пса и ружье да отправлялся бродить прочь из Кэтскилла, за девять миль к западу, где он бездельничал или охотился, пока к нему не возвращалась привычная шутливость.

Сентябрьским вечером...

Сентябрьским вечером, во время веселой прогулки к Южной горе, он встретил коренастого молчаливого человека, большого в обхвате; круглую его голову венчала остроконечная шляпа; полы подпоясанного камзола и отвороты широких старомодных штанов касались верха тяжелых сапог, а его лицо — о! — было зеленоватым и пугающим, с застывшими глазами, что тускло светились в сумерках, будто фосфор. Карлик тащил с собой бочонок, и наш жизнерадостный бродяга, увидев жест незнакомца, повелевавший, чтобы Рип облегчил его ношу, взвалил бочонок на плечи и зашагал в горы.
В сумерках они добрались до небольшого плато, где десяток человек в одежде давно минувших времен, с лицами, точь-в-точь, как у провожатого Рипа, такие же тихие и бессловесные, с величайшей сосредоточенностью играли в шары. Иногда те выкатывались за край плато и падали на камни с громовым грохотом. Седобородый человек, закутанный в плащ, стоявший в стороне, повернулся вместе с остальными и с неудовольствием посмотрел на гостя, который случайно оказался среди них. Первым делом Рип собрался сбежать, но зловещие, цепкие взгляды от окруживших людей заставили его ноги подкоситься, и он ничуть не возражал, когда они жестами показали вынуть пробку из бочонка и сделать глоток выдержанного шнапса, какого он никогда доселе не пробовал – а ведь он знал вкус всего спиртного в Кэтскилле. Хоть эти странные люди и не стали дружелюбней после нескольких пропущенных кувшинов, Рипа охватило тепло удовлетворения; затем, утомленный сонливостью, он примостил голову на камень, вытянул усталые ноги и провалился в сон.
Утро. Солнечный свет пестрел среди тени от листьев на земле, когда Рип проснулся; кое-как поднявшись со своей постели, с ломотой в костях, он потянулся к ружью. Ранее почтенное оружие настолько покрылось ржавчиной и гнилью, что развалилось в его руках, и, глядя на обломки у его ног, Рип заметил, что одежда на нем превратилась в лохмотья и заплесневела, а белая борода прикрывала грудь. Растерянный и напуганный, всякий раз уныло покачивая головой, как только возвращались воспоминания о безмолвной пирушке, он поковылял вниз, так быстро, как только мог, мучаясь от резкой боли в коленях и локтях, и добрался до родной деревни.
Как! Разве это был Кэтскилл? То ли это место, которое он вчера отставил? Неужели за ночь возникли новые дома, а на рассвете вместо луга раскинулись улицы? А люди? Где же его друзья? Дети, с которыми он возился, опухшие выпивохи, которых он вчера оставил охлаждать красные носы в оловянных кружках у дверей таверны, собаки, что приветственно ему лаяли, чуя в нем родственный дух бродяги — где они все?
А его жена, чья сильная рука и находчивый язык заставляли его коротать время в горах; как получилось, что она не ждет его у ворот? Но и ворот не было на привычном месте — он нашел лишь неогороженный бурьян и разрушенную стену подвала. Дом Рипа исчез. Зеваки насмехались над его сгорбленной, худой фигурой, его свалявшимися волосами, позорной одеждой, над его потрясенным и печальным видом. Он по привычке остановился у таверны, которую узнал, несмотря на новую вывеску: офицер в синем мундире и треуголке сменил алого Георга Третьего из его воспоминаний, и ныне название гласило: «Генерал Вашингтон». Вокруг него быстро собрались лентяи, завсегдатаи таверны и подмастерья, отлынивающие от работы, и, хотя их лица были чужды ему, а манеры грубы, он позволил себе поинтересоваться, не знают ли они таких-то и таких-то его друзей.
— Ник Уэддер? Мертв уже восемнадцать лет.
— Бром Датчер? Ушел в армию и убит при Стоуни Пойнт.
— Ван Бруммел? Тоже ушел в армию, заседает сейчас в Конгрессе.
— А Рип ван Винкль?
— Да, этот здесь. Вот он, туточки.
И к немалому смущению Рипа, он увидел перед собой своего молодого двойника: ленивого, небрежного, добродушного, словом, такого, каким он помнил себя вчера — если это было вчера.
— Это юный Рип, — продолжил его собеседник, — Его отца тоже так звали, но двадцать лет назад он ушел в горы и не вернулся. Вероятно, он сорвался со скалы, или его похитили индейцы, или сожрали медведи.
Двадцать лет спустя! Да, истинно так и получилось! Рип проспал двадцать лет и ни разу не проснулся. Он покинул мирную колониальную деревушку, а вернулся в суетный республиканский городок. Как он в конечном счете нашел среди старых обитателей тех, кто признал его; как он нашел уютный дом, где его замужняя дочь и сын приняли его с добротой; как он принял известие, что его жена умерла от апоплексического удара в ссоре; как он занял место на бочонке в таверне, курил длинные трубки и рассказывал небылицы до конца своих дней – все это осталось в записях начала века.
И Рип рассказывал странную историю, будто он служил мундшенком у мертвой команды «Полумесяца». Он пил голландский джин не с кем-нибудь, но с самим Генри Гудзоном. Некоторые говорят, будто призрак Гудзона поселился среди этих холмов, поскольку с них открывается вид на милую долину, что он когда-то открыл; но другие клянутся, что каждые двадцать лет он и его люди собираются на кутеж в горах, что так очаровали их с тех самых пор, когда на западном небосклоне перед ними впервые появилась высокая верхушка суши, а спиртное, что они пьют в эту ночь, — отрава, что погружает любого смертного, кто пригубит ее, в крепкий сон, и уже ничто не сможет разбудить его до того самого дня, когда команда встретится вновь.
Если подняться с восточной стороны гор по старой почтовой дороге, на середине подъема покажется камень, на котором спал Рип ван Винкль, и можно увидеть выемку в форме его головы. Призрачные гуляки навестят Кэтскилл в 1909 году, и всем туристам, кто окажется в сентябре этого года в Кэтскилле, стоит опасаться принимать спиртное из рук незнакомцев.

@темы: Американские сказки

---

Взяла с собой перечитывать "Пестрые Истории" Рат-Вега (кстати, это я сейчас поняла, что название - отсылка к Элиану, который не менее забавен и прекрасен), и меня просто унесло от этих коротеньких историй об авантюристах, легендах и темных исторических слухов. Понятно, что книга есть сборник анекдотов, но автор настолько добросовестен в их изложении, что невольно начинает работать фантазия - а вот бы написать историю подменыша барона Каройи, про пьяного члена "Вечного Клуба", который не покинул пьяного поста в день великого лондонского пожара, о корсиканском короле, продавшем королевство после долговой тюрьмы и еще кучу всего. Удивительно, одним словом ))

Закончила второй круг редактуры ^^)) Жизнь хороша, несмотря ни на что!

@темы: история, XVIII век, XVII век, а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты

---

Самое тяжкое дело в субботу - разбирать официальные и обменные открытки, которые пришли за неделю.
Зато один товарищ прислал голландский торговый корабль восемнадцатого века, как называют его в Англиях - The East Indiaman, по имени Амстердам ))) В ответ не удержалась, понаписала о комплиментах торговой голландской жилке, которые вычитывала в старых книгах )
Еще замечательная открытка пришла от литовского знакомого историка - на этот раз посвященная истории Саксонии и Августу Сильному. Остальное более обычное, в основном, красивые замки, африканские птички, рисованный попугайчик и несколько открыток из разряда "странное".
Теперь осталась вторая часть трудного дела - подписать все открытки, которые мне нужно отправить >.<

@темы: XVIII век, а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты, Ост-Индская Компания

---

Думаю, как-то так нас редактора и воспринимают:

Картинка раз

И енотика в ленту (хотя с ним бы я поспорила):

Картинка два

@темы: наркотики против насилия

---

Очень приятно находить в чужих мемуарах или опубликованной переписке любимые и давно знакомые цитаты. Охватывает такое теплое чувство узнавания и солидарности, словно далекий привет и дружеский жест. Сегодня узнала раскавыченного Вольтера в переписке Чуковской и Самойлова (от Чуковской, право же, не ожидала именно Вольтера). А еще они слушали Бриттена ))
Так и хочется обнимать и няшить.

Историю Древнего Рима Ливия нельзя прочесть один раз. Во всяком случае, с электронного носителя точно; это книга, как и Цицерон, для неспешного прочтения с конспектированием и смакованием. Все-таки теперь стало ясней, откуда пошло вознесение отечества во времена классицизма, стоит только вспомнить многие из историй. И, опять же, очень тронула история Горациев и Куриациев во время короткой войны римлян и альбинцев. И Тарквиний Гордый, замешавший кашу на крови. И, конечно, спокойствие рассказчика, за которым видно определенное волнение и смирение, что историю невозможно изменить.

"Было тогда в каж­дой из ратей по трое бра­тьев-близ­не­цов, рав­ных и воз­рас­том, и силой. Это были, как зна­ет каж­дый, Гора­ции и Кури­а­ции, и едва ли есть пре­да­ние древ­но­сти, извест­ное более широ­ко; но и в таком ясном деле не обо­шлось без пута­ни­цы насчет того, к како­му наро­ду при­над­ле­жа­ли Гора­ции, к како­му Кури­а­ции. Писа­те­ли рас­хо­дят­ся во мне­ни­ях, но боль­шая часть, насколь­ко я могу судить, зовет рим­лян Гора­ци­я­ми, к ним хоте­лось бы при­со­еди­нить­ся и мне. Цари обра­ща­ют­ся к близ­не­цам, пред­ла­гая им обна­жить мечи, — каж­до­му за свое оте­че­ство: той сто­роне доста­нет­ся власть, за какою будет побе­да. Воз­ра­же­ний нет, сго­ва­ри­ва­ют­ся о вре­ме­ни и месте. Преж­де чем начал­ся бой, меж­ду рим­ля­на­ми и аль­бан­ца­ми был заклю­чен дого­вор на таких усло­ви­ях: чьи граж­дане побе­дят в схват­ке, тот народ будет мир­но власт­во­вать над дру­гим.

О битве и последствиях

...
Когда заклю­чи­ли дого­вор, близ­не­цы, как было услов­ле­но, берут­ся за ору­жие. С обе­их сто­рон обод­ря­ют сво­их: на их ору­жие, на их руки смот­рят сей­час оте­че­ские боги, оте­че­ство и роди­те­ли, все сограж­дане — и дома и в вой­ске. Бой­цы, и от при­ро­ды воин­ствен­ные, и обод­ря­е­мые кри­ка­ми, высту­па­ют на сере­ди­ну меж дву­мя ратя­ми. Оба вой­ска сели перед сво­и­ми лаге­ря­ми, сво­бод­ные от пря­мой опас­но­сти, но не от тре­во­ги — спор ведь шел о пер­вен­стве и реше­ние зави­се­ло от доб­ле­сти и уда­чи столь немно­гих. В напря­жен­ном ожи­да­нии все чув­ства обра­ща­ют­ся к зре­ли­щу, отнюдь не теша­ще­му глаз.

