Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Вычитала в одном опусе по психиатрии про «культурную геронтофилию и некрофилию».
Относилось это к архитектору, который занимался реставрацией старых зданий и вообще очень их любил, и к его дочери, у которой была тяга к старине, фольклору, истории.
Вот так и узнаешь о своем диагнозе глазами психиатров. Звучит внушительно.

Кстати, о диагнозе. Слушаю песню "Нэнси Виски" про ткача из Кэлтона, и вот хоть режьте, но она все-таки ассоциируется у меня с восемнадцатым веком, хоть и записана впервые в начале двадцатого. Может быть, из-за этой гравюры Хогарта:

А, может быть, из-за того, что он задорно поет про «silver in my breeches». Как вариант, можно еще подумать про слова психиатра, потому что уж очень мне любы некоторые времена и места )

Download Barleyjuice Nancy Whiskey for free from pleer.com

@темы: история, XVIII век, Искусство

---

Почти-почти закончила очередной натюрморт

А дома внезапно произошло ЧП - ясно помню, что в понедельник принесла шесть килограмм кошачьего наполнителя, поставила в коридоре, а сегодня с утра он бесследно пропал; никто в доме не знает, не видел, не обращал внимания ) Кому, ну вот кому, он мог понадобиться? Какие-то таинственные грабители.

@темы: карантин, а жизнь продолжается!

---

Подкинули ссылку на аукцион Сотби. По этому поводу можно приобщиться к прекрасному искусству, которое доступно каждому, у кого завалялось несколько тысяч фунтов стерлингов ) Там есть совершенно чудесные наброски - карандашом, тушью, пером и тушью, сангиной. Очень хорошо, кстати, попробовать их покопировать ради штриха *намек некоторым художникам, ага*

Paul Sandby, R.A.
NOTTINGHAM 1730 - 1809 LONDON
THE EAGLE TOWER, CAERNARFON CASTLE, NORTH WALES (с. 1775)
Watercolour over pencil on laid paper

Flemish School, 16th Century
ADAM AND EVE IN THE GARDEN OF EDEN, DEPICTED WITHIN A GLOBE
Pen and black ink, watercolour and gouache, circular

German School, 16th Century
A MOUNTAINOUS LANDSCAPE WITH BUILDINGS
Pen and two shades of brown ink, with touches of black and red chalk and white heightening, on light reddish-brown paper

Maerten de Vos
ANTWERP 1532 - 1603
JONAH CAST ON SHORE BY THE FISH
Pen and brown ink and wash, within brown ink framing lines, indented for transfer

Jan van der Straet, called Stradanus
BRUGES 1523 - 1605 FLORENCE
MEN HUNTING HARES WITH FALCONS
Pen and brown ink and wash heightened with white



Jan van der Straet, called Stradanus
BRUGES 1523 - 1605 FLORENCE
MEN HUNTING BULLS WITH FALCONS
Pen and brown ink and wash heightened with white



Jan Wierix
ANTWERP CIRCA 1549 - AFTER 1615
PORTRAIT OF PHILIPS VAN MARNIX
Pen and brown ink, on vellum




Louis Richer
ACTIVE IN PARIS 1640 - 1670
TWO DRAWINGS FOR ENGRAVINGS: A) LE BEK DE L’ESPAGNOL PRIS PAR LE FRANÇOIS - FRANCE SILENCING SPAIN B) TWO CRIPPLES




Domenico Campagnola
PADUA 1484 - 1550 (?)
THE FLAGELLATION
Pen and brown ink over black chalk



Giovanni Francesco Barbieri, called il Guercino
CENTO 1591 - 1666 BOLOGNA
A FEMALE NUDE LOOKING TO THE RIGHT, HALF LENGTH, RESTING HER RIGHT ARM ON A CUSHION
Red chalk


Lazzaro Baldi
PISTOIA 1624 - 1703 ROME
THE ANNUNCIATION TO JOACHIM AND ANNA
Point of the brush and black and brown wash heightened with white, with some indentations, on grey prepared paper



Giovanni Francesco Barbieri, called Il Guercino
CENTO 1591 - 1666 BOLOGNA
A FORTUNE TELLER: A WOMAN WEARING A SCARF ON HER HEAD, TURNED
Pen and brown ink



Giovanni Franceso Grimaldi
BOLOGNA 1606 - 1680 ROME
RIVER LANDSCAPE WITH A BOATMAN AND RUINED CASTLE
Pen and brown ink



inibaldo Scorza
VOLTAGGIO 1589 - 1631 GENOA
STUDIES OF THE SKELETON AND SKULL OF A HORSE
Pen and brown ink




Alessandro Magnasco, called il Lissandrino
GENOA 1667 - 1749
A YOUNG LAUNDRESS AT THE EDGE OF A RIVER, A WATERFALL IN THE DISTANCE
Point of the brush and two shades of brown wash, heightened with white, on paper washed light brown




Attributed to Giovanni Francesco Barbieri, called Guercino
CENTO 1591 - 1666 BOLOGNA
A MAN READING A BOOK
Pen and brown ink;



François Boucher
PARIS 1703 - 1770
LA BOHEMIENNE
Black chalk


Aert Schouman
DORDRECHT 1710 - 1792 THE HAGUE
A GUITAR PLAYER AND TWO PEASANTS DANCING IN A STREET, AFTER KAREL DU JARDIN
Gouache, within black chalk framing lines;



Gaspar van Wittel, called Vanvitelli
AMERSFOORT 1652/3 - 1736 ROME
AN ITALIAN VIEW, WITH A TOWN BY A BRIDGE
Pen and brown ink and watercolour with touches of gouache over traces of black chalk;


Cornelis Dusart
HAARLEM 1660 - 1704
A PEASANT COUPLE OUTSIDE A HOUSE
Black lead and watercolour on vellum, within black and brown ink framing lines;



Anthonie Waterloo
LILLE 1609 - 1690 UTRECHT
RECTO: A ROAD RUNNING THROUGH A VILLAGE; VERSO: A ROCKY LANDSCAPE WITH BUILDINGS
Pen and black ink and grey wash over red chalk (recto); pen and brown ink and brown and grey wash (verso)



Philips Wouwerman
HAARLEM 1619 - 1668
A RIDER ABOUT TO MOUNT A PIEBALD HORSE, A BOY HOLDING THE BRIDLE
Black chalk and grey wash



Nicolaes Pietersz. Berchem
HAARLEM 1620 - 1683 AMSTERDAM
RETURNING HOME FROM THE HUNT
Black chalk, pen and grey ink and wash within pen and brown ink framing lines



Hendrick Verschuring
GORINCHEM 1627 - 1690 DORDRECHT
A MILITARY ENCAMPMENT WITH A MAN PLAYING A BUGLE ON HORSEBACK
Point of the brush and grey and black wash, over black chalk



Hendrik Keun
HAARLEM 1738 - 1787
VIEW ON THE KEISERSGRACHT, AMSTERDAM, OPPOSITE THE WESTERMARKT
Pen and grey ink and watercolor, over traces of black chalk, within partial black ink framing lines



Giovanni Battista Piazzetta
VENICE 1682 - 1754
THE ARTIST'S SON GIACOMO HOLDING A BOOK
Black chalk and stumping, heightened with white chalk on grey-blue paper




Giacomo Quarenghi
VALLE IMAGUA 1744 - 1817 SAINT PETERSBURG
THE LYING-IN-STATE OF THE EMPEROR PAUL I, WITH A GUARD OF HONOUR, IN A NEOCLASSICAL INTERIOR
Pen and black ink and grey wash, within black ink framing lines



Pietro Antonio Rotari
VERONA 1707 - 1762 ST PETERSBURG
PORTRAIT OF A YOUNG LADY WITH A LACE CAP AND JEWELLED CHOKER
Pastel


Jean Martial Fredou
FONTENAY-LE-PÈRE 1711 - 1795 VERSAILLES
PORTRAIT OF A YOUNG MAN
Black and red chalk and stumping, heightened with white chalk, within partial black chalk



Jean-Michel Moreau, called Moreau Le Jeune
PARIS 1741 - 1814
FÊTE DE NUIT
Pen and grey ink and coloured washes