Пода­ют знак, и шесть юно­шей с ору­жи­ем наиз­го­то­ве, по трое, как два строя, схо­дят­ся, вобрав в себя весь пыл двух боль­ших ратей. И те и дру­гие дума­ют не об опас­но­сти, гро­зя­щей им самим, но о гос­под­стве или раб­стве, ожи­да­ю­щем весь народ, о гря­ду­щей судь­бе сво­е­го оте­че­ства, нахо­дя­щей­ся теперь в соб­ствен­ных их руках. Едва толь­ко в пер­вой сшиб­ке стук­ну­ли щиты, сверк­ну­ли бли­ста­ю­щие мечи, глу­бо­кий тре­пет охва­ты­ва­ет всех, и, поку­да ничто не обна­де­жи­ва­ет ни одну из сто­рон, голос и дыха­ние засты­ва­ют в гор­ле. Когда бой­цы сошлись грудь на грудь и уже мож­но было видеть не толь­ко дви­же­ние тел и мел­ка­нье клин­ков и щитов, но и раны и кровь, трое аль­бан­цев были ране­ны, а двое рим­лян пали. Их гибель исторг­ла крик радо­сти у аль­бан­ско­го вой­ска, а рим­ские леги­о­ны оста­ви­ла уже вся­кая надеж­да, но еще не тре­во­га: они сокру­ша­лись об уча­сти послед­не­го, кото­ро­го обсту­пи­ли трое Кури­а­ци­ев. Волею слу­чая он был невре­дим, и если про­тив всех вме­сте бес­си­лен, то каж­до­му порознь гро­зен. Чтобы разъ­еди­нить про­тив­ни­ков, он обра­ща­ет­ся в бег­ство, рас­счи­тав, что пре­сле­до­ва­те­ли бежать будут так, как поз­во­лит каж­до­му рана. Уже отбе­жал он на какое-то рас­сто­я­нье от места боя, как, огля­нув­шись, уви­дел, что дого­ня­ю­щие раз­де­ле­ны нема­лы­ми про­ме­жут­ка­ми и один совсем близ­ко. Про­тив это­го и обра­ща­ет­ся он в ярост­ном натис­ке, и, поку­да аль­бан­ское вой­ско кри­чит Кури­а­ци­ям, чтобы пото­ро­пи­лись на помощь бра­ту, побе­ди­тель Гора­ций, убив вра­га, уже устрем­ля­ет­ся в новую схват­ку. Теперь рим­ляне под­дер­жи­ва­ют сво­е­го бой­ца кри­ком, какой все­гда под­ни­ма­ют при неожи­дан­ном обо­ро­те поедин­ка сочув­ству­ю­щие зри­те­ли, и Гора­ций спе­шит закон­чить сра­же­ние. Итак, он, преж­де чем смог подо­спеть послед­ний, кото­рый был неда­ле­ко, при­кан­чи­ва­ет еще одно­го Кури­а­ция: и вот уже воен­ное сча­стье срав­ня­лось — про­тив­ни­ки оста­лись один на один, но не рав­ны у них были ни надеж­ды, ни силы. Рим­ля­нин, целый и невре­ди­мый, одер­жав­ший двой­ную побе­ду, был гро­зен, идя в тре­тий бой; аль­ба­нец, изне­мог­ший от раны, изне­мог­ший от бега, слом­лен­ный зре­ли­щем гибе­ли бра­тьев, покор­но ста­но­вит­ся под удар. И то не было боем. Рим­ля­нин вос­кли­ца­ет, ликуя: «Дво­их я при­нес в жерт­ву теням моих бра­тьев, тре­тье­го отдам на жерт­вен­ник того дела, ради кото­ро­го идет эта вой­на, чтобы рим­ля­нин власт­во­вал над аль­бан­цем». Уда­ром свер­ху вон­за­ет он меч в гор­ло про­тив­ни­ку, едва дер­жа­ще­му щит; с пав­ше­го сни­ма­ет доспе­хи.
...
С тем оба вой­ска и уда­ли­лись в свои горо­да.

Пер­вым шел Гора­ций, неся трой­ной доспех, перед Капен­ски­ми воро­та­ми его встре­ти­ла сест­ра-деви­ца, кото­рая была про­сва­та­на за одно­го из Кури­а­ци­ев; узнав на пле­чах бра­та жени­хов плащ, выткан­ный ею самою, она рас­пус­ка­ет воло­сы и, пла­ча, окли­ка­ет жени­ха по име­ни. Сви­ре­пую душу юно­ши воз­му­ти­ли сест­ри­ны вопли, омра­чав­шие его побе­ду и вели­кую радость все­го наро­да. Выхва­тив меч, он зако­лол девуш­ку, вос­клик­нув при этом: «Отправ­ляй­ся к жени­ху с тво­ею не в пору при­шед­шей любо­вью! Ты забы­ла о бра­тьях — о мерт­вых и о живом, — забы­ла об оте­че­стве. Так да погибнет вся­кая рим­лян­ка, что станет опла­ки­вать непри­я­те­ля!»

Чер­ным делом сочли это и отцы, и народ, но про­ти­во­сто­я­ла пре­ступ­ле­нию недав­няя заслу­га. Все же Гора­ций был схва­чен и при­ве­ден в суд к царю. А тот, чтобы не брать на себя такой при­скорб­ный и неугод­ный тол­пе при­го­вор и после­ду­ю­щую казнь, созвал народ­ный сход и объ­явил: «В согла­сии с зако­ном, назна­чаю дуум­ви­ров, чтобы они вынес­ли Гора­цию при­го­вор за тяж­кое пре­ступ­ле­ние». А закон зву­чал устра­ша­ю­ще: «Совер­шив­ше­го тяж­кое пре­ступ­ле­ние да судят дуум­ви­ры; если он от дуум­ви­ров обра­тит­ся к наро­ду, отста­и­вать ему свое дело перед наро­дом; если дуум­ви­ры выиг­ра­ют дело, обмо­тать ему голо­ву, под­ве­сить верев­кой к зло­ве­ще­му дере­ву, засечь его внут­ри город­ской чер­ты или вне город­ской чер­ты». Таков был закон, в согла­сии с кото­рым были назна­че­ны дуум­ви­ры. Дуум­ви­ры счи­та­ли, что закон не остав­ля­ет им воз­мож­но­сти оправ­дать даже неви­нов­но­го. Когда они вынес­ли при­го­вор, то один из них объ­явил: «Пуб­лий Гора­ций, осуж­даю тебя за тяж­кое пре­ступ­ле­ние. Сту­пай, лик­тор, свя­жи ему руки». Лик­тор подо­шел и стал ладить пет­лю. Тут Гора­ций, по сове­ту Тул­ла, снис­хо­ди­тель­но­го истол­ко­ва­те­ля зако­на, ска­зал: «Обра­ща­юсь к наро­ду». Этим обра­ще­ни­ем дело было пере­да­но на рас­смот­ре­нье наро­да. На суде осо­бен­но силь­но тро­нул собрав­ших­ся Пуб­лий Гора­ций-отец, объ­явив­ший, что дочь свою он счи­та­ет уби­той по пра­ву: слу­чись по-ино­му, он сам нака­зал бы сына отцов­скою вла­стью. Потом он про­сил всех, чтоб его, кото­рый так недав­но был оби­лен потом­ством, не остав­ля­ли вовсе без­дет­ным. Обняв юно­шу и ука­зы­вая на доспе­хи Кури­а­ци­ев, при­би­тые на месте, что ныне зовет­ся «Гора­ци­е­вы копья», ста­рик гово­рил: «Неуже­ли, кви­ри­ты, того же, кого толь­ко что виде­ли всту­па­ю­щим в город в почет­ном убран­стве, тор­же­ству­ю­щим побе­ду, вы смо­же­те видеть с колод­кой на шее, свя­зан­ным, меж плетьми и рас­пя­ти­ем? Даже взо­ры аль­бан­цев едва ли мог­ли бы выне­сти столь без­об­раз­ное зре­ли­ще! Сту­пай, лик­тор, свя­жи руки, кото­рые совсем недав­но, воору­жен­ные, при­нес­ли рим­ско­му наро­ду гос­под­ство. Обмо­тай голо­ву осво­бо­ди­те­лю наше­го горо­да; под­весь его к зло­ве­ще­му дере­ву; секи его, хоть внут­ри город­ской чер­ты — но непре­мен­но меж эти­ми копья­ми и вра­же­ски­ми доспе­ха­ми, хоть вне город­ской чер­ты — но непре­мен­но меж могил Кури­а­ци­ев. Куда ни уве­де­те вы это­го юно­шу, повсю­ду почет­ные отли­чия будут защи­щать его от позо­ра каз­ни!» Народ не вынес ни слез отца, ни рав­но­го перед любою опас­но­стью спо­кой­ствия духа само­го Гора­ция — его оправ­да­ли ско­рее из вос­хи­ще­ния доб­ле­стью, неже­ли по спра­вед­ли­во­сти. А чтобы явное убий­ство было все же искуп­ле­но очи­сти­тель­ной жерт­вой, отцу пове­ле­ли, чтобы он совер­шил очи­ще­ние сына на обще­ствен­ный счет.

Совер­шив осо­бые очи­сти­тель­ные жерт­во­при­но­ше­ния, кото­рые с той поры заве­ща­ны роду Гора­ци­ев, отец пере­ки­нул через ули­цу брус и, при­крыв юно­ше голо­ву, велел ему прой­ти слов­но бы под ярмом. Брус суще­ству­ет и по сей день, и все­гда его чинят на обще­ствен­ный счет; назы­ва­ют его «сест­рин брус». Гроб­ни­ца Гора­ции — на месте, где та пала мерт­вой, — сло­же­на из теса­но­го кам­ня".

А еще я почти закончила натюрморт (простите за качество). Копировать да Винчи оказалось самым трудным делом.

@темы: история, XX век, карантин, Искусство, влюбленные весенние коты

---

Вскоре после захвата крепости адмирал Уотсон воспользовался возможностью навестить несчастных пленников, и разговор между ними был безмерно трогателен. Когда он вошел в их дом, вся семья сделала большой салам, то есть каждый почтительно наклонился так, что коснулся лицом земли, проливая ручьи слез. Адмирал пожелал им утешиться, добавив: «теперь вы под моей защитой, и вам не причинят никаких увечий». Они опять сделали салам. Мать Ангрии, хотя и сильно была тронута этими знаками доброты и человечности, не смогла удержаться от крика: «У людей больше нет короля, у меня нет сына, у дочерей – мужа, а у детей – отца!». Адмирал ответил, что «отныне они должны относиться к нему, как к отцу и другу». После этого младший из детей, мальчик лет шести, всхлипывая, сказал: «Тогда вы будьте моим отцом», немедленно взял адмирала за руку и называл его отцом. Действия ребенка были столь умилительны и столь полностью овладели сердцем этого храброго, доброго человека, что ему пришлось отвернуться от невинного дитяти и справиться со слезами, которые были готовы пролиться из его глаз*.

Кусочек милоты после ужасающего захвата Герии.

@темы: Путешествие в Индию Эдварда Айвза

---

Иногда почитываю чужие жж начинающих писателей. Сегодня нашла очень грустный пост, хотя по сути он вовсе не печален, а полон творческих планов. Автор прикрутил к нему голосовалку с вопросом, какой план ему начать, но получил лишь два голоса в пункте "Начни уж что-нибудь новенькое" и в пункте "Заткни фонтан". Это достаточно печально - окружать себя людьми, которые в тебя не верят.

Если говорить о большой литературе, то читаю пьесы Гоцци. Люблю их за многослойность. Тут и сказка, и выпады в адрес некоторых тогдашних личностей, и чудовищные на наш сегодняшний взгляд поступки, и благородные чувства, и все вместе как-то необычно мило душе, и оставляет чудесное послевкусие, как от родниковой воды. Список литературы в последние недели скачет во все стороны: то перечитывала Войновича с "Монументальной пропагандой", то Аристофана с "Облаками", то Сетона-Томпсона, которого я все-таки надеюсь доперевести (кое-что, что у нас не переводилось). Кстати, не премину заметить, что Николай Чуковский, который делал большинство его переводов, все-таки восхитительный мастер. Он так попал в лад построению его предложений и фраз, и все это естественно, не вымученно - просто сказка.

Лабиринт решил меня добить и подсовывает в рекламе то альбом Бернардо Беллотто с восхитительными иллюстрациями, то историю русского мундира при Елизавете Петровне ))) Цены у этих людей совершенно не гуманные.