Antoine-Charles-Horace Vernet, called Carle Vernet
BORDEAUX 1758 - 1836 PARIS
MOUNTED ARABS
Pen and brown ink and grey and brown wash, heightened with white, over black chalk



Antoine-Charles-Horace Vernet, called Carle Vernet
BORDEAUX 1758 - 1836 PARIS
A MAMELUK LEADING HIS HORSE
Pen and brown ink and grey and brown wash, heightened with white, over black chalk;




Pierre Etienne Falconet
PARIS 1741 - 1791
A YOUNG GIRL HOLDING AN APPLE
Black, white and red chalk on blue (discolored) paper



Dutch School, late 17th Century
PORTRAIT OF A YOUNG MAN, HALF LENGTH, POSSIBLY A SELF-PORTRAIT
Black chalk and grey wash, heightened with white, on blue paper



Attributed to Cornelis van Spaendonck
TILBURG 1756 - 1840 PARIS
STILL LIFE: BOUQUET OF FLOWERS IN A VASE ON A LEDGE
Watercolour;


Louis-Nicolas van Blarenberghe
LILLE 1716 - 1794
A MOONLIT LANDSCAPE WITH A FIGURE HERDING CATTLE, A LAKE IN THE DISTANCE
Gouache, within gold framing lines



Adrian Zingg
ST. GALLEN 1734 - 1816 LEIPZIG
DRESDEN FROM THE BANKS OF THE ELBE RIVER
Pen and black ink and grey wash



Paul Sandby, R.A. and Thomas Sandby, R.A.
1730-1809 AND 1721-1798
KING GEORGE INSPECTING THE BUILDING OF THE GREAT BRIDGE OVER VIRGINIA WATER
Pen and grey ink and watercolour over pencil heightened with bodycolour on laid paper



Thomas Daniell, R.A.
KINGSTON-UPON-THAMES 1749 - 1840 LONDON
THE ROPE BRIDGE, SRINAGAR, GARHWAL, UTTARANCHAL, INDIA

@темы: XVIII век, XIX век, XVII век, Искусство, любовь, которую ты нашел в аду

---

Глава вторая

Адмирал Уотсон покидает Мадагаскар и прибывает в форт Святого Давида. Сведения об этом поселении, о хамелеоне, живом черешке и пр. Описание местных жителей, их личностей, привычек и монет. Список различных каст, на которые индийцы себя разделяют, с краткими описаниями их особых обычаев, и пр.

Седьмого августа, пополнив запас воды и взяв с собой столько живого скота, сколько смогли уместить, а также множество лимонов и кислых апельсинов, мы покинули остров Мадагаскар и верным курсом последовали к нашим поселениям в Ост-Индии. Пятого сентября мы увидели гору Монашеский Капюшон[1] в середине острова Цейлон и десятого того же месяца бросили якорь на рейде форта Святого Давида. Тринадцатого, адмирал Уотсон от имени Его Величества заключил со мной письменное соглашение, по которому я должен был организовать лазарет в нескольких индийских поселениях, и разместить там больных и раненых эскадры, и обеспечить их медицинской и хирургической помощью, а также сиделками, провизией и пр.

При появлении нашей эскадры с королевским полком на борту, месье Годбё, только-только высадившийся в Пондишерри и сменивший месье Дюпле на его посту, поумерил свой пыл, с которым он упирался на переговорах с нашими земляками, и быстро согласился с мистером Сандерсом (губернатором компании в форте Святого Георгия), что нужно временно прекратить воевать – и компаниям, и их союзникам, - с одиннадцатого октября до одиннадцатого января следующего года, так что, к нашему безмерному удивлению, вместо военных действий мы оказались заняты бездельем, и оставалось лишь осматриваться по сторонам и отведать все разнообразие развлечений, которые только могут найти чужаки в столь далекой стране и столь отличной от их собственной.

Форт Святого Давида – маленькая, но хорошо укрепленная крепость с постоянным гарнизоном, построенная на возвышенности в миле от туземного города, который называют Куддалор. Последний окружен стеной с несколькими бастионами, но он слишком велик, даже если собрать на его защиту все береговые английские войска до последнего человека. Внутри живет большая часть местных индийских уроженцев с приграничья форта Святого Давида. И город, и крепость расположены у берега; Куддалор лежит почти по прямой на юг от крепости. Границы этого поселения раскинулись на четыре мили вглубь страны и на три вдоль морского берега, их можно заметить по густой изгороди из алоэ и кокосовых пальм, и через каждые три четверти мили устроено укрепление с шестью–восемью пушками. В одной из этих маленьких крепостей помощник губернатора Старк устроил себе славные апартаменты, куда он частенько уезжает из форта Святого Давида.

Земля внутри границ очень хороша, и воздух весьма чист, крайне редко поднимаются туманы. В этой местности много ухоженных домов с садами; последние с изысканным вкусом разбиты джентльменами из тех, кто служит или служил компании. В их садах растут фрукты всех сортов: ананасы, апельсины, лаймы, гранаты, бананы, манго, гуавы (красные и белые), бедам (это сорт миндаля), пимплноуз[2], который в Вест-Индии зовется чеддок, - большой плод, похожий на лимон, но в четыре-пять раз больше его размером, и множество других. В дальнем углу любого сада обычно есть тенистая роща из кокосовых пальм. Также там возделывают многие из европейских растений, годных в пищу, семена которых присылают как из Англии, так и с мыса Доброй Надежды: сельдерей, латук, лук, петрушка, мята, артишоки и шпинат. Выращивают и местные овощи, кроме шпината, который растет дико и беспорядочно, и прозывается нашими моряками - каллалоэ. Редька встречается здесь в изобилии: большая и белая, сваренная, она лучше на вкус, чем обычная репа. Цветная и обычная капусты тоже растут здесь, но уже меньше. Виноград крайне редок, больше того, он никогда не цветет в тех странах, которые лежат в двадцати пяти, или даже тридцати градусах от экватора. Возможно, мы бы никогда не узнали о том, что он рос в Египте, если бы не Вергилий и Гораций.

«sunt Thasiae vites, sunt et Mareotides albae[3]» - Георгики, книга вторая

«Mentemque lymphatam Mareotico redegit in veros timores Caesar[4]»

Здесь, у форта Святого Давида я встретил двух прелюбопытных животных. Первым был хамелеон, который, как говорят, питается воздухом; возможно, это мнение появилось из-за его замечательной способности раздуваться и съеживаться во время дыхания. Хамелеон, оказавшийся в моем распоряжении, был замечательным, и вдоль его спины рос жесткий гребень, похожий на множество ярких, светящихся бусин. Я часто клал его на белую бумагу, но никогда не мог уловить, как он меняет свой цвет. Порой я пристально глядел на него с полчаса, но ни разу не ощущал ни малейшего изменения в цвете, пока не проводил рукой над его спиной или не пытался до него дотронуться. Это создание обычно казалось красивей всего, когда было напугано. Когда бы я ни заглянул в корзинку, где держал его, хамелеон был одного и того же цвета – чистейшего желтовато-зеленого в белесую крапинку, как будто его слегка присыпали мукой; после того, как я замирал на полминуты, то на его боках неизменно появлялись несколько темных пятен, а на спине - полоски; стоило же дотронуться, как он шипел и раздувался до невероятных размеров, мучнистость уходила, и он становился ярко-желтым, полоски на спине и пятна на животе и боках темнели до черноты – поэтому, если смотреть на него со спины, он напоминал окуня или рыбу-лоцмана, если же смотреть сбоку, то пятна были похожи на пятна раковины-каури*. Глазница его была примечательно большой, и в ней с необыкновенной быстротой вращалось и поворачивалось глазное яблоко, но зрачок у этого создания был меньше всех, которых мне только довелось лицезреть; на голове у него росло подобие гребешка, как у старой курицы или у птицы галена, а рот был уродлив и очень велик. Под глоткой у хамелеона был удивительный зоб (gula faccata). Я клал ему в корзину мошек и кузнечиков, но он отказывался их есть, пока я не засовывал пищу прямо в рот, и тогда он очень размеренно пережевывал их и глотал. Это яйценосное животное, нередко откладывающее сорок или пятьдесят яиц, и в этом отношении, равно как и по форме своего тела, он очень напоминает крокодила.

*Ракушки, которые считаются в Индии за деньги; от 4000 до 4800 за рупию.

Другим примечательным животным, что я увидел в Куддалоре, был живой черешок, видов которого здесь множество. Одни из них похожи на связанные вместе соломинки, другие – на траву. Тела у некоторых толще, чем у остальных, с двумя недоразвитыми чешуйчатыми крыльями, шея – не толще булавки, но в два раза длинней туловища. Они питаются мухами, которых очень проворно ловят двумя передними лапками, лапки эти они держат трижды сложенными у головы и стремительно бросаются при приближении жертвы. После поимки они жадно пожирают ее, схватив как белка - еду. На внешних членах передних лап находится несколько очень острых крюков, чтобы было легче хватать и удерживать добычу; остальными лапами, числом всего четыре, они цепляются за деревья или что-либо еще, чтобы легче было нанести удар, где бы они не затаились, поджидая жертву. Пьют они как лошади, опустив рот в воду. Их экскременты, очень белые, почти так же велики, как и их тело, и (как говорят местные) опасны для глаз.

Воробьи на этом берегу, как и везде в Индии, очень похожи на тех, что водятся у нас в Англии. Здесь много птиц, похожих на желтых овсянок, которые крайне искусно строят гнезда, подвешивая их на самом краю листьев деревьев. На дне гнезда есть отверстие, и еще одно – у верхушки, что говорит о мудрости этих маленьких созданий, которые таким образом обеспечили себе безопасное отступление, если нападет враг. Гнезда напоминают мешок из-под капусты, набитый соломой, и привязаны к кончику листа*.

*На острове Мадагаскар я видел нескольких невероятно маленьких птиц, которые зовутся портняжками, и я снял с края листьев три их любопытных гнездышка, в одном из которых лежало три яйца размером с горошину. Сведения об этих птицах приводятся в Индийской зоологии Пеннанта: «Птицы тропических краев, несомненно способные предвидеть окружающие их опасности, из-за собственной слабости вьют свои гнезда на самом краю ветвей; они осознают, что живут в климате, полном врагов для них и их птенцов, таких, как змеи, ползущие вверх по стволам деревьев, и обезьяны, то и дело рыскающие в поисках добычи; однако по велению свыше, они избегают незаметного скольжения одних и энергии других.

Жестокие создания злобны здесь более, чем в ином климате, и птицы вынуждены прибегать к хитроумным уловкам, чтобы устроить свой выводок в недосягаемом для захватчика месте. Каждая стремится к одной цели, хоть и разными способами: одни вьют висячие гнезда, смахивающие на кошелек – глубокие и открытые сверху, другие – с отверстием сбоку, а третьи, еще более осторожные, - со входом на дне, обустраивая свой приют у верхушки.
Но небольшая разновидность, которую мы опишем (птица-портной), кажется, очень сильно отличается от прочих: они не доверяют свое гнездо даже самому кончику тонкой ветки и для большей безопасности крепят их к самому листу. Они подбирают опавший лист и, как бы поразительно не звучало, пришивают к еще живому; их тонкий клюв работает, как игла, а нитью служат некоторые волокна: лен, перья, шелк и прочее».

По соседству с вышеупомянутыми приятными местами для восстановления сил - рядами, радующими глаз, растут вечнозеленые тюльпановые деревья, высаженные вдоль большей части границ, таким же образом, как вязы в парке Сент-Джеймс. На небольшом расстоянии от одной из таких прогулочных дорожек стоит садовый домик губернатора, принадлежащий компании. Он просторен, красив и хорошей постройки; при нем разбит огромный сад с длинными и уютными аллеями позади дома и по сторонам.

В то время, когда мы были в Форте Святого Давида, только губернатор и еще несколько местных джентльменов держали коляску и пару лошадей, кое-кто правил двуколкой, запряженной одной лошадью, а остальные довольствовались прогулками верхом. Однако с тех пор количество экипажей возросло. Почти у каждого европейца в Индии есть паланкин – этакое крытое ложе с подушками внутри, изогнутое в середине, чтобы создать больше пространства и воздуха, и его носят четыре или шесть человек; расход на его содержание не меньше тридцати фунтов стерлингов в год - потому компания запретила своим юным слугам пользоваться этой восточной роскошью. За несколько лет до нашего прибытия из-за крайней необходимости они приняли законы, регулирующие расходы, и молодым людям был выдан строжайший запрет не нанимать даже слугу круглого щита, который ходит за хозяином по пятам и носит над ним циновку или зонт, чтобы не напекло голову. После того, как вышло это распоряжение, один юноша, не лишенный чувства юмора, переделал свой зонт из круглого в квадратный, назвал слугу слугой квадратного щита и заявил, что нет еще такого действующего закона, чтобы запретил ему воспользоваться такой роскошью. Нет сомнений, что подобные законы были приняты с расчетом воспитать бережливость среди молодых людей, чья жизнь не предполагала подобных расходов и чья расточительность в погоне за роскошью заставляла их подписывать долговые обязательства у местных жителей, и потом долги они погасить не могли. На настоящий момент этот закон должен быть отменен, и компания поступила очень достойно; но в то же время, поскольку Форт, Куддалор и несколько прочих туземных городов, в которых компания ведет дела, находятся на значительном расстоянии друг от друга, и джентльмену, недавно прибывшему из Англии, в жаркие месяцы почти невозможно пройти из одного места в другое, не свалившись потом в лихорадке; только из человеколюбия хочется, чтобы эти лучшие из негоциантов могли за собственные деньги позволить своим слугам носить не только зонты, но и паланкин; благо твердо решено, что слуги компании, облеченные властью, должны заботиться, насколько возможно, о жизни своих подданных в далеких колониях и особенно в этой нездоровой части света.

Правление наших поселений на Коромандельском береге находилось в Мадрасе, пока французы не захватили это место в 1746 году; с тех пор и до 1752 оно располагалось в форте Святого Давида, после чего вернулось назад в Мадрас. Однако в то же время Ост-Индская Компания выпустила приказ, что в форте Святого Давида должен остаться подчиненный совет под председательством помощника губернатора, следующим по рангу за губернатором форта среди главных слуг компании. Второе лицо в совете обязано было носить звание советника правления, остаток собрания составляли джентльмены, состоявшие на службе старшими или младшими негоциантами. К нашему прибытию в Индию помощником губернатора был эсквайр Ричард Старк, вторым лицом – эсквайр Томас Кук, господа Роберт Слопер, Ричард Фэйрфилд и Ричард Норрис состояли в совете, а мистер Колл был инженером*.

*В июне 1758 года форт Святого Давида был захвачен и разрушен французами, и с тех пор его не восстанавливали. Вначале мистер Колл отправился в Индию учеником к очень талантливому, ныне покойному мистеру Бенджамину Робинсу и прославил своего наставника, а также послужил отечеству, как искусный инженер во время защиты форта Святого Давида при осаде его французами под командованием месье Лалли в 1758 и 1759 годах.

Монеты, с которыми мы встретились в форте Святого Давида, таковы:

Пагода – золотая монета, равная 8 шиллингам;
Рупия – серебряная монета, равная 2 шиллингам и 3 пенни;
Фанам – серебряная монета, равная 3 пенни;
Каш – медная монета, равная пенни.
За 36 шиллингов дают 18 рупий;
За английскую крону – 26 фанамов;
За испанский доллар – 25 фанамов.
Все вышеупомянутые монеты в разные времена различались в цене.

Уроженцы этого берега черны, но различных оттенков. И у мужчин, и у женщин – длинные блестящие черные волосы и вовсе не такие кудрявые, как у гвинейских негров. Несомненно, вы не сможете оскорбить их больше, если назовете их неграми, поскольку они видят в этом намек на рабство. Одежда простого мужчины состоит из лоскута ткани вокруг бедер. Женщины обычно носят шарфы разных цветов, около четырех ярдов длиной и примерно около одного шириной. Они оборачивают ими талию вдоль, и полотнище внизу становится чем-то вроде юбки, а оставшуюся часть ткани они перекидывают через левое плечо, закрепляя ее там, где начали; получается вполне скромное платье, поскольку верхняя часть полностью прикрывает груди. Дети бегают голышом, пока им не исполнится пять или шесть лет. Носят их здесь иначе, чем у нас, не в руках, а на бедрах. Никто не знает, зачем нужен корсет, и лишь некоторые из женщин каким-либо образом обезображены. Мужчины обычно высоки и хорошо сложены, а еще очень робки и трусливы. Они плохо приспособлены к войне и, если только их не ведут в бой англичане или другие европейцы, редко становятся силой на поле сражения. Их лучшие войска – солдаты-раджпуты, которые суть великолепные дозорные, умеют поститься и стойко переносить трудности. В походе и в прочие времена постелью им служит валок скошенной травы вокруг пояса, разбросанный на голой земле, а патронташ – подушкой, чтобы приклонить голову; впрочем, при всей их военной выучке, они не могут выстоять перед регулярными европейскими войсками.