@темы: О книгах, Семилетняя война

---

Тут редактор, с которым мы пару раз шапочно общались, написал очень правильную вещь, которую я не могу не процитировать:

"Это трудно, но забавно и вдохновляет – понять – кто же я. В каком жанре – я король. И полезно.
Могу ошибаться, но, кажется, я знаю как понять, что твое, а что нет. Писать может быть тяжело и легко, это не играет роли. А вот погружение…
Вот пишешь и весь уходишь в придуманное, и все важно, и каждое слово на своем месте. Значит – это ваше. И только так писать. Только так".

Ну и в тему:

25 вещей, которые я хотел бы сказать людям, «стремящимся стать писателями»
Чак Уэндиг

Насмотревшись на огромное количество людей, которые сегодня раздают советы «начинающим» авторам, я решил: да что за черт? Почему бы и мне не подбросить моих сомнительных самородков мудрости в это хаотичное варево? Посмотрим, подойдут ли тебе мои приправы.

1. Никаких больше «стремлюсь стать», тупицы

Есть два состояния, в которых ты можешь находиться: «человек, который пишет» и «человек, который не пишет». Если ты пишешь – ты писатель. Если не пишешь – ты не писатель. «Я стремлюсь стать писателем» – бессмысленное, пустое утверждение, окутывающее романтичной дымкой Неписец. Говорить так нелепо, равно как и утверждать: «Я стремлюсь поднять этот упавший на пол клочок бумажки». Или подними, или брось. Не желаю слышать о ваших перепачканных пеленках. Либо снимайте их, либо прекращайте об этом твердить.

2. Бей по почкам свое слабейшее звено

Вы можете стремиться к множеству вещей внутри писательского царства, и это нормально. Вы можете стремиться напечататься. Или стать автором бестселлеров. Или профессиональным внештатным литератором. Или автором, который выкрал свои мемуары и получил деревянным молотком от Опры в прямом эфире, когда вся страна собралась перед телевизором. Вы должны стремиться стать лучшим автором. Мы все должны. В этой игре нет победителей. Мы все можем залезть выше.

3. Начинающие авторы повсюду

Никто не уважает писателей, но каждый хочет им быть (возможно, не уважают именно потому, что каждый хочет им быть). Так что, ты хочешь быть писателем? Рад за тебя! И вон тот парень хочет быть писателем. И та девушка. И вот этот. И вон та. И тот потрепанный субъект. И та долговязая девица. И ваш сосед. И ваш почтальон. И этот чихуахуа. И эта копировальная машина. Перед вами - океан из мечтающих быть принятыми за чернильных рабов и добытчиков словесной руды. Я говорю это не для вашего устрашения. Не для того, чтобы вы оставили писательство. Но вам нужно понимать о себе и о своем пути вот что: лучше делать, чем казаться. Вы заберетесь выше их по лестнице, выкованной в вашей словесной кузне.

4. Мы все ставим за собой невидимые ловушки в джунглях

Не существует одного-единственного пути к писательскому мастерству. Вы не сможете спокойно пройти по чужой дороге. Поэтому советы о писательстве – всего лишь советы. Не более, чем рекомендации. Могут сработать. Могут не сработать. Множество идей витает в воздухе, но ни одна из них не есть Евангелие. Один скажет вам: «Се путь!». Второй укажет иную дорогу и промолвит: «Нет, вот же он». Оба пути верны для них самих и, возможно, оба заведут тебя в тупик. Мы все прокладываем свой курс и сжигаем потом карты. Вот так оно просто. Если хочешь идти вперед, брось искать карты и начинай идти.

5. Идеальный золотой путь бумагомарательного Бодхисаттвы

Шли в задницу Единственный Истинный Путь, вот так. Нет его. Ни у кого нет ответов – ты получишь только рекомендации. Любой, кто скажет, что у него есть Ответ, пучится от газов лжи. Не верь и будь скептичен.

6. Да, оно всегда происходит именно так.

У вас всегда будут дни, когда вы будете чувствовать себя новичком. Будете думать, будто каждый лучше вас. Вы будете изводить себя сомнениями, что якобы кто-то найдет вас, укажет на ваше дерьмо и сделает вывод, что вы – вроде бродяжки от литературы, царапающего куском окаменевшего экскремента на стене. Наступят дни, когда чистый лист словно скроется за пеленой вьюги. Иногда вы будете ненавидеть то, что написали сегодня, вчера или десять лет назад. Плохие дни входят в комплект, да. Вам нужно лишь собраться, надеть шапочку из фольги и, несмотря ни на что, продолжить писать.

7. Реши, как писать, и пиши.

Писать вы научитесь рано. Но большинство авторов тратят много времени, чтобы научиться писать отлично от других. Определенные приемы, стили, жанры, характеры, точки зрения, падежи, все, что угодно! – они придут к вам более естественно, чем к другим. А кое-что будет получаться не так легко. Может быть, вы разберетесь с этим сразу. Но для большинства должно пройти время – время, посвященное реальной работе с текстом, – прежде чем определиться.

8. Закончи свой вздор

Я просто напишу эту фразу дюжину раз, пока не станет ясно: закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор! ЗАКОНЧИ СВОЙ ВЗДОР. Закончи. Свой. Вздор. Закооончи свооой вздооор. Finish your shit. Закінчуй писати дурницi. Закончи свой вздор

9. Вам нужно учить правила,..

…чтобы знать, когда их можно нарушить.

10. Вам нужно нарушать правила,..

… чтобы понять, почему они важны

11. Я подразумеваю под правилами вот что

Писательство – это прикладной навык. Ремесло. Вы можете возразить, что уметь рассказывать – это искусство. Вы можете возразить, что искусство вырастает из умения писать в той же мере, что и дельфин научится кататься на водных лыжах, чем дольше вы будете вглядываться в стереограмму с оптической иллюзией. Но не беги впереди паровоза, дружище. Тебе все-таки нужно знать, как излагать свои мысли. Тебе нужно выучить эти крышесносные законы. Я вижу много авторов, желающих перепрыгнуть свой уровень мастерства и просто начинать рассказывать истории, - но вы когда-нибудь пытались сделать что-нибудь, что вам не по зубам? Мне приходилось воображать картинки, и я пытался зарисовать их акварелью, но, в конце концов, они выглядели так, будто кто-то срыгнул на рисунок водянистым йогуртом. Я протестовал: ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ВЫГЛЯДЯТ КРАСИВО? Да потому что ты не знаешь, как надо рисовать, дубина тупоголовая! Вы не сможете приложить свой талант, пока не научитесь поддерживать его.

12. О, эти золотые деньки в колледже!

Почему дни нашей молодости называют золотыми? Неужели золото действительно воскрешает в памяти дикие и благодатные времена нашего отрочества? Скорее уж, жареная картошка. Или бутылка светлого пива. Без понятия. Так о чем мы говорили? А! Точно. Колледж. Вам он нужен? Нужно ли академическое образование тебе, о, юный кандидат в орден Пишущих Мартышек? Да ничуть. Всем до голубиного дерьма есть у вас степень или нет, если речь идет об издании. Им важно, что ты можешь писать. Да, колледж или даже аспирантура могут помочь вам писать лучше – как было со мной! – хотя я б поспорил, что деньги, которые вы потратите, лучше оставить на собственный прокорм, пока вы будете учиться писать в любой из мышеловок, что зовутся местом постоянного жительства. Вы можете многому научиться только от кого-то, кто будет вас учить как писать. И, в итоге, вы таки должны будете писать.

13. Чтение не сделает вас писателем

Старая поговорка, верно? «Чтобы стать писателем, вам нужно только читать и писать». Вы научитесь писать, читая, в той же мере, как и столярному мастерству, сидя в кресле. Вы учитесь писать только, когда пишете. И, когда вы читаете, вы черпаете оттуда знания, если разбираете книгу – как это автор делает? Как он совместил характеры и сюжет? Вы должны читать критически – вот что.

14. Вот тебе жестяная кружка, вот бродяжнический узелок и перепачканные подштанники

Какое-то время ты собираешься поголодать, так что подготовься к этому сейчас. Не увольняйся с основной работы. Пока.

15. Бизнес искусству не враг

Если ты думаешь, что деньги обесценивают искусство, тогда закончим разговор. Мне нечего тебе сказать. Деньги обесценивают искусство не больше, чем искусство – деньги; бизнес может помочь искусству, навредить ему или не возыметь на него никакого эффекта. Поговорка звучит вовсе не «деньги – корень всех зол». А вот так: «Любовь к деньгам – корень всех зол». Бизнес может навредить искусству только в том случае, если цель искусства – заработать денег. Это так и для вашего литературного творчества.

16. Возможно, неожиданный успех не так уж нежданен

Внезапно на вашем радаре появляется огромная светящаяся точка, словно к вам быстро приближается толпа чужих, и это вроде: «Эй! Тот автор появился из ниоткуда! Неожиданный успех! Мега-бестселлер! Контракт на миллион долларов!». А потом у вас появляется мысль: «Я тоже так могу. Я могу стать из почти ничтожества любимым автором Америки, и Опра посадит меня в золотую клетку и будет поить меня дорогущим кофе из бобов, которые предварительно скормили птичке додо, чтобы она выкакала их обратно». Да, но только те «неожиданные счастливцы» редко появляются из ниоткуда. Как и астероиды, грозящие уничтожить землю и повергнуть ее в апокалипсис пыли, пепла и погасшего солнца, не появляются из ниоткуда; этим подонкам приходится проделывать долгий путь до земли, даже если мы этого и не замечаем. Неожиданный успех – не выигрыш в лотерею. Скорее всего, эти люди вкалывают долгие годы в неизвестности. Запомни урок: работа имеет значение.

17. Будь в центре вселенной

В этом моя теория жизни и литературного творчества – и это такая глубокомысленная дрянь, что притушите-ка сейчас огни, наденьте деловой свитер с высоким воротником, накиньте поверх твидовый пиджак с заплатками на локтях, подойдите сюда и забьем косячок, который я стянул у лидера секты Афгани. Теория вот в чем: встреть Вселенную на полпути, и она встретит тебя на половине обратного пути. Объясняю доступней: в любой карьере есть составляющие (но особенно в писательстве), которые далеко за пределами вашей власти. Вы не можете контролировать все. Кое-что осталось на произвол судьбы. Но вам все равно придется выкладываться. В вас не попадет молния, если вы не выбежите из дома в грозу. Вы должны увеличить свои шансы. Вы сделаете это, если встретите Вселенную на пути. Вы сделаете это, если будете работать.

18. Напечататься за свой счет – не самый легкий выход

Напечататься за свой счет – реальный путь. Однако не самый легкий. Забудь об этой идее. Ты не крутанешься, как маленькая балерина, и книга не выпадет у тебя из вагины (Если так произойдет, сходи-ка к доктору. Особенно, если ты - парень). Нужно много усилий, чтобы продвинуть правильно опубликованную самиздатом книгу. Избавьтесь от мысли, что это самый дешевый, легчайший заурядный способ. Допустим, быстрый. Но это все.

19. Нет, человек, которого я вижу впервые, я не хочу читать твою чепуху

На самом деле не хочу. Как не хочет и любой работающий автор. Ничего личного. Мы просто не отличаем вас от какого-нибудь шныряющего спам-бота, что готов вывалить нам на голову ведро с пилюлями для увеличения члена или письма с нигерийскими деньгами. Это не значит, что мы не дружелюбны или не желаем говорить с вами о вашей работе, но мы уже зарылись по шею в мусоре собственной словесной кузни (или ужрались и без сознания валяемся возле какого-нибудь Чак-И-Чиз). У нас нет времени читать работы незнакомцев. Если хотите попросить об этом, будьте вежливы. И, черт возьми, не сходите с ума, если услышали отказ.

20. Ваша ревность и депрессия не имеют никакого значения

Каждый писатель бранит себя. Такая у нас специальность. Мы видим, как другой автор ловит удачу, и вначале мы такие: «Вау, здорово ему!», но десять минут спустя в нас попадает снайперская пуля зависти, и яд прорастает в нашу голову, точно забили железнодорожный костыль: «Но почему не я?». А потом мы идем принять ванну в обнимку с тостером. К черту! Эти чувства не имеют значения. Они вам не помогут. Они могут быть нормальными, могут быть естественными, но они бесполезны и совершенно неинтересны.