Генту[5], или язычество, по большей части господствует среди индусов, где насчитывается огромное количество каст, как они называют, или родов, и каждый из них сохраняет свои обычаи и никогда не смешивается с другими. Я приведу здесь список нескольких каст, к которым люди по всей Индии причисляют себя, с краткой справкой об их обычаях.

Самая почтенная каста – это брамины. Как правило, они – жрецы, и по занятиям своим весьма влияют на людское мнение. Они живут очень скромно, и поскольку они признают Метемпсихоз и верят в то, что людские души переселяются в тела зверей, то они набожно воздерживаются от плоти любых животных. Они также питают отвращение к искупительным жертвоприношениям бессловесных тварей, хотя некоторые из них признают и иные жертвоприношения, еще более и до невероятности жестокие и непростительные, я имею в виду приношение жены в жертву мане[6] ее мертвого мужа*. Адмирал и несколько других джентльменов из нашей эскадры присутствовали при одном из жертвоприношений и были сильно поражены увиденным. Мистер Уотсон, обнаруживший, как ему показалось, признаки нежелания на лице женщины, хотя она шла прямиком к погребальному костру, послал к ней толмача узнать: неужели она добровольно предаст себя огню? Адмирал уверил ее, коль она вынуждена подчиниться силе, то он вмешается и спасет ее. Он пожелал, чтобы она откровенно поведала, что таится в ее сердце, и если она выбирает жизнь, то ей стоит только сказать об этом, тогда он позаботится, чтобы охранить ее от негодования браминов, с одной стороны, и, с другой, от упреков родных, и даст ей достаточно припасов, чтобы в будущем она смогла бы жить отдельно от своей семьи и услаждать себя радостями жизни. Бедная женщина осталась совершенно глуха к доброте мистера Уотсона; она попросила толмача передать ее самую глубокую благодарность, но вместе с тем уверила, что уже собралась умереть добровольно и с готовностью. Вскоре она легла во весь рост на помост, нарочно сооруженный для этой цели, обняла труп за шею и грудь и с необыкновенным спокойствием и самообладанием не разжимала объятий, пока их тела заваливали дровами; после ближайшие родственники подожгли погребальный костер, и не успел он разгореться, как брамины, поддерживаемые толпой, принялись громко шуметь и продолжали до тех пор, пока, по их мнению, жизнь не покинула жертву. Вероятно, так было сделано, чтобы заглушить крики женщины. Адмирал и его люди покинули место жертвоприношения в подавленном настроении, хотя местные (и особенно брамины) веселились и ликовали во время этого дьявольского ритуала**. Во многом брамины сохраняют доктрины древних брахманов, которые жили в этой части света и на чьи неслыханные особенности ссылаются греческие и римские историки. Доктор Хайд в своей истории верований древних персов замечает***, что эти люди безоговорочно верят, что их исповедание – вера Авраама, Абрахама, и они получили ее от него самого, и, из хвастовства, назвали ее Religio Abrahami. Он также высказывает нам свое мнение, что древние брахманы и нынешние брамины получили свое название от Абрахама, или даже Брахама, как обычно произносят это имя персы.

*Mulieres vero in India, cum est cuius earum vir mortuus, in certamen iudiciumque veniunt, quam plurumum ille dilexerit — plures enim singulis solent esse nuptae -; quae est victrix, ea laeta prosequentibus suis una cum viro in rogum imponitur, illa victa maesta discedit.
Cic.Tusc.5,78[7]

**Мистер Роллин в седьмом томе своей древней истории делает следующие заключения о жертвоприношениях такого рода:

«Поступок этой женщины, несомненно, является убийством и должен по справедливости считаться нарушением самого явственного закона природы, который запрещает любые покушения на человеческую жизнь и велит не распоряжаться ею по велению прихоти или забывать, что это лишь залог, долженствующий быть отданным только тому, от кого мы его получили. Подобное жертвоприношение отстоит столь далеко от заслуживающего быть причисленным к проявлению уважения и приязни к мужу, что он скорее представляется безжалостным и кровавым идолом после принесения ему столь ценных жертв».

***De Religione veterum Persarum, cap II

Следующие по старшинству – Раджи, так титуловали древних королей и правителей страны; некоторые из раджей скрываются в горах и до сих пор не подчиняются могульскому правительству. Говорят, что во времена царствования раджей Индия была совершенно невинна.

Моратты или Махаратты. Эти сильные люди живут как на Малабарском побережье, так и на Коромандельском берегу. Чаще всего они ездят верхом, и их справедливо можно назвать индийскими швейцарцами, поскольку они охотно нанимаются на военную службу целыми отрядами и всегда сражаются на той стороне, которая лучше платит.

Полигары и Мотры – люди, которые живут в лесах и, как нам говорили, без малейшего угрызения совести грабят любого, кто попадется им на пути. Они не подчиняются могульскому правительству.

Баньяны – очень строгая каста. Они (подобно браминам) никогда не едят ничего, что жило, и не позволят себе убить даже самое отвратительное животное. У них есть больницы для обезьян, змей и т.п. Некоторые из них тоже поддерживают чудовищный обычай сжигать жен заживо вместе с умершим мужем. Они – купцы, посредники в делах, земледельцы и пр. Главные слуги в Бенгале тоже зовутся баньянами.

Ниры – пятая каста на Малабарском побережье. Они всегда джентльмены и ведут себя надменно со своими бедными земляками и отличают свой высокий чин тем, что носят саблю, а в руке у них всегда особый посох, не похожий на те, с которыми ходят обычные люди. На Коромандельском берегу ниры не ставят себя так высоко, но довольствуются занятием торговлей, а иногда они вынуждены заниматься даже более скромными делами. Некоторые из них зовут себя христианами и говорят, что их предков обратил в веру Святой Фома. Они добавляют, что когда-то христианская вера процветала среди них в наивысшей чистоте, и ими правил патриарх, но португальцы убили этого святого человека, и христианство пало вместе с ним, поскольку они не могут даже подумать, чтобы преклониться перед религией, чьи последователи способны на такое жестокое преступление.

Чоули – почтенные ученые и, в основном, торговцы. Обычные люди думают, что они властны над жизнью и смертью, и что они весьма искусны в заклинаниях.

Читти – особый тип торговцев в Мадрасе, и чаще всего очень богаты, но они занимают место среди каст левой руки[8], и потому их паланкины нельзя проносить через улицы каст правой руки, хотя многие из последних – всего лишь слуги.

Парии – низшая каста на Коромандельском берегу. И мужчины, и женщины заняты рабским трудом и без зазрения совести едят все, что им посчастливится найти.

Фросты на Малабарском побережье – почти то же самое, что и парии на Коромандельском берегу, но в некоторых отношениях они еще более презренны.
Они охотно будут есть даже любую падаль.

Харри в Бенгале - то же, что и Фросты в Бомбее. Их женщины делают всю грязную работу в ваших домах, а мужчины носят паланкины.