21. Говорить о процессе писания – не то же самое, что и писать.

Дальнейших комментариев не требуется.

22. Напичкай свою эхо-камеру си-четыре и подорви ее

Начинающие авторы часто запираются в эхо-камерах с другими начинающими авторами, и часто происходит одно из двух: либо каждый дрочит другому, и никто не пишет ничего грубого, и каждому нравится все-все-все, и начинается старый добрый праздник самодовольства и щекотки яиц, либо у людей чешутся руки подраться, и эти люди не знают, что такое - хорошая критика, и она разрушительна, нежели созидательна, и вокруг вашей головы кружится облако из плохих предчувствий, будто поветрие из мочащихся крыс. Если вы обнаружили себя в подобной эхо-камере, взорвите стену и выбирайтесь на волю.

23. Учитесь держать удар

Агенты, редакторы, критики, читатели, интернет-тролли – все они наверняка скажут то, что вы не желаете слышать. Толстой кожи мало. Вам нужен панцирь из кожи. Хитиновый экзоскелет. Писательство – жестокое ремесло, где вас ждет немало стрел и ударов в лицо и сердце. Вот что это такое.

24. Вы можете делать все, что взбредет вам в голову

Мир, который вы создаете, как писатель, принадлежит вам и только вам. Всегда найдется кто-то, кто скажет вам, чего вы не можете делать, но они почти всегда ошибаются. Вы можете сделать все, что захочется. Это может не принести вам дохода. Не выплатить вам ипотеку. Но мы говорим не об этом. Мы говорим о том, что происходит между вами и чистым листом. Это только вы и ваша история. Если вы любите ее и хотите записать, то просто захлопните ловушку и напишите. И напишите хорошо. Не ждите ничего, кроме этого – ни награды, ни парада победы, но всеобъемлющее удовлетворение будет вашим.

25. Единственное правило, без дураков

Это писать. Писать, писать и писать, мать вашу. Лучше писать сегодня, чем вчера, лучше писать завтра, чем сегодня. Вперед, славная пишущая обезьянка, вперед. Если ты не писатель, что-нибудь остановит тебя: собственные сомнения, неодобрение завистников, плохой отзыв, неумение распределять время, голодный енот, который откусит вам пальцы, неважно что. Если ты – писатель, ты будешь писать. И не будешь останавливаться, чтобы поглядеть назад.

terribleminds.com/ramble/2012/02/21/25-things-i...

@темы: учебное, влюбленные весенние коты

---

Тут редактор, с которым мы пару раз шапочно общались, написал очень правильную вещь, которую я не могу не процитировать:

"Это трудно, но забавно и вдохновляет – понять – кто же я. В каком жанре – я король. И полезно.
Могу ошибаться, но, кажется, я знаю как понять, что твое, а что нет. Писать может быть тяжело и легко, это не играет роли. А вот погружение…
Вот пишешь и весь уходишь в придуманное, и все важно, и каждое слово на своем месте. Значит – это ваше. И только так писать. Только так".

Ну и в тему:

25 вещей, которые я хотел бы сказать людям, «стремящимся стать писателями»
Чак Уэндиг

Насмотревшись на огромное количество людей, которые сегодня раздают советы «начинающим» авторам, я решил: да что за черт? Почему бы и мне не подбросить моих сомнительных самородков мудрости в это хаотичное варево? Посмотрим, подойдут ли тебе мои приправы.

1. Никаких больше «стремлюсь стать», тупицы

Есть два состояния, в которых ты можешь находиться: «человек, который пишет» и «человек, который не пишет». Если ты пишешь – ты писатель. Если не пишешь – ты не писатель. «Я стремлюсь стать писателем» – бессмысленное, пустое утверждение, окутывающее романтичной дымкой Неписец. Говорить так нелепо, равно как и утверждать: «Я стремлюсь поднять этот упавший на пол клочок бумажки». Или подними, или брось. Не желаю слышать о ваших перепачканных пеленках. Либо снимайте их, либо прекращайте об этом твердить.

2. Бей по почкам свое слабейшее звено

Вы можете стремиться к множеству вещей внутри писательского царства, и это нормально. Вы можете стремиться напечататься. Или стать автором бестселлеров. Или профессиональным внештатным литератором. Или автором, который выкрал свои мемуары и получил деревянным молотком от Опры в прямом эфире, когда вся страна собралась перед телевизором. Вы должны стремиться стать лучшим автором. Мы все должны. В этой игре нет победителей. Мы все можем залезть выше.

3. Начинающие авторы повсюду

Никто не уважает писателей, но каждый хочет им быть (возможно, не уважают именно потому, что каждый хочет им быть). Так что, ты хочешь быть писателем? Рад за тебя! И вон тот парень хочет быть писателем. И та девушка. И вот этот. И вон та. И тот потрепанный субъект. И та долговязая девица. И ваш сосед. И ваш почтальон. И этот чихуахуа. И эта копировальная машина. Перед вами - океан из мечтающих быть принятыми за чернильных рабов и добытчиков словесной руды. Я говорю это не для вашего устрашения. Не для того, чтобы вы оставили писательство. Но вам нужно понимать о себе и о своем пути вот что: лучше делать, чем казаться. Вы заберетесь выше их по лестнице, выкованной в вашей словесной кузне.

4. Мы все ставим за собой невидимые ловушки в джунглях

Не существует одного-единственного пути к писательскому мастерству. Вы не сможете спокойно пройти по чужой дороге. Поэтому советы о писательстве – всего лишь советы. Не более, чем рекомендации. Могут сработать. Могут не сработать. Множество идей витает в воздухе, но ни одна из них не есть Евангелие. Один скажет вам: «Се путь!». Второй укажет иную дорогу и промолвит: «Нет, вот же он». Оба пути верны для них самих и, возможно, оба заведут тебя в тупик. Мы все прокладываем свой курс и сжигаем потом карты. Вот так оно просто. Если хочешь идти вперед, брось искать карты и начинай идти.

5. Идеальный золотой путь бумагомарательного Бодхисаттвы

Шли в задницу Единственный Истинный Путь, вот так. Нет его. Ни у кого нет ответов – ты получишь только рекомендации. Любой, кто скажет, что у него есть Ответ, пучится от газов лжи. Не верь и будь скептичен.

6. Да, оно всегда происходит именно так.

У вас всегда будут дни, когда вы будете чувствовать себя новичком. Будете думать, будто каждый лучше вас. Вы будете изводить себя сомнениями, что якобы кто-то найдет вас, укажет на ваше дерьмо и сделает вывод, что вы – вроде бродяжки от литературы, царапающего куском окаменевшего экскремента на стене. Наступят дни, когда чистый лист словно скроется за пеленой вьюги. Иногда вы будете ненавидеть то, что написали сегодня, вчера или десять лет назад. Плохие дни входят в комплект, да. Вам нужно лишь собраться, надеть шапочку из фольги и, несмотря ни на что, продолжить писать.

7. Реши, как писать, и пиши.

Писать вы научитесь рано. Но большинство авторов тратят много времени, чтобы научиться писать отлично от других. Определенные приемы, стили, жанры, характеры, точки зрения, падежи, все, что угодно! – они придут к вам более естественно, чем к другим. А кое-что будет получаться не так легко. Может быть, вы разберетесь с этим сразу. Но для большинства должно пройти время – время, посвященное реальной работе с текстом, – прежде чем определиться.

8. Закончи свой вздор

Я просто напишу эту фразу дюжину раз, пока не станет ясно: закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор. Закончи свой вздор! ЗАКОНЧИ СВОЙ ВЗДОР. Закончи. Свой. Вздор. Закооончи свооой вздооор. Finish your shit. Закінчуй писати дурницi. Закончи свой вздор

9. Вам нужно учить правила,..

…чтобы знать, когда их можно нарушить.

10. Вам нужно нарушать правила,..

… чтобы понять, почему они важны

11. Я подразумеваю под правилами вот что

Писательство – это прикладной навык. Ремесло. Вы можете возразить, что уметь рассказывать – это искусство. Вы можете возразить, что искусство вырастает из умения писать в той же мере, что и дельфин научится кататься на водных лыжах, чем дольше вы будете вглядываться в стереограмму с оптической иллюзией. Но не беги впереди паровоза, дружище. Тебе все-таки нужно знать, как излагать свои мысли. Тебе нужно выучить эти крышесносные законы. Я вижу много авторов, желающих перепрыгнуть свой уровень мастерства и просто начинать рассказывать истории, - но вы когда-нибудь пытались сделать что-нибудь, что вам не по зубам? Мне приходилось воображать картинки, и я пытался зарисовать их акварелью, но, в конце концов, они выглядели так, будто кто-то срыгнул на рисунок водянистым йогуртом. Я протестовал: ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ВЫГЛЯДЯТ КРАСИВО? Да потому что ты не знаешь, как надо рисовать, дубина тупоголовая! Вы не сможете приложить свой талант, пока не научитесь поддерживать его.

12. О, эти золотые деньки в колледже!

Почему дни нашей молодости называют золотыми? Неужели золото действительно воскрешает в памяти дикие и благодатные времена нашего отрочества? Скорее уж, жареная картошка. Или бутылка светлого пива. Без понятия. Так о чем мы говорили? А! Точно. Колледж. Вам он нужен? Нужно ли академическое образование тебе, о, юный кандидат в орден Пишущих Мартышек? Да ничуть. Всем до голубиного дерьма есть у вас степень или нет, если речь идет об издании. Им важно, что ты можешь писать. Да, колледж или даже аспирантура могут помочь вам писать лучше – как было со мной! – хотя я б поспорил, что на деньги, которые вы потратите, лучше оставить на собственный прокорм, пока вы будете учиться писать в любой из мышеловок, что зовутся местом постоянного жительства. Вы можете многому научиться только от кого-то, кто будет вас учить как писать. И, в итоге, вы таки должны будете писать.

13. Чтение не сделает вас писателем

Старая поговорка, верно? «Чтобы стать писателем, вам нужно только читать и писать». Вы научитесь писать, читая, в той же мере, как и столярному мастерству, сидя в кресле. Вы учитесь писать только, когда пишете. И, когда вы читаете, вы черпаете оттуда знания, если разбираете книгу – как это автор делает? Как он совместил характеры и сюжет? Вы должны читать критически – вот что.

14. Вот тебе жестяная кружка, вот бродяжнический узелок и перепачканные подштанники

Какое-то время ты собираешься поголодать, так что подготовься к этому сейчас. Не увольняйся с основной работы. Пока.

15. Бизнес искусству не враг

Если ты думаешь, что деньги обесценивают искусство, тогда закончим разговор. Мне нечего тебе сказать. Деньги обесценивают искусство не больше, чем искусство – деньги; бизнес может помочь искусству, навредить ему или не возыметь на него никакого эффекта. Поговорка звучит вовсе не «деньги – корень всех зол». А вот так: «Любовь к деньгам – корень всех зол». Бизнес может навредить искусству только в том случае, если цель искусства – заработать денег. Это так и для вашего литературного творчества.

16. Возможно, неожиданный успех не так уж нежданен

Внезапно на вашем радаре появляется огромная светящаяся точка, словно к вам быстро приближается толпа чужих, и это вроде: «Эй! Тот автор появился из ниоткуда! Неожиданный успех! Мега-бестселлер! Контракт на миллион долларов!». А потом у вас появляется мысль: «Я тоже так могу. Я могу стать из почти ничтожества любимым автором Америки, и Опра посадит меня в золотую клетку и будет поить меня дорогущим кофе из бобов, которые предварительно скормили птичке додо, чтобы она выкакала их обратно». Да, но только те «неожиданные счастливцы» редко появляются из ниоткуда. Как и астероиды, грозящие уничтожить землю и повергнуть ее в апокалипсис пыли, пепла и погасшего солнца, не появляются из ниоткуда; этим подонкам приходится проделывать долгий путь до земли, даже если мы этого и не замечаем. Неожиданный успех – не выигрыш в лотерею. Скорее всего, эти люди вкалывают долгие годы в неизвестности. Запомни урок: работа имеет значение.

17. Будь в центре вселенной

В этом моя теория жизни и литературного творчества – и это такая глубокомысленная дрянь, что притушите-ка сейчас огни, наденьте деловой свитер с высоким воротником, накиньте поверх твидовый пиджак с заплатками на локтях, подойдите сюда и забьем косячок, который я стянул у лидера секты Афгани. Теория вот в чем: встреть Вселенную на полпути, и она встретит тебя на половине обратного пути. Объясняю доступней: в любой карьере есть составляющие (но особенно в писательстве), которые далеко за пределами вашей власти. Вы не можете контролировать все. Кое-что осталось на произвол судьбы. Но вам все равно придется выкладываться. В вас не попадет молния, если вы не выбежите из дома в грозу. Вы должны увеличить свои шансы. Вы сделаете это, если встретите Вселенную на пути. Вы сделаете это, если будете работать.

18. Напечататься за свой счет – не самый легкий выход

Напечататься за свой счет – реальный путь. Однако не самый легкий. Забудь об этой идее. Ты не крутанешься, как маленькая балерина, и книга не выпадет у тебя из вагины (Если так произойдет, сходи-ка к доктору. Особенно, если ты - парень). Нужно много усилий, чтобы продвинуть правильно опубликованную самиздатом книгу. Избавьтесь от мысли, что это самый дешевый, легчайший заурядный способ. Допустим, быстрый. Но это все.

19. Нет, человек, которого я вижу впервые, я не хочу читать твою чепуху

На самом деле не хочу. Как не хочет и любой работающий автор. Ничего личного. Мы просто не отличаем вас от какого-нибудь шныряющего спам-бота, что готов вывалить нам на голову ведро с пилюлями для увеличения члена или письма с нигерийскими деньгами. Это не значит, что мы не дружелюбны или не желаем говорить с вами о вашей работе, но мы уже зарылись по шею в мусоре собственной словесной кузни (или ужрались и без сознания валяемся возле какого-нибудь Чак-И-Чиз). У нас нет времени читать работы незнакомцев. Если хотите попросить об этом, будьте вежливы. И, черт возьми, не сходите с ума, если услышали отказ.

20. Ваша ревность и депрессия не имеют никакого значения

Каждый писатель бранит себя. Такая у нас специальность. Мы видим, как другой автор ловит удачу, и вначале мы такие: «Вау, здорово ему!», но десять минут спустя в нас попадает снайперская пуля зависти, и яд прорастает в нашу голову, точно забили железнодорожный костыль: «Но почему не я?». А потом мы идем принять ванну в обнимку с тостером. К черту! Эти чувства не имеют значения. Они вам не помогут. Они могут быть нормальными, могут быть естественными, но они бесполезны и совершенно неинтересны.

21. Говорить о процессе писания – не то же самое, что и писать.

Дальнейших комментариев не требуется.

22. Напичкай свою эхо-камеру си-четыре и подорви ее

Начинающие авторы часто запираются в эхо-камерах с другими начинающими авторами, и часто происходит одно из двух: либо каждый дрочит другому, и никто не пишет ничего грубого, и каждому нравится все-все-все, и начинается старый добрый праздник самодовольства и щекотки яиц, либо у людей чешутся руки подраться, и эти люди не знают, что такое - хорошая критика, и она разрушительна, нежели созидательна, и вокруг вашей головы кружится облако из плохих предчувствий, будто поветрие из мочащихся крыс. Если вы обнаружили себя в подобной эхо-камере, взорвите стену и выбирайтесь на волю.

23. Учитесь держать удар

Агенты, редакторы, критики, читатели, интернет-тролли – все они наверняка скажут то, что вы не желаете слышать. Толстой кожи мало. Вам нужен панцирь из кожи. Хитиновый экзоскелет. Писательство – жестокое ремесло, где вас ждет немало стрел и ударов в лицо и сердце. Вот что это такое.

24. Вы можете делать все, что взбредет вам в голову

Мир, который вы создаете, как писатель, принадлежит вам и только вам. Всегда найдется кто-то, кто скажет вам, чего вы не можете делать, но они почти всегда ошибаются. Вы можете сделать все, что захочется. Это может не принести вам дохода. Не выплатить вам ипотеку. Но мы говорим не об этом. Мы говорим о том, что происходит между вами и чистым листом. Это только вы и ваша история. Если вы любите ее и хотите записать, то просто захлопните ловушку и напишите. И напишите хорошо. Не ждите ничего, кроме этого – ни награды, ни парада победы, но всеобъемлющее удовлетворение будет вашим.

25. Единственное правило, без дураков

Это писать. Писать, писать и писать, мать вашу. Лучше писать сегодня, чем вчера, лучше писать завтра, чем сегодня. Вперед, славная пишущая обезьянка, вперед. Если ты не писатель, что-нибудь остановит тебя: собственные сомнения, неодобрение завистников, плохой отзыв, неумение распределять время, голодный енот, который откусит вам пальцы, неважно что. Если ты – писатель, ты будешь писать. И не будешь останавливаться, чтобы поглядеть назад.

terribleminds.com/ramble/2012/02/21/25-things-i...

---

А я опять со "Сновидцем" (хотя, конечно, правильней было бы обзывать "Сновидкой"). Выложила продолжение - с погонями, кораблями, красномундирниками и почти до конца главы.

Мой преподаватель английского, который англичанин, собрался по нему улучшать свой русский ) Забавно...

@темы: Сновидец

---

Первый шаг сделан. По клику - начало комикса.

@темы: Сновидец

---

Глава шестая

Эскадра покидает Тринкономале и возвращается в форт Святого Давида. Ее выносит в открытое море, но она благополучно встает на рейд. Адмирал совершает прогулку в Чиламбарам. Способ путешествия в Индии. Описание знаменитой пагоды Чиламбарама. Мистер Уотсон получает от Его Величества патент на офицерский чин с назначением его контр-адмиралом красного флага. Магомед-Алли, набоб Аркота, обосновывается по соседству с фортом Святого Давида. Его навещает адмирал и т.п. Он возвращает визит адмиралу. Как прошел прием на борту корабля. Сведения о некоторых особых индийских обычаях по такому случаю. Сведения о береговом ветре и его ужасных последствиях.

До десятого мая эскадра провела три недели на Цейлоне, пока мы пополняли запасы воды и дерева и чистили корабли; в тот день адмирал, коммодор и все капитаны отправились на берег, чтобы попрощаться с губернатором; на следующее же утро весь флот покинул Тринкономале и четырнадцатого бросил якорь на рейде у форта Святого Давида. Но несколько дней спустя мы начали чувствовать, что наше рвение покинуть Тринкономале и вернуться вновь на берег привело к тому, что мы прибыли чересчур быстро, поскольку, к несчастью, муссон так и не переменился после нашего прибытия, а когда это все-таки произошло, ветер стал таким сильным, что мы испугались, сможем ли переждать шторм, стоя на якоре. Поэтому двадцать четвертого мая всем кораблям пришлось выйти в море, но тридцать первого числа мы вернулись на рейд, не получив ни малейших повреждений*.

*Юго-западный муссон обычно зовется маленьким муссоном, поскольку шторма, сопровождающие его, не так жестоки, как осенние, но после потери части эскадры адмирала Боскавена, причем именно весной, англичане не могут столь беззаботно относиться к его последствиям.
Нижеследующая копия старого письма от флотского лейтенанта Джеймса Элмза (теперь коммандера корабля Его Величества «Монреаль») может быть угодной читателю, поскольку оно касается весеннего муссона и содержит только частные и достоверные сведения, что когда-либо были опубликованы, о потере семидесяти четырех пушечного корабля Его Величества «Намюр» и около пятисот лучших моряков, которые погибли при этом происшествии. Честность мистера Элмза, как человека, и храбрость, как способного морского офицера, хорошо известны и в Англии, и в Ост-Индиях.
«В четверг, 13 апреля 1749 года, Намюр стоял на якоре, на рейде форта Святого Давида. Утром поднялся крепкий норд-ост – норд-ост-тень-ост. К полудню мы вытравили на полтора кабельтова левый якорь. С часу до четырех мы устанавливали нижние ванты. Сильный шторм и шквал, большие волны. В шесть часов стояли на якоре хорошо. Через четыре часа в трюме вода стояла на отметке четыре фута. Немедленно мы перерезали канат левого якоря и вышли в море под прямыми парусами. Корабль взял курс на зюйд-ост, зюйт-ост-тень-зюйд. Матрос, который перерезал канат на кнехте, был по пояс в воде. В половину восьмого вода в трюме поднялась до шести футов. Мы подняли прямые паруса, выбросили за борт большинство верхних, а пушки на квартердеке передвинули на подветренную сторону. В три четверти девятого вода достигла решеток нижней палубы, ее было много и между палубами, так что корабль наполовину погрузился в воду. Мы срубили мачты, и корабль выровнялся. В то же время люди стали к насосам, принялись черпать воду, и вскоре мы поняли, что побеждаем стихию, и это сильно воодушевило нас. Почти сразу после девяти мы обнаружили девять фатомов воды. Мастер приказал отрубить запасный якорь, что немедленно было сделано, и мы начали поворачиваться ловчее, но прежде чем корабль повернулся носом к открытому морю, он разошелся на части по галс-клампу. И в этот же миг начался ураган! Вы можете с легкостью представить и без моего описания, что это была за жуткая, гнетущая картина. Пронзительные визги, крики, жалобы и причитания, несвязные бредни, отчаяние пяти сотен несчастных грешников, приближавшихся к краю вечности!
Однако у меня хватило хладнокровия счесть, что Господь Всемогущий есть Господь Всемилосердный, с той утешительной мыслью и надеждой, что я всегда безоглядно верил в него. Я коротко помолился Ему о защите и прыгнул за борт. Вода в то мгновение уже подходила к кормовым решеткам, откуда я спасся. Первой вещью, за которую я схватился, был рычаг для вращения ворота, и я залез на верх «Давида» вместе с семью прочими спасшимися, но меньше чем через час мне пришлось быть мрачным свидетелем того, как их смывает в воду, и я остался один, вымотанный почти до предела. Около двух часов я провел в воде, пока не увидел большой плот со множеством людей, плывущий ко мне; когда он подошел ближе, я покинул «Давида» и с невероятным трудом поплыл к нему и забрался на него лишь с помощью нашего канонира с квартердека. Плот оказался из обломков рангоута Намюра. Так быстро, как только могли, мы связали дерево тесней и закрепили его доской поперек, и таким образом у нас получился неплохой катамаран. Это было около часу ночи. После этого морские волны начали вздыматься так высоко, что перевернули нашу постройку вверх дном, но каким-то чудом мы потеряли лишь одного человека.
Около четырех утра плот сел на мель, и совсем скоро все выжившие оказались на земле. После того, как мы вознесли хвалу Господу за его чудотворное благоволение к нам, мы взяли друг друга за руки (поскольку день еще не наступил) и, положившись на божественное провидение ради нашей защиты, мы пошли вперед, чтобы найти укрытие от суровой непогоды, поскольку на том месте, где мы высадились, не было ничего, кроме песка. Мы бесцельно ходили почти целый час, и в итоге вернулись к месту, где оставили катамаран, и, к нашему немаленькому беспокойству, обнаружили, что его нет. Вскоре наступил рассвет, и мы поняли, что сидим на песчаном берегу чуть к югу от Порто-Ново; и поскольку между нами и этим голландским поселением протекала река, нам пришлось переходить ее вброд, и вскоре после мы добрались до него, и нас очень гостеприимно приняли.
С нашей высадки до прибытия в Порто-Ново мы потеряли четверых товарищей: двоих – в месте высадки на берег, еще двух – во время перехода реки. После того, как мы достаточно отдохнули в Порто-Ново, глава его был так любезен, что дал мне лошадь и велел отвезти меня в форт Святого Давида, куда я прибыл после полудня следующего дня и немедленно явился к адмиралу, кто принял меня весьма радушно; но этому благородному и доброму человеку была настолько невыносима мысль о потере множества несчастных душ, что он не мог выговорить ни единого вопроса, которые так желал задать мне о подробностях кораблекрушения.
Пока я не достигнул Порто-Ново, вы бы увидели меня оборванным и потерпевшим кораблекрушение; я должен вновь повторить, что голландцы приютили меня, обогрели и охотно проводили к моему поистине почтенному патрону, благодаря чьей доброте и человечности я не только одет и утешен, но также произведен в лейтенанты Сирены, с коего корабля я и пишу это письмо.