Ниадде и Пулли – две низшие касты на Малабарском побережье, и они настолько презренны, что прочие туземцы не позволят им даже приблизиться к себе. Когда у них появляется возможность купить что-либо, им приходится громко кричать, держась на расстоянии; они ставят корзину с деньгами на землю, и продавец подходит к ней и кладет внутрь товар; после того, как он удалился, покупатель возвращается к корзине и уносит ее. Обычное их занятие – приглядывать за скотом; им запрещено ночевать на земле, только на деревьях. Если даже дыхание кого-то из этих людей случайно коснется нира, то последний тут же не замедлит лишить нечестивца жизни. Чтобы избежать подобного исхода, как только они завидят, что навстречу приближается нир, они стараются убраться прочь с его пути. Им никогда не позволено подходить к городам, кроме одного особого дня в году, когда они обязательно сбиваются в толпы, и если они будут так удачливы, что смогут запятнать грязью проходящую мимо женщину, то она немедленно становится их рабой, неважно, какой она была касты.*

*Вышеприведенные сведения об этих пяти кастах заставляют меня вспомнить еще один отрывок из автора, цитировавшегося раньше:

Dicti Halalchori sunt inferionis generis lndi, qui ad viliora quaevis opera adiguntur, (ad mundandas Plateas & evacnandas Cloacas, &c eaque libenter suscipiunt, dum Mauri & Baneanitalia recusant ne polluantur. Isti etiam edunt cadaverosas besiarum carnes, & nullum cibi genus conscientia: ergo recusant: unde nomen Halal-chur Licitium edens. Isti propter operas & diaetam habentur impuri, ideoque neminem alium libenter tangunt, nec aliquis ab eis vult tangi: so quia tactus inquinat polluitque, ſeperatim vivunt ab omnibus aliis: quia quicunque ab his tactus es, tenetur habere molestiam purificandi seipsum.
De Religione veterum Persarum, cap XXXIV

Шакелаи – сапожники, и к ним относятся с таким же презрением на Коромандельском береге, как к Ниадде и Пулли – на малабарском.

Вот касты, которые местные уроженцы различают по всей Индии, но и они разветвляются на огромное количество разновидностей, так что сложно их подсчитать, пусть они и отдают особую дань уважения, и соблюдают различные церемонии к кастам, которые стоят выше них. Надо заметить, что чем бы ни занимался отец, обычно тем же займется и сын, потому семьи лодочников, рыбаков и прочих будут лодочниками и рыбаками во всех поколениях. Некоторые касты бросают своих стариков и больных на улицах, после чего их забирают брамины; другие приводят их на берег во время наивысшего отлива, забивают им носы, рты и уши грязью и так оставляют, где те, несомненно, в скором времени станут легкой добычей для стервятников, коршунов, ворон, шакалов, собак и тому подобных тварей, которые кишат здесь в большом количестве. Некоторые касты никогда не облегчаются, пока солнце стоит над горизонтом, и чтобы не нарушить обет, ставят себе пробку из высохшей грязи в зад. Люди на Коромандельском берегу и особенно в форте Святого Давида верят, что в горах живут некие мудрецы, которые владеют секретом сохранения жизни и ради развлечения умеют переселять свои души в иные тела и с той же легкостью возвращаться назад. Более того, ходят слухи, что эти ученые люди обнаружили тайну, как делать золото, но, говорят, будто они пользуются этим знанием только для своих неотложных нужд.

Ежегодно, девятого апреля, туземцы в Бенгале* претерпевают очень необычный вид епитимьи, некоторые - за прошлые грехи, некоторые – за те, которые они еще могут совершить, а прочие – из-за родительского обета: те поклялись, что если небеса благословят их ребенком, то дитя, как только достигнет нужного возраста, обязано будет пройти этот обряд. Церемония заключается в следующем: на большом плато, примерно в миле от Калькутты, ставят около тридцати бамбуковых стеблей, длиной не менее двадцати футов, на верхушке которых они исхитрились закрепить поворотный механизм, и к нему крепится еще один стебель бамбука, длиной в тридцать футов или больше, к обоим концам которого привязано по веревке. Люди дергают за веревку, и богомолец становится под ней, брамин защипывает большие участки кожи под лопатками (иногда на груди) и пронзает их острыми железными крюками. К каждому крюку привязана веревка из индийской травы, которую брамин, в свою очередь, крепит к веревке на краю бамбука и в то же время обертывает тело богомольца перевязью, закрепляя ее меж коюков, чтобы тот не упал на землю, если кожа не выдержит. Когда с этим покончено, люди вытравляют веревку на другом конце бамбука, и богомолец немедленно поднимается на тридцать фунтов или выше над землей, и они начинают бегать по кругу так быстро, как только могут. Богомольца отбрасывает на всю длину веревки, и, пока он крутится, он кривляется и паясничает, раскрашенный и одетый особым образом, чтобы казаться еще более смешным. Некоторые из них вертятся так полчаса, прочие – меньше. У них также есть четыре дня, чтобы подготовиться к церемонии. В первый из них они воздерживаются от любой еды, во второй едят только фрукты, на третий голодают, и на четвертый опять едят фрукты. Во время подготовки они ходят по улицам в своих невероятных одеждах, танцуя под звуки барабанов и рожков, и некоторые из них, чтобы выказать свой религиозный пыл, протыкают себе железным прутом язык и часто щеки. Это низшие касты, и у них особые брамины. Высшие касты, кажется, презирают подобные нелепые и грубые выходки. Один друг из Мадраса в октябре 1771 года рассказал мне следующее, что показывает, насколько богомольцы смогли улучшить искусство самоистязания, чтобы сбивать людей с толку и производить на них сильное впечатление. «Человек одной из каст Генту за последние семь месяцев каждое утро вертится два или три часа над костром. Он привязал к дереву две веревки, и одна лодыжка продета в петлю одной из них, а колено – в петлю второй. Это означает, что он, якобы без малейшего труда, крутится вперед и назад, и его голова - в футе от костра, горящего на периметре в восемнадцать дюймов, и этот человек поддерживает огонь сам, подхватывая дерево в пределах его досягаемости, и чтобы костер горел ярче, он добавляет немного гхи (буйволиного масла), которое, похоже, у него с собой. Говорят, он делает это не ради искупления и не по религиозным мотивам, но чтобы исполнить некое решение, будто он будет кружиться таким образом до тех пор, пока не соберет денег столько денег со зрителей, что ясно будет видно, десять тысяч человек глядели на его развлечение; когда-нибудь таким способом он перейдет в высшую касту. Однако сейчас он уехал в деревню по состоянию своего здоровья и пока недостаточно восстановился для такого развлечения. Мне удивительно, как он мог так долго вертеться, не вывихнув лодыжку или не повредив мозг. Глядеть на него в таком положении ужасно, и потому у меня сильно разболелась голова».

*Автор был свидетелем таких зрелищ, и в одно и то же время вертелось десять-двенадцать человек.

Пятого числа их ноября (это где-то середина нашего октября) все касты Генту в Бенгале подвешивают фонарики на высокие стебли бамбука рядом со своими домами и продолжают делать так несколько последующих ночей, чтобы (как они говорят) осветить дорогу своим умершим предкам, которые должны навестить их в это время. В частности, на одиннадцатую ночь вы непременно увидите огни не только у каждого дома, но и на дверях и окнах, и на дорогах, и ярко освещенные суда на реке, и у каждого встречного, будь то мужчина, женщина или ребенок, в ладонях по огоньку. Это последняя и заключительная ночь, когда они ждут, что их усопшие друзья навестят их, и для ублажения мертвых они устраивают большой пир, называемый здесь Чезвон, и кладут в каждый угол дома мясо и фрукты. У жителей Бомбея существует также церемония броска кокосового ореха (как они ее называют), и под этим они подразумевают приношение жертв морю, в надежде, что прекратится муссон. В этот день нарядные мужчины, женщины и дети заходят в морские волны, и местный глава в сопровождении стражи из европейских солдат бросает позолоченный кокосовый орех в море, и остальные швыряют следом что-нибудь съедобное; сразу же после они начинают готовить свои корабли и суда к выходу в море.

Подобно им, и муры, те, кто исповедуют магометанство, не обходятся без своих пиров и шествий, и обожают их также, как и генту; в особенности, свой праздник Хассан Хассан, в память двух сыновей Али от Фатимы, дочери Магомета, павших в один и тот же день в битве за веру. Три дня и три ночи с возгласами и танцами под народную музыку они носят с собой искусно украшенные копии гробниц своих предков, изготовленные из тонкого бамбука и бумаги, и их сопровождают смешно одетые люди. В последний день праздника они уносят гробницы в поле, подобно похоронной процессии, и там, ломая их на кусочки, заканчивают церемонию.

Среди генту часто проводится суд истины в виде поедания сухого риса; как они говорят, если человек невиновен, то он легко проглотит его, но если повинен, то ему не хватит слюны, чтобы протолкнуть его в глотку. У них немало и других испытаний, даже огнем, таких, как положить руку в горячую ртуть и тому подобное.