Ваш Джеймс Элмз

PS. Только двадцать три наших человека спаслись, двадцать из них добрались до берега на обломках».

Адмиралу, коммодору Пококу и капитану Ноулеру посчастливилось быть на берегу во время шторма, и пока он продолжался, они охотно совершили небольшую экскурсию в Деве-Котаб и в знаменитую пагоду Чиламбарам. Их сопровождали лейтенант Карнак, мистер Дойдж, секретарь адмирала, и мистер Кобб, кто рассказал мне нижеследующие подробности их путешествия.
«Наша свита состояла из двух смен мальчиков паланкина для каждого из нас, мальчиков-дубашей, двадцати пеонов, множества кули, которые несли наши палатки, столы, стулья, вино и еду, одного или двух хиркар*, одного хавилдара** и отряда сепоев-телохранителей. Вся наша процессия состояла из двухсот человек. Первой ночью мы добрались до Порто-Ново, где разбили лагерь. На следующий день дошли до Деве-Котаб. Мистер Хопкинс, получивший весть о нашем прибытии заранее, встретил нас по дороге с отрядом сепоев, и поскольку погода была столь плоха, что помешала нам продолжить путешествие, он весьма приятно развлекал нас в своем доме три дня.
Деве-Котаб – маленькое поселение, принадлежащее английской Ост-Индской Компании, и было отбито у короля Танджура майором Лоуренсом в 1749 году. Защищено оно, увы, слабо, и единственная причина, которая заставляет их удерживать его, в том, что здесь находится крепость-ключ ко всей Танджурской земле. Отсюда мы продолжили путешествие, как только погода улучшилась, и мы вновь отправились в дорогу, перейдя через приток реки Колерун , и в тот же вечер были у чолтри в нескольких милях от реки. Чолтри отдаленно напоминает большой летний дом, и, в целом, лишь чуть лучше, чем просто укрытие от суровой непогоды. Некоторые из чолтри весьма просторны, и в них необходимо одаривать деньгами слуг, в чьи обязанности входит угощать всех гостей достаточным количеством риса и чистой водой. Все они построены на средства частных лиц, поскольку основной закон в этой стране гласит, что каждый человек должен делать что-либо на благо всего общества, так что они точно и полностью исполняют его, в соответствии со своими возможностями. Поэтому один человек посадил топе или рощу, второй выкопал большой пруд, третий починил дорогу, а четвертый в то время построил чолтри или даже пагоду. Эти постройки потом считаются общественной собственностью, и в этой стране их строитель так же восхваляется за человеколюбие и щедрость, как любой человек в Англии, основавший больницу или лечебницу.
Способ путешествовать в этой части мира весьма уникален и потому заслуживает внимания.
Поскольку на здешних дорогах не встретить постоялого двора, то приходится носить всю провизию с собой и весь инвентарь для ее приготовления. Кули или слугам, которых вы наймете для этого, вам придется платить так много, чтобы они могли прокормиться. Их основная еда – рис, основное питье – тодди, и то, и другое легко найти в любом конце страны за приемлемую цену. Кули необыкновенно стойко переносят трудности и лишь чуть-чуть подвержены голоду и жажде. Их обычная скорость путешествия – четыре мили в час, и я знаю, что они могут идти двадцать четыре часа без единой передышки. Поскольку люди в этой части света всегда путешествуют большими компаниями, редко случается, что весь караван приходит в место назначения одновременно. Потому здесь в обычае для тех, кто пришли первыми, подготовиться к встрече оставшихся позади. Первым делом всегда разводят костер, чтобы приготовить пищу, и для этого одних немедленно посылают собирать хворост, а вторые в это же время смешивают ингредиенты для пунша и т.д.
Одно из самых больших неудобств, поджидающих путника, это трудность выпросить хоть глоток воды у местных, если ему посчастливится обогнать кули, несущих его утварь. Я знаю, что среди высших каст есть широко распространенное поверье, касающееся этого: все европейцы должны обязательно лечь на спину, и воду заливают им в рот, чтобы они не осквернили посуду губами или руками. В целом, хоть путешествия по Индии и сопряжены с большими трудностями, все же стоит учесть, что множество хитростей, к которым они обязательно прибегают, и несколько забавных происшествий, которые получаются при таких случаях, более чем уравновешивают потерю привычных удобств.
После веселого вечера в чолтри каждый удалился в свой паланкин вместо постели, а наши слуги заснули на земле вокруг. Необходимо сознаться, что когда они не напиваются допьяна перебродившего тодди и не одурманивают свой разум бангом, жжеными листьями конопли, и бетелем, эти люди очень бдительны и просыпаются почти без малейшего шума или беспокойства. На следующее утро, перед рассветом, мы возобновили наш переход и шли без задержек, пока не добрались до другого притока Калеруна, который так разлился после прошедших дождей, что мы сочли его непроходимым. Мы были почти на расстоянии ружейного выстрела от Чиламбарама, и потому не желали поворачивать назад, особенно после того, как испытали столько трудностей. Наш харкар поспешил облегчить нашу тревогу и уверил, что мы сможем пересечь ручей меньше чем через два часа, поскольку ему достоверно известно, что береговые течения сильно влияют на эту реку, и он добавил, что сейчас начинается отлив. Это известие неслыханно воодушевило нас, и потому мы беспрепятственно добрались до следующего чолтри, и там, полностью удовлетворенные жизнью, сели завтракать. Во время остановки в чолтри нам посчастливилось расспросить нескольких путешественников, которые прибыли до нашего прихода. Среди них, в основном, были знаменитые паломники из Бенгальского королевства, и они несли с собой сосуды, наполненные водой из Ганга, о которой говорят, будто ее освятили древние брахманы, и ныне ей приписывается множество чудесных исцелений. Что здесь правда, я сказать не могу, но, несомненно, почти вся жизнь этих несчастных созданий проходит в паломничестве, и что в Бенгале есть немало семей, чей единственный источник существования в перевозе святой воды неким браминам на юге Индии, которые вновь раздают ее своим последователям. Есть распространенная поговорка, что ни одно занятие не обходится без хитрости, и одно время у нас была причина подозревать ее везде. На наше предложение щедро заплатить золотом за один из сосудов некая старуха начала прислушиваться к предложению и засматриваться жадным взглядом на золото в наших ладонях. Но среди прочих поднялся такой гвалт и крик, которые так подействовали на старуху, что, какими бы ни были ее намерения, она расплакалась навзрыд, и это положило конец дальнейшему искушению.

*Хиркара – обычно соглядатай, здесь – гонец.
**Хавилдар – офицер сепоев в чине сержанта