По собственному знанию я не могу рассказать, как живут муж с женой среди высших каст, но слышал, что на условиях весьма отличных от тех, что приняты в Англии; как нам говорили, жене нельзя садиться и принимать пищу вместе с ее господином, но должно стоять за его спиной и с превеликим спокойствием ждать, пока он закончит. Это в практике и низших каст, и мы часто наблюдали подобное среди моих слуг и слуг других джентльменов, чтобы убедиться. Несмотря на то, что индейцы по природе ленивы и бездеятельны (поскольку они слишком много спят), почти каждый из них стремится найти средства к существованию, и вы редко встретите среди них обычного бродягу. Хотя здесь много школ для обучения детей, они редко когда знают иной язык, кроме родного. Это поистине удивительно, если учесть, сколько англичан живут среди них, с которыми они ведут дела, и при этом в целом они не способны говорить на нашем языке так хорошо, как люди, живущие неподалеку от морских портов Мадагаскара, где хорошо, если корабль зайдет раз в год и, возможно, остановится лишь на десять дней.

Хоть это и обычное дело видеть здесь ребятишек, копошащихся в песке и пыли перед дверью дома, все же родители нежны с ними, и они в ответ столь же заботятся о родителях в старости. В большинстве своем люди здесь дружелюбны и полны желания помогать друг другу в трудные времена, но иногда между ними поднимается такая ругань, что они налетают друг на друга, как бойцовые петухи, но всегда следят, чтобы не начать бить друг друга кулаками. Я не раз видел, как посреди жестокой ссоры они чуть более чем сердито хлопают друг друга по рукам ладонями. Они любят долго поговорить и так гримасничают во время рассказа, что вы могли бы поклясться, будто они всю жизнь прожили во Франции. Когда бы они не встретились на дороге, они не упускают мгновения поболтать о местных новостях; и поскольку они обожают помпу и пышность, то их темой обсуждения обычно служит какой-нибудь гранди, только приехавший на берег; как и с каким великолепием он живет? Богата ли у него обстановка? Сколько он содержит слуг? Во время всей дружеской беседы они не забывают предложить друг другу бетеля и чанама, первый из них – лист и орех дерева арека, последний – разновидность лайма; оба они - обычная жвачка и используются для оказания любезности, как табачный лист и понюшка табака у европейцев.

Среди местных широко распространены две привычки, которые европейцу кажутся весьма отвратительными. Первая – постоянное жевание бетеля, который во рту становится сверх меры красным и заставляет их постоянно сплевывать, и этот обычай, хоть и невероятно мерзок, распространен от мала до велика. Вторая не настолько неприятна, это длина ногтей и чернота зубов, о которых они всячески заботятся. Они признают одно из них мерилом красоты, другое – признаком хорошего рода. Белые зубы настолько не ценятся, что они нарочно используют искусственную глазурь, чтобы зачернить их; как они говорят: «Белые зубы подходят лишь обезьянам и псам». А пугающая длина ногтей, по их мнению, доказывает, что они достойного происхождения, и ясно удостоверяет, что они не привыкли прислуживать кому-либо.

Я закрою рассказ о некоторых индийских кастах происшествием, которому я был очевидцем во время моего пребывания в форте Святого Давида. Как-то раз мне пришлось отправиться из форта в Куддалор по госпитальным делам вместе с секретарем адмирала, мистером Дойджем. На переправе мы смешались со множеством индусов, но не поняли, к какому племени или касте те принадлежат. У одного из людей, который был с нами в лодке, в руке оказался местный музыкальный инструмент, немногим отличавшийся от нашей флейты. Мистер Дойдж протянул индусу руку, всем своим видом выразив желание поиграть на нем, и тот совершенно непринужденно и вежливо передал инструмент моему спутнику, который после недолгого осмотра поднес его к губам и дунул в него, а затем вернул владельцу, и последний с величайшей торжественностью и без малейших сомнений выбросил инструмент в реку. Мы оба были поражены такому поведению индуса, пока не добрались до Куддалора, и один из наших земляков не рассказал нам, что этот человек был из тех каст, которые посчитали бы, что мистер Дойдж осквернил флейту, и поэтому по законам и обычаям их племени, ее больше нельзя было использовать.

________________________________________
[1] Гора Пидуруталагала
[2] Предок грейпфрута
[3] Фасский есть виноград и белый мареотидский – Вергилий, «Георгики»
[4] и ум, затуманенный
Вином у ней мареотийским,
В ужас неложный повергнул Цезарь – Гораций, Ода 37 из Сarmina I XXXVII
[5] Индуизм
[6] Маны – добрые духи умерших родственников в верованиях древних римлян. Сохранились свидетельства, что им приносили человеческие жертвы в праздники Фералия и Паренталия.
[7] Даже женщины в Индии, когда общий их муж умирает, начинают спор, которую из них он больше всего любил (в Индии ведь у человека бывает по нескольку жен), и кто победит, та радостно всходит, провожаемая родичами, на мужний костер, а другая, побежденная, горестно уходит. (пер. М. Гаспарова)
Цицерон. Тускуланские беседы, книга 5, 78
[8] О кастах правой и левой руки см. «Индийские записи старого Мадраса за 1640-1800 гг» Генри Дэвидсона Лава, стр. 124, свидетельство капитана Колина Маккензи.

@темы: история, XVIII век, Ост-Индия, Путешествие Эдварда Айвза в Ост-Индию

---

А вот так выглядела лавка и мастерская, где торговали страусиными и павлиньими перьями, украшали ими платья, шляпы, веера, прически и пр.

Из "Recueil de planches, sur les sciences, les arts liberaux, et les arts méchaniques, avec leur explication. Septième livraison, ou huitième volume". Paris, 1771.

@темы: история, XVIII век

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Среди всех открыток на этой неделе пришла вот такая из Нидерландов:

Это дверная роспись кисти Фердинанда Боля в Королевском дворце Амстердама (амстердамской ратуши), построенного в 1655 году. Мне очень понравилась история, описывающая сюжет картины, приведенная в книге Штолля "История Древнего Рима в биографиях". В центре стоит римский легат - Гай Фабриций Луцин, рядом с ним - царь Эпира Пирр. История такова: после поражения римлян в битве при Гераклее, римляне отправили к царю Пирру посольство из самых достойных римских граждан, чтобы заключить мир. Дальше слово Штоллю:

"Рассказ об этом посольстве изукрашен многими, не совсем правдоподобными, подробностями, которые все вертятся на изумительном величии души Фабриция. Судя по ним, Пирр, очень много слышавший о честности и полководческих талантах этого человека, оказывал ему совершенно исключительный почет и старался всевозможными отличиями приобрести в свою пользу его сильное влияние. Он предложил Фабрицию в подарок большую сумму золота, отнюдь не в вознаграждение, как он выразился, какой-нибудь темной услуги, но только как доказательство его приязни и уважения. Так как эта попытка подкупа не удалась, то Пирр задумал (и уж это, конечно, выдумка) победить упорство стойкого римлянина страхом, с помощью слона: во время одной из конференций с Фабрицием он спрятал за занавесом самого большого из своих слонов; по данному царем знаку занавес отдернули, и чудовищное животное со страшным ревом протянуло свой хобот над головой римского полководца. Но тот остался совершенно спокойным и с улыбкой сказал Пирру: «Как вчера не соблазнили меня твои деньги, так сегодня ничего не поделает со мной твой слон!»"

@темы: история, а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты

---

Рукописная шотландская книга-травник восемнадцатого века
Еще не смотрела, но, кажется, оно интересно.

@темы: история, XVIII век, Искусство

---

Нашла интересную книгу по истории шотландской медицины до 1860 года. Всем, кто интересуется шотландскими докторами, рекомендую почитать здесь.

Листаю Горнфельда с его взглядом на Гете, Гейне и Шиллера. Многое мне кажется спорным, особенно то, что притянуто к взглядам с позицией классовой борьбы (1933 год, однако!), но некоторые моменты очень интересны и правдивы. В предисловии критик (с которым я вообще не согласна почти во всем) пишет, что:

«Чтобы понять "Фауст" Гете, чтоб возможна стала какая-нибудь плодотворная учеба у Гете, мало знать "Фауст" во всех его русских переводах или даже в немецком оригинале, мало знать немецкую литературу эпохи Гете. Для этого необходимо знать культуру всей эпохи. Для этого необходимо выяснить себе, что величие Гете, его универсализм, поднимающий его над целым рядом крупных энциклопедистов -- результат того, что все его творчество -- раскрытие сознания, торжество сознания новой капиталистической формации над старой феодальной формацией. Его универсализм включает в себя не только все те богатства человеческого знания, всю ту мощь человеческого разума, которым энциклопедисты обрушились на "старый порядок", на феодализм и католичество. Его универсализм включает в себя и самый опыт "века просвещения", самую реализацию идей великого века в практике французской революции, Наполеоновских войн и реставрации».

Выбросить все пафосные слова, и найдется зерно правды. Надо очень много знать о культуре и о духе эпохи, чтобы представлять ее вещественно, хотя бы стать вровень (в иных случаях - опуститься) с людьми, которые оставили литературное наследие, как мемуары, так и художественную литературу. И все равно - всякий раз находишь что-то новое. И, кстати, нет прямого пути в этом изучении и исследовании, как бы не казалось иначе )

@темы: история, XVIII век

---

«...Еще они питают отвращение к искупительным жертвоприношениям бессловесных тварей, хотя некоторые из них признают иные жертвоприношения, еще более и до невероятности жестокие и непростительные, я имею в виду приношение жены в жертву мане ее мертвого мужа*.
Адмирал и несколько других джентльменов из нашей эскадры присутствовали при одном из жертвоприношений и были сильно поражены увиденным. Мистер Уотсон, обнаруживший, как ему показалось, признаки нежелания на лице женщины, хотя она шла прямиком к погребальному костру, послал к ней толмача узнать: неужели она добровольно предаст себя огню? Адмирал уверил ее, коль она вынуждена подчиниться силе, то он вмешается и спасет ее. Он пожелал, чтобы она откровенно поведала, что таится в ее сердце, и если она выбирает жизнь, то ей стоит только сказать об этом, тогда он позаботится, чтобы охранить ее от негодования браминов, с одной стороны, и от упреков родных, с другой, и даст ей достаточно припасов, чтобы в будущем она смогла бы жить отдельно от своей семьи и услаждать себя радостями жизни. Бедная женщина осталась совершенно глуха к доброте мистера Уотсона; она попросила толмача передать ее самую глубокую признательность, но вместе с тем уверила, что уже собралась умереть добровольно и с готовностью. Вскоре она легла во весь рост на помост, нарочно сооруженный для этой цели, обняла труп за шею и грудь и с необыкновенным спокойствием и самообладанием не разжимала объятий, пока их тела заваливали дровами; после ближайшие родственники подожгли погребальный костер, и не успел он разгореться, как брамины, поддерживаемые толпой, принялись громко шуметь и продолжали до тех пор, пока, по их мнению, жизнь не покинула жертву. Вероятно, так было сделано, чтобы заглушить крики женщины. Адмирал и его люди покинули место жертвоприношения в подавленном настроении, хотя местные (и особенно брамины) веселились и ликовали во время этого дьявольского ритуала**».

@темы: Ост-Индия, Путешествие Эдварда Айвза в Ост-Индию

---

Daniel Chodowiecki Das bettelnde Soldatenweib (1764)

Вот так для многих и закончилась Семилетняя война - кто-то погиб, а кто-то просит милостыню в мужниной одежде.

@темы: история, XVIII век, Искусство, Семилетняя Война

---

Белые ночи странно действуют на людей. Шла по улице, услышала разговор про остзейских баронов, а потом, когда один из собеседников обронил, что Лермонтов ведет род от французов, неожиданно сама для себя поправила, что от шотландцев. Обычно я так не делаю, но что самое примечательное - мы прекрасно друг друга поняли и расстались друзьями, хотя, в целом, больше ничего не было сказано - только улыбка и доброжелательность.

@темы: а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты, тень Бога на земле

---

...В иных человечьих занятьях
Даже посредственность в дело идет: правовед и оратор,
Даже если один красноречьем уступит Мессале,
А другой — широтою познаний Касцеллию Авлу,
Все-таки оба в цене; а поэту посредственных строчек
Ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки!
Как на богатом пиру нескладный напев музыкантов,
Мак в сардинском меду иль масло, жирное слишком,
Нам претят, ибо мы и без них пировали бы славно, —
Точно так и стихи, услада душевная наша,
От совершенства на шаг отступив, бездарными будут.
Кто не владеет мечом, тот не ходит на Марсово поле.
Кто не держал ни мяча, ни диска, не бегал, не прыгал,
Тот не пойдет состязаться, чтоб стать посмешищем людям.
Только стихи сочиняет любой, не боясь неуменья.
А почему бы и нет? Он не раб, он хорошего рода,
Всадником числится он, и в дурных делах не замечен.
Ты же, прошу, ничего не пиши без воли Минервы:
Вот тебе главный совет. А ежели что и напишешь —
Прежде всего покажи знатоку — такому, как Меций,
Или отцу, или мне; а потом до девятого года
Эти стихи сохраняй про себя: в неизданной книге
Можно хоть все зачеркнуть, а издашь — и словца не поправишь.
...

Из "Науки Поэзии", Гораций (перевод Гаспарова)

@темы: Искусство

---

Полностью книга Эдварда Айвза называется так:

Путешествие из Англии в Индию в 1754 году и историческое повествование о действиях эскадры и армии в Индии под командованием вице-адмирала Уотсона и полковника Клайва в 1755, 1756 и 1757 годах, включая переписку адмирала и набоба Сирадж-Даулы, с вкраплениями некоторых интересных отрывков о манерах, обычаях и прочем некоторых народов Индостана, а также путешествие из Персии в Англию необычным путем.

И она очень интересна.

Глава первая

Причина путешествия. Автор, корабельный врач, отправляется из Спитхеда на корабле Кент, под командованием адмирала Уотсона. Адмирал приходит к берегу Кингсейл в Ирландии, где два линейных корабля попадают в шторм. Прибытие на Мадейру. Переезд оттуда к Мадагаскару. Описание этого острова. Люди, его населяющие. Сведения о короле, его дворе и свите. Анекдоты, описывающие нравы мадагаскарцев. Их религия, обычаи, образ жизни. Звери и растения острова и пр., и пр.

Немедленно после того, как был заключен мир при Экс-ля-Шапель [1] , или вскоре после того, как наши сухопутные и морские силы под командованием адмирала Боскауэна ушли из Индий, месье Дюпле, губернатор Пондишерри, с помощью интриг начал сеять семена противоречий между туземными князьями; и когда сумел привнести серьезный разлад между ними, он послал корпус европейских войск на помощь тем набобам, кто отстаивал французские интересы; и те, с такой подмогой, несколько раз одержали верх над остальными князьями, которые были друзьями нашей Ост-Индской компании. Мустафа-Джинг, могущественный князь, и Чунда-Себ, выдающийся генерал, были теми, с кем он взаимодействовал больше всего и кого он использовал для достижения своих амбициозных планов. Планов обширных, никак не меньше, чем получить для своего народа полную власть над всей карнатикской и декканской землей, а для себя – бессмертную славу и баснословные богатства. У английского губернаторства были убедительные доказательства его ненасытной алчности и жажды власти, потому они осмотрительно, но решительно использовали даже самые малейшие возможности, чтобы положить конец его жестокости и до сих пор быстрому продвижению. Для этого они, под видом союзников, присоединили свои войска к армиям князя по имени Назир-Джинг и набоба Аркота, звавшегося Магомедом-Али, против которых воевали их враги.

Так английская и французская компании, хоть они и не могли открыто объявить друг друга врагами из-за мира, заключенного между их влиятельными правителями, и потому прикрывались именем помощников, несколько лет вели дорогостоящую и кровавую войну друг против друга. И пусть английские войска никогда еще не снискали такой славы, как в некоторых сражениях той поры, - особенно в тех, где командовали майор Лоуренс и мистер Клайв, - все же французы, у которых было больше европейских войск и которые мастерски устанавливали связи с самыми могущественными правителями этих земель, сильно продвинулись вперед, чем немало переполошили все английские поселения, наполнив людей предчувствием, что настанет день, когда амбиции месье Дюпле вознаградятся полностью. Потому губернатор и совет этих мест послали многочисленные отчеты о своем незавидном положении управляющим Ост-Индской Компании, и те попросили правительство о помощи, и, наконец, для их спасения были отправлены небольшая эскадра королевских кораблей под командованием Чарльза Уотсона, эсквайра, контр-адмирала синего флага и пехотный полк под командованием полковника Эдлеркрона.