Примерно через два часа мы ясно поняли, что отлив достиг своей низшей точки, и, увидев, как пастух переправляет стадо овец, мы решились повторить его эксперимент и успешно перешли через реку без каких-либо трудностей.
Как только мы вошли в город Чиламбарам, мистер Карнак сел на берегу реки и написал письмо месье Вильневу, командующему, расположившемуся в знаменитой пагоде, уведомляя его о прибытии мистера Уотсона, и что весь отряд желал бы нанести ему визит. На него он немедленно получил ответ, что мы окажем ему большую честь и, что он надеется, что мы явимся sans ceremonie». Месье Вильнев был лишь лейтенантом на французской службе, но оказался очень светским и благовоспитанным человеком. Он принимал нас со всей учтивостью, принятой в его стране. После обеда мы выпили за здоровье Британского и Наихристианнейшего монархов, за успех предприятий каждой из Ост-Индских кампаний и за дам в Мадрасе и Пондишерри. Наше пребывание здесь не превысило и пяти часов, слишком мало, чтобы дать комментарии об этом месте; но я кратко изложу все, что помню.
Пагода Чиламбарам одна из самых больших в Индии. Когда-то она принадлежала англичанам, пренебрегшим ее защитой и доверивших ее одному сержанту и двенадцати солдатам. Французы воспользовались преимуществом, внезапно атаковали и без труда захватили ее. Стены и ворота пагоды хорошо сделаны и крепки. На третьей внутренней стене находятся четыре укрепленные башни, отделанные фигурками богов и пагод, очень напоминающие западную стену наших соборов. В середине двора или площади - большой пруд, как повсеместно принято в этих краях, и он используется для очищения тела. Вокруг него много маленьких пагод или часовен. Росписи заурядны и полны странных нелепых фигур. Ближе к верхушке расположен темный склеп, где они держат своего главного бога, Свамми. Французы свободно разрешают индусам приходить сюда и совершать свои моления, во всяком случае, никогда их не прерывают. Это разрешение, между прочим, доставляет ремесленникам немаленькую прибыль; поскольку это место вроде Мекки, где каждый обязан побывать хоть раз в жизни, чтобы отдать святой долг, и потому паломники всякий раз преподносят французам щедрые подарки в благодарность за подобное попустительство. Однако, величественные развалины пагоды в Чиламбараме весьма стоят внимания путешественника, поскольку дают ясное и понятное представление о ее бывшем великолепии».
Прошло немного времени после возвращения мистера Уотсона из Чиламбарама, и, к его удовлетворению, он получил патент от Его Величества, повысивший его чин до контр-адмирала Красного флага, и на крюйс-стеньге был поднят красный флаг. В то же время, к большой радости адмирала и всех джентльменов эскадры, мистер Покок поднял белый флаг на той же мачте Кумберленда. Повышение сих доблестных офицеров порадовало не только морских офицеров, но и тех людей из королевских войск и войск компании, к кому два наших адмирала относились с такой любезностью и учтивостью, что до сих пор занимают особое положение в их сердцах. Подобная гармония и взаимопонимание торжествуют среди военных джентльменов в этой части света, поскольку дарят несомненные надежды на успех, если врагу случится нас атаковать.
Пока наша эскадра стояла у форта Святого Давида, Магомед-Алли, набоб Аркота (ради чьих интересов мы были наняты) прибыл сюда. Как только он приблизился к границам, полковник Элдеркрон с конвоем капитана немедленно явился к нему, как сделали в тот же день мистер Старк, помощник губернатора и весь совет. На следующее утро адмиралы Уотсон и Покок в сопровождении нескольких капитанов, лейтенантов и мичманов эскадры нанесли ему визит: вначале адмирал Уотсон передал ему записку, чтобы предупредить об этом намерении, и набоб в ответ прислал известие, что готов их принять. Церемониал, принятый при этом событии, гласил, чтобы адмиралов, капитанов и лейтенантов несли в паланкинах по двое в ряд. Мичманов же было так много, что паланкинов на них не хватило, и они маршировали в мундирах с саблями наголо впереди паланкинов, по четверо в ряд. Секретарь адмирала, капеллан и несколько прочих офицеров замыкали процессию. Когда они близко подошли к лагерю набоба, их встретил его главнокомандующий, посланный, чтобы оказать адмиралу любезность, и немедленно проводил его в шатер набоба. Сам набоб стоял на пороге и встретил мистера Уотсона с величайшей обходительностью, не преминув заключить адмирала в объятья. Адмирал тут же представил своего однополчанина, мистера Покока, а за ним и капитанов, и лейтенантов, и мичманов, и набоб обнял каждого из них. Когда первая церемония окончилась, набоб показал им несколько покоев в своем шатре. Он усадил адмирала Уотсона на кипу шерсти, отчего тот стал сидеть чуть выше остальных. По левую руку адмирала сел мистер Покок, а слева от него все капитаны, лейтенанты и пр. Сам набоб устроился по правую руку адмирала, и за ним расселись несколько его офицеров, соблюдая чин.
Набобу в то время исполнилось от тридцати до сорока лет, телосложения он был среднего. На вид он казался худей, чем большинство индусов. Платье его было совершенной белизны – халат или епанча, достигавшая его лодыжек. Плоский тюрбан тоже был бел. Одним словом, набоб ничем не выделялся, если не считать истинно величественного поведения, смягченного большой долей вежливости и добродушия. С помощью толмача адмирал поздравил набоба с тем, что видит его в добром здравии, и заверил, что особенно рад представившейся возможности ответно и лично оказать ему знаки дружбы и уважения, которое он питает из-за великодушного характера набоба. На эту любезность адмирала набоб дал весьма скромный ответ. После мистер Уотсон добавил, что он крайне обеспокоен бедствиями, которым подверглась страна набоба во время последней войны, но он надеется на то, что грядут лучшие времена, которые более чем залечат прошлые раны. Набоб ответил в восточном стиле: «Сие так, господин, и я сильно страдал. Но воспоминания о бедах ушли; небеса с избытком возместили мне невзгоды той честью, которую принес мне ваш визит». Мистер Уотсон искренне и сочувственно, что говорило о чистых помыслах его души, уверил, будто сильней всего он мечтает, чтобы представился случай услужить набобу, и именно поэтому король, его повелитель, послал адмирала вместе с эскадрой в индийские моря. Набоб выглядел очень польщенным искренностью этого заявления, немедленно повернулся к придворным офицерам и передал им слова адмирала, и, только услышав их, они не преминули присоединиться к радости своего господина.
По такому случаю набоб приказал принести дивные розовые духи под названием Отта, капнул несколько капель себе на ладонь, самолично распустил завязки на рубашке адмирала и растер аромат по его груди. Это расценивалось, как высшая награда, которую он только мог даровать. После он проделал то же с адмиралом Пококом; а его бахши, то есть казначей, подобно же помазал всех остальных офицеров; затем в избытке им предложили отведать бетеля и чанама, и всех оросили розовой водой. Магомед-Алли попросил разрешения у мистера Уотсона удалиться, чтобы сделать ему подарок, на что последний благородно ответил отказом, повторив, что король Великобритании послал его сюда служить набобу и охранять для него его страну от вражеских атак, и это поручение он всегда будет выполнять с честью, но не может и подумать о том, чтобы разорить набоба подарками, ведь он прекрасно знает, что при нынешнем положении дел без них можно обойтись. Он заключил, что желает набобу всегда смотреть на адмирала, как на искреннего доброжелателя, кто будет рад оказывать подлинные знаки дружбы, которую король и его подданные питают к нему, и внимания, с которым они глядят на его интересы. Набоб показался крайне удивленным таким необычным тоном речей, свидетельствующих о великодушии адмирала, хотя с другой стороны он не мог быть им недоволен. Они вскоре распрощались, обменявшись более теплыми объятьями, чем при первой встрече. Мистер Уотсон вернулся в форт со всей своей свитой из более чем ста человек, и всем досталась честь отобедать с ним.
На следующий день капитан Хэзлап, бравый и опытный офицер, и командующий артиллерией его величества нанесли визит набобу в компании почти всех своих офицеров. Все они встретились с самым любезным приемом. Вскоре набоб вернул приветственные визиты в том порядке, который подсказал ему разум, а именно: к адмиралам, полковнику, губернатору и командующему тылом.
В тот раз, когда он явился перед двумя адмиралами, он подъехал на небольшое расстояние к форту, восседая на слоне. Подобно ему - верхом, его сопровождали два прекрасных юноши, сыновья набоба, которых он после представил адмиралам. Еще девять слонов несли на себе придворных гранди, домочадцев и музыкантов. Свита состояла из десяти-двенадцати верблюдов, трех или четырех тысяч всадников, пяти или шести сепоев и где-то около десяти тысяч кули и зевак. Как только набоб оказался у форта, он спешился со слона и сел в свой паланкин, богаче которого мне не довелось видеть: пинжери, постель и подушки были вышиты и инкрустированы золотом. Адмиралы встретили его у входа в форт, и поскольку теперь они были хорошо знакомы, они крепко обняли его и провели вверх по лестнице в большой зал, украшенный к приему, здесь набоба посадили между адмиралами на подушки из бордового бархата, расшитые золотом. При этом случае произошло одно запоминающееся событие: мистер Кобб по просьбе адмирала надел облачение каноника, и набоб, заметивший необычное платье, пожелал узнать, кто этот человек. После того, как ему рассказали, что это капеллан адмирала, набоб сделал второй салам и незамедлительно захотел, чтобы привели его собственного факира*, кто вскоре появился весьма в апостолическом наряде. Он носил белую ткань, обернутую вокруг бедер, и вторая, более грубого вида, была небрежно перекинута через его плечо. Он не носил тюрбана, и его волосы были связаны в узел, хотя борода доходила ему до живота. На ступнях он носил сандалии и чуть выше качались неплотно пригнанные железные цепи. Но помимо его выдающегося платья и вида, в облике этого человека мелькало нечто дикое и вызывающее; несомненно, никто не мог так выглядеть без признаков кое-какого исступления и безумия. Два святых человека торжественно поприветствовали друг друга в соответствующей манере, а затем присоединились к остальным.

*Факир в арабском языке обозначает монаха нищенствующего ордена. Это жреческий орден, принадлежащий к кастам, укрощающим плоть, давшим обет блюсти нищету и жить на подаяния.

Набоба поприветствовали салютом из пушек форта, и все офицеры гарнизона ради этого случая были при оружии. Несколько кораблей эскадры по соответствующему сигналу из форта тоже дали залп. Набоб внимательно рассматривал их и, кажется, был весьма доволен увиденным, хотя они стояли на якоре на расстоянии не ближе трех миль. Мистер Уотсон пригласил набоба на борт одного из кораблей эскадры, но тогда он отказался по причине (как мы предположили) прибоя, который в этих краях обычно весьма силен. Однако набоб пожелал, чтобы любопытство рассмотреть корабли поближе его генералов и прочих из его гранди было удовлетворено; соответственно, они немедленно отправились на борт в сопровождении некоторых наших офицеров. Пока они посещали несколько кораблей эскадры, набоб попрощался с адмиралами и направился к берегу, где он приказал раскинуть свои шатры, чтобы поесть с большим удобством** и насладиться морским видом. После обеда он навестил с ответным визитом полковника Элдеркрона и губернатора, а на следующий день – капитана Хэзлапа. Когда его генералы и гранди вернулись с корабля, они отзывались об увиденном так восторженно, что набоб решил подняться на корабль сам, и после того, как он выразил свое желание адмиралу, последний условился препроводить набоба на борт Кента следующим утром.

**Индийские обычаи отличаются от наших в отношении еды, потому для адмирала было невозможным попросить набоба отобедать с ним.

Набоб, как было уговорено, явился и перенес качку в лодке с величайшим спокойствием, а после того, как взошел на борт, выслушал корабельный салют в свою честь без единого признака удивления или впечатления шумом. Адмирал Уотсон провел его за руку в каждый уголок корабля. Набоб всем живо интересовался и отпустил множество дельных замечаний о столь огромной, любопытной и чудесной машине, но помимо всего прочего, батарея на нижней палубе, состоявшая из двадцати восьми пушек, стрелявшими тридцати двух фунтовыми ядрами, повергла его в изумление; адмирал, заметив это, велел канониру зарядить несколько пушек, будто бы при боевых действиях. Набоб был очень польщен и этим, и прочими маневрами на корабле, и после того, как они удалились в кают-компанию, адмирал сказал ему, что намеревается показать ему, как ходит мановар под парусами, и потому подал сигнал Тигру уходить против ветра. Капитан Лэтем, получивший послание о намерениях капитана, немедленно отдал концы, поднял паруса и пошел против ветра, и, когда он миновал корму Кента, он отсалютовал набобу из пушек. Это польстило набобу еще больше, чем прежде, и он сознался, что полностью ощутил оказанную ему честь. После того, как он столь приятно провел три или четыре часа на борту Кента, набоб засобирался на берег. Оба адмирала сопровождали его, и когда он покинул корабль, вся эскадра отсалютовала ему на прощание. Палубы в это время заполнились людьми, и все матросы наградили его троекратным радостным возгласом. Это шумное одобрение особенно понравилось набобу, и он передал через толмача, что это «взаправду будто на войне». Адмиралы проводили набоба до его шатра, где и распрощались, после взаимных заверений в дружбе и уважении*.

*Вскоре после обмена визитами автор написал о них другу в Англии, и неполная копия письма вскоре появилась в одном из ежемесячных журналов

После того, как адмиралы были представлены набобу, кое-кто дал им понять, что теперь от них ждут подарков, и им обязательно разуваться, прежде чем войти в его шатер. И то, и другое были жесткими и непреложными восточными обычаями, и с ранних времен распространились среди уроженцев востока, и индусы всегда настаивали на них; однако мистер Уотсон представлял Его Британское Величество и не мог принять ни одну из этих унизительных церемоний, равно как и его офицеры. Подарки при таких встречах вежливости - сущая безделица, всегда хватало апельсина или лимона. Два или три индийских джентльмена, пришедшие как-то на борт Кента, подарили каждому офицеру на квартердеке по лайму, прежде чем позволили себе заглянуть в любую из кают или помещений корабля. Но, когда они хотят услужить важной персоне, в обычае приносить самые дорогие и ценные вещи в стране, как сказано о поклонении волхвов с востока Спасителю: «и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну». Что до другого обычая: разуваться и поныне принято на всем востоке, особенно, когда магометане входят в мечеть или генту – в пагоду. Возможно, они вынесли этот обряд от божественного гласа, явленного Моисею, в третьей главе Исхода: «сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая». Позвольте добавить, что в этой стране мы видели множество туфель и сандалий у дверей пагоды, как мы вешаем шляпы при входе в церковь; и ваши индийские слуги никогда не войдут в вашу комнату обутыми, если хотят выразить уважение своему хозяину.
Остается еще один обычай, который следует здесь упомянуть и который распространен по всей стране, посылать при каждом радостном событии за женщинами, которых здесь называют танцующими девицами. Мы нанимали таких в день, когда набоб приходил к адмиралу Уотсону. Я не смог увидеть ничего достойного в их выступлении. Их движения больше напоминали гимнастику или демонстрацию поз, нежели танец. Их платье прозрачно и легко, а их волосы, шеи, уши, руки, запястья, пальцы, ноги, ступни и даже и даже лодыжки унизаны золотыми и серебряными кольцами, сделанными неискусной рукой. Они носят по два кольца в носу, и, глядя на их пристальные взгляды и странные жесты, вы скорей бы решили, что они - сумасшедшие, а не танцовщицы моресок. Музыканты, что их сопровождают, не менее по-своему уникальны: их обычно трое-четверо, и один держит в руках два куска колокольной бронзы, которыми издает непрерывный шум; другой бьет в нечто, называемое им самим барабаном, и пусть они даже могут не желать вокального сопровождения, но непременно у них есть еще двое певцов. Последние перед выступлением обязательно заполняют рот бетелем, который, если его хорошенько разжевать, окрашивает слюну в такой красный цвет, что чужестранец может рассудить, будто они так надрываются в пении, что изо рта у них идет кровь. Этих людей называют Тики Тоу, потому что они непрерывно повторяют эти два слова и распевают их с истинным неистовством.
Танцующих девиц иной раз приглашают и на религиозные обряды, когда жрецы выносят изображения своих богов на колесницах, украшенных распутными рисунками, и эти девушки танцуют перед изображениями посреди огромной толпы людей*; и они выбраны за свою красоту, и приносят доход своим хозяевам-жрецам, которые продают их любому прохожему. Они обязательно расскажут вам, что первым их растлил собственный бог из-за их красоты, и с этих пор они посвящены лишь церкви.

* «Давид был одет в льняной жилет, которые обычно носили священники, и с усердием танцевал перед Господом. Давид и весь народ Израиля кричали и трубили в трубы, когда ковчег Господень вносили в город Давида».

В этот раз, пока мы были в форте Святого Давида, с некоторыми из наших людей произошел крайне печальный случай; они пытались пройти по мелководью на шлюпке с Кента, и она перевернулась из-за жестокого ветра и высокого прилива; юный джентльмен - мичман и родственник адмирала Покока, главный плотник, секретарь капитана и еще двое, к несчастью, утонули. Это печальное происшествие произошло из-за того, что они решили использовать свою лодку, а не шлюпку с плоским дном, которая больше подходит для подобных целей.
Я закончу эту главу краткими сведениями о причинах и ужасных последствиях берегового ветра, который два-три часа дует в южных частях Индии по утрам, принося с собой почти невыносимую жару. Что касается причин, то мы можем не утруждать себя догадками, нам стоит лишь посмотреть на карту индийского континента и увидеть, какой огромный путь покрывает этот ветер и сотни миль проходит по пескам, которые несомненно придают ему обжигающие качества, прежде чем он достигнет коромандельского берега. Эта главная причина сего обычного явления становится очевидна, поскольку всякий раз, когда во время ветра где-то идет дождь, то ветру случается пройти сквозь него, и вы можете быть уверены, что тогда воздух будет достаточно свеж, даже если день ясен и солнце светит во всю мочь. В свою очередь, те, кто живет на расстоянии нескольких миль на пути ветра, но до места, где прошел дождь, будут мучиться от обычной невыносимой жары. Этот ветер приносит с собой много крупных неудобств. Достоверно утверждают, что от него трескается стекло, если подставить его к ветру. Я сам видел, как он содрал деревянную обшивку с комода, и плохо высушенная древесина треснула и развалилась под его напором. Еще одно громадное неудобство от этого ветра – вихрь из песка, попадающий в глаза; воздух настолько им полон, что над горизонтом весь день стоит бесконечная пелена. И когда этот ветер дует сильней, чем обычно, то с палуб кораблей на рейде выметают огромное количество песка, хотя они стоят в трех милях от берега. Это достаточно убедило меня в истинности удивительного обстоятельства, упоминаемого древними историками, о том, что целые армии были похоронены под горами песка, которые нанес подобный ветер*.

*Ad Ammonis nobilissimum templum expugnandum, exercitum mittit; qui tempestatibus et arenarum molibus oppressus, interiee. Justins, lib. i. cap. ix..

Но, кроме вышеупомянутых неудобств, у берегового ветра есть еще одно качество, которое заслуживает особого упоминания, и это тот губительный эффект, который он приносит спящему человеку. Последствия его всегда опасны, и нередко он вызывает припадки Барбье** (как их называют в этой стране), у человека отнимаются конечности, и больной не выздоравливает до возвращения в Англию или до той поры, пока иной климат не восстановит его сил.

**Смотри трактат доктора Линда о болезнях европейцев в жарких странах.

Вот способ, которым наши джентльмены охлаждают спиртное, - обернуть бутылку мокрой тряпицей и оставить под береговым ветром. Что поистине примечательно, под этим обжигающим ветром она охлаждается быстрей, чем если вы попробуете оставить ее под прохладным бризом.

@темы: история, XVIII век, Путешествие Эдварда Айвза в Ост-Индию

---

Теперь, наверное, можно похвастаться.

Лора Иннес, автор комикса "Сновидец" о снах и Войне за Независимость, дала мне сегодня разрешение переводить ее комикс и выкладывать перевод на сайт акомикса. Когда-то нам со Стеллой(независимо друг от друга) пришла в голову эта идея для Коробки Приключений, и я-таки решила довести дело до конца.
Правда, это случилось в такой день, когда я не чувствую в себе сил делать хоть что-то. Но, может быть, потому оно и случилось именно сегодня.

@темы: Сновидец

---

А здесь будет длинный список планов:

Первым делом хочется разобраться с приключениями Йохана Фризендорфа и всей честной компании.

Это и события на Трансильванской границе (с имперской стороны) в 1772-1773 году, где все складывается для каждого персонажа неожиданно и странно, межкультурная коммуникация османов и европейцев; авантюризм и необдуманные поступки, которые нельзя исправить, только загладить, да и то не особо получается. А вот не надо искать справедливости любыми путями.
Вот мне сейчас говорят, почему у тебя там один русский персонаж, да и тот еврей? Зато какой еврей! Цельный же князь-фальшивомонетчик с поддельными документами! Остальные там, верно, авантюристы со всех концов Европы: австрийцы, саксонцы, неугомонный швед, слишком веселый англичанин англичанин, множество венгров, влахов, один суровый и ушастый турок и прекрасная уроженка Сицилийского королевства. Но тем оно и интересно, потому что понимать им всем приходится друг друга в чем-то с трудом, а все вместе оборачивается сказкой, которая порой случается в жизни.

Этот черновик я закончила примерно на три четверти и выложила на СИ меньше половины: Граница

Их же история, уже из Вены 1773 года - определенная дань шпиономании, австрийской монархии, еврейскому городку в Леопольдштадте и бегству от прошлого уже других персонажей. Здесь черновик закончен, но не вычитан и нигде не выложен, пока я не дописала первую часть, чтобы не путаться в показаниях.

Лондон, 1773. Конфликты отцов и детей, лондонский свет и проблемы с отъездом.

А потом война за Независимость. И перемены, которые она вызовет в персонажах. И встречи с давно забытыми врагами.

Еще у меня полностью написана и на большую часть вычитана "Камила" - история девочки, которая должна была стать проституткой, но по счастливой случайности и доброму замыслу сбежала. Ее потери, добрые и худые дела, скитания по Священной Римской Империи после Семилетней войны, ее единственная любовь в разлуке. Она бродила вместе с коробейником и показывала представления с собачкой, была служанкой в хорошем доме и бездомной одинокой бродяжкой, сидела в тюрьме и тонула в реке, стала девочкой гробовщика, почти любовницей комиссара, мстительной Эринией и, в конце концов, кое-что для себя поняла. Эту историю я люблю сама, хотя она тоже родилась из шутки.

Ненаписанное, но планируемое

Думаю над историей эмиссара на службе тех, кто лучше платит, и о его незаконной и очень наивной дочери Иоганне-Фредерике. Об опасностях, которые ей грозят. О первой любви - такой же бестолковый мальчишка-разбойник Черный Иоганн, и она, Иоганна, которой дядя разбойника обещает отрезать нос, пальцы и уши, если ее настоящий отец не явится. Печальный исход, после которого Фредерика никогда больше не использует свое первое имя. А потом - графский сынок-медведь Карл, вынужденный предложить руку и сердце "какой-то уродке, которую я никогда не видел, потому что у нее влиятельный отец", и его друг Вольфганг, два, можно сказать, ветерана Семилетней Войны: один из боевых кирасиров, второй - штабной. И опять нельзя без приключений и сказок, да.

Сценарий для комикса по Индии. Джаффер с ручным мангустом по кличке Сахиб, бестолковый англичанин, резня в индийском стиле, счастливые спасения и восточное многословие.

Вернуться все-таки к нашей Семилетней Войне. Хочу переписать Пашеньку иначе.

Наша дипмиссия в Будве во время русско-турецкой войны.

История еще одной бестолковой девочки, сбежавшей из дома, как продолжение "Незадачливого жениха". Много у меня бестолковых, да; но с толковыми не всегда интересно.

И еще про Петербург времен Елизаветы Петровны.

И про поиски отца в Америке.

И про близнецов в войну Первой Коалиции, как отзвук истории Ромула и Рема (правда, не с такой славой, и не с таким исходом). И туда же про художника, который не смог им стать, а получил солдатскую лямку и плен, вернувшись домой лишь через много лет.

Много всего, и кое-что, как мне кажется, я точно забыла )) Рассказы и мимолетные идея я не считаю; впрочем, как известно, идеи - ничто, пока не воплощены.

А вообще, как итог, за этот год написано порядка 150 000 слов, из них есть кое-что удачное. Никаких отказов нет, потому что нет и посланных в какие-либо редакции произведений. Живем дальше, работаем!

@темы: Камила, Персонажи и их автор, Йохан и пр.

---

Кот Тимошка повторил свой коронный номер и закрылся в квартире изнутри. Развел Сережу на две тысячи опять. Вот как ему это удается?

Из прочих новостей: с опозданием на месяц, благодаря Дейдре, узнала, что при потере прав теперь не нужна медсправка. Осталось получить права, но за время вынужденного простоя машины закончились ОСАГО и ДК.

Время совсем течет незаметно, когда идешь пешком, и у тебя в голове складывается некий театр и из картинок, и из слов - как оно все будет дальше в твоем рассказе/повести/фанфике/романе. Обсуждали как-то с другом, у кого как оно бывает: он признался, что у него всегда на первом месте картинка, а потом он мучительно подбирает слова. В мемуарах Шварца что-то похожее было описано у писателя Л. Пантелеева - каторжный труд, когда средненькое сравнение после долгих мук меняется в лучшем случае на равноценное.

@темы: О книгах, Персонажи и их автор, Жизненное

---

"Создам ли я нечто, сто­я­щее тру­да, если опи­шу дея­ния наро­да рим­ско­го от пер­вых начал Горо­да, того твер­до не знаю, да и знал бы, не решил­ся бы ска­зать, ибо вижу — затея эта и ста­рая, и не необыч­ная, коль ско­ро все новые писа­те­ли верят, что дано им либо в изло­же­нии собы­тий при­бли­зить­ся к истине, либо пре­взой­ти неис­кус­ную древ­ность в уме­нии писать".

Со времен Тита Ливия ничего не изменилось, я смотрю.
Как раз сегодня читала споры о Достоевском и Толстом, которые ведут нынешние публикующиеся и не очень писатели. Одна и та же песня - как превзойти неискусную древность? Только эксперименты в языке и изложении уходят все глубже и потому незаметней.

@темы: О книгах, Жизненно

---

Друзья, наступает осень, и нас мучает странное желание сходить на ЗФБ. Желание крайне неопределенное, потому что нас мало, и мы все в камзолах делах.
Но тем не менее:
- если вы любите Новую Историю,
- хотите поделиться тем, что знаете, и показать, что умеете,
- мечтаете на какое-то время окунуться в компанию единомышленников и в атмосферу прошлого...

... то приглашаем провести эту суровую военную зиму на наших теплых квартирах.
Морские и военные приключения, детские сказки по мотивам и занимательные истории из истории, путеводитель "Куда податься реконструктору в Европе" и гайд по Бородинскому полю, уникальные фамильные документы и умные статьи; идей много - рук мало. Обещаем пятичасовой чай и галеты с червяками "La guerre de Sept Ans", непринужденную атмосферу и розги , а еще хорошую компанию!

На самом деле, конечно, волнует еще вопрос, кто из вас, друзья, будет нас навещать в выкладках, если мы таки соберемся.
Ответьте, если нетрудно.

@темы: история, Нафаня, сундук со сказками украли!, а жизнь продолжается!, ты забыл ответить

---

Вспомнила еще один забавный момент из зоопарка.

Но начну с прелюдии. Большинство персонажей и их судьба придумывались наобум, из случайной дружеской шутки (как было с Камилой, грубо говоря), и вот у нас был один злой венгр (в Границе его прототип, - правда, более мягкий по характеру и с иной судьбой, - лейтенант Янош Мароци), который помер неправедной смертью, а перед этим успел так нагрешить, что и после смерти его нельзя было оставить в покое. Мы придумали, что он мог ненадолго возвращаться на землю в виде маленькой боевой уточки или гуся, чтобы помогать своему опекаемому.

И вот сегодня проходим мимо вольера с горными гусями, а там одна важная птица трубным гласом гоняет остальную стаю по вольеру, как солдатов на плацу. Что интересно, они еще и ходили строем.
А наш персонаж бредил офицерской карьерой, да. Люблю такие совпадения.

@темы: Камила, Персонажи и их автор, Йохан и пр., Жизненное