Двадцать второго февраля 1754 года из Спитхеда в Плимут, к месту встречи эскадрона, вышел Кент (корабль, на который я был назначен хирургом); и девятого марта адмирал Уотсон направил паруса в открытое море к Ост-Индии со следующими кораблями:

Кент (под адмиральским флагом) – капитан Генри Спек – семьдесят пушек;
Орел (под брейд-вымпелом) – капитан Джордж Покок – шестьдесят пушек;
Сэйлисбери – капитан Томас Ноулер – пятьдесят пушек
Бристоль – капитан Томас Лэтем – пятьдесят пушек
Бриджуотер – капитан Уильям Мартин – двадцать пушек
Шлюп Кингсфишер – капитан Бест Мигель – шестнадцать пушек.

Приказ, выданный адмиралу, гласил идти в Корк на починку и там принять на борт своей эскадры столько королевских войск, сколько сможет с удобством разместиться. Так он и попытался сделать, но ветер был столь неблагоприятным, что адмирал рассудил, что необходимо встать на рейде Кингсейл. Двенадцатого он бросил там якорь и немедленно отправил письмо полковнику Эдлеркрону, где уведомлял о своем прибытии и просил прийти вместе с полком в этот порт.

Девятнадцатого числа после полудня подул сильный юго-восточный ветер с дождем и градом, и вода в заливе высоко поднялась, отчего канат малого станового якоря Орла оборвался, и корабль кинуло поперек носовой части Бристоля. Офицеры Орла приложили все силы и вскоре освободились от Бристоля, но не без потери последним носовой фигуры и бушприта. Ночью оба корабля сорвало с якорей и вынесло очень близко к берегу, их мачты упали, и был подан сигнал бедствия, но, к сожалению, море волновалось так сильно, что ни одна лодка не могла пристать к их борту, и, конечно, нельзя было оказать им действенной помощи. Утром и ветер, и море стихли, и у адмирала появилась возможность спасти оба корабля, потому он послал им на подмогу все лодки эскадры, но корабли были настолько искалечены, что не могли продолжить запланированное путешествие.

Мистер Уотсон, лишенный из-за этого происшествия значительной части своей эскадры, какое-то время колебался – должен ли он немедленно продолжить свой путь с теми кораблями, что остались в море, или же ждать здесь, пока не придет замена поврежденным кораблям. Однако пылкая преданность долгу бросила его в объятья первой из альтернатив, и он отправил два срочных послания: одно – в секретариат Лордам-Комиссарам Адмиралтейства, а другое – полковнику Элдеркрону; он уведомлял полковника, что намеревается выйти лишь с Кентом, Сэйлисбери, Бриджуотером и Кингсфишером, и желал, чтобы та часть его полка, которая должна идти на этих кораблях, поспешила с погрузкой, а вторая пусть садится на борт двух списанных кораблей и отправляется с ними в Плимут, где, как он ничуть не сомневается, скоро будут подготовлены другие корабли, чтобы принять их, и последуют за ним в Индию. Остаток полка сел на другие корабли Ост-Индской компании, которые, конечно же, не пошли следом за адмиралом, но поскольку они не были готовы к тому времени, когда он покинул Англию, он получил приказ не ждать их.
Двадцать четвертого войска поднялись на борт, и в тот же день адмирал с двумя кораблями, фрегатом и шлюпом поднял якорь и отправился в путь, оставив два непригодных корабля позади и назначив Гарланду капитана Спрая сопроводить их в Плимут.

Шестого апреля мы бросили якорь на рейде Фуншала у острова Мадейра, места знаменитого своим вином не только среди европейцев, но и среди всех наших поселений в обеих Индиях. Однако это освежающее спиртное, как и все прочие вещи, весьма поднялось в цене за последние годы. Десять или двенадцать лет назад лучшее вино на острове продавалось по десять-двенадцать фунтов за бочку, но когда мы были там, нельзя было купить никакого дешевле двадцати-двадцати двух фунтов.

Остров Мадейра принадлежит португальской короне и располагается в мягком климате, на тридцать втором градусе и тридцать седьмой минуте северной широты. Поверхность острова очень гористая, с разбросанными там и сям виноградниками, которые создают восхитительный и романтичный вид. Вершины самых высоких гор всегда покрыты снегом; некоторые из джентльменов нашей эскадры затеяли авантюру покорить одну из них, но обнаружили, что воздух на высоте чрезвычайно холоден, потому они были рады спуститься оттуда как можно быстрей. Здесь всегда живет наш консул, и несколько почтенных купцов нашего подданства обитают в Фуншале, единственном месте торговли на всем острове.

Во время пребывания на Мадейре мы столкнулись с многочисленными печальными задержками, когда хотели пополнить запасы вина и еды для эскадры, из-за Страстной недели и последовавшего за ней карнавала; в это время любые дела на острове замирают, и чужестранец непременно развлечется цветастым, но богобоязненным маскарадом. В действительности обычай отмечать праздник с изрядной долей набожности распространен во всех папских странах, но, вероятно, нигде не проводится так пышно, как среди португальцев, которые одержимы внешним щегольством своей религии больше, чем любой другой народ под солнцем.

Девятнадцатого апреля в десять утра мы покинули Мадейру, и двадцать третьего на расстоянии четырех лиг увидели один из Канарских остров – Пальму. К двадцать пятому мы подошли к пассатам и через один-два дня показался Бонависта, один из островов Капо де Верт [2]. Где-то к середине мая наш корабль оказался столь перегружен товарами и людьми, и между палубами наступила такая жара, что экипаж начал сильно хворать, и за шесть дней мы похоронили шестерых, а в больничном листе числилось сто шестьдесят человек. Третьего июня, как предварительно рассчитал капитан Спек, мы обнаружили Тринидаду [3] , а на следующее утро взору открылся Мартинвас [4]. Последний представляет из себя нагромождение неприступных камней, но я слышал, что раньше он был покрыт лесами, и на северо-востоке острова была песчаная гавань, где было предостаточно пресной воды.

За весь наш переход от Мадейры до последнего упомянутого острова мы не встретили ничего особенного, только то, что всегда можно наблюдать в здешних морях: большие стаи разнообразных птиц неподалеку от суши и огромное количество летающих рыб. Еще в хорошую погоду мы поймали нескольких акул, и к некоторым из них прилепились черные рыбины от восьми дюймов до ярда длиной; моряки называют их прилипало, но на самом деле они зовутся реморами. Иногда в июне люди из экипажа с нескольких кораблей эскадрона ловили на крючок с приманкой птиц-пинтадо [5] , они размером с голубя и, когда плывут по воде, очень их напоминают. Спина и крылья у них пестрые, головы – темно-синего цвета, клюв – острый и сильный, ноги черные, а лапы перепончатые. Пойманные, они не могут взлететь с палубы, но если посадить их в кадку с водой, то они с легкостью поднимутся вверх. У мыса Доброй Надежды мы подстрелили альбатроса, морскую птицу, и от крыла до крыла его длина составила семнадцать с половиной футов. Еще мы поймали акулу, вытащили ее на палубу Камберленда и нашли в ее брюхе семьдесят два детеныша, от шести до четырнадцати дюймов длиной. У той, что поймали позже люди с Сэйлисбери, в желудке оказались рога, шкура и кости быка. После того, как она сдохла и просушилась, через ее челюсти смог пройти очень высокий человек.
В неустойчивой и жаркой погоде среди нас свирепствовала гнилостная лихорадка (по большей части мы обязаны этим протухшей треске, которую взяли с собой как провиант*). Те, кто оказался в этих краях впервые, жаловались на сильные головные боли, на ломоту в мышцах и постоянное беспокойство. К концу июня мы прошли далеко на юг и, соответственно, оказались в более прохладных местах. Семнадцатого июля в три утра мы наконец обнаружили долгожданный остров Мадагаскар. В четыре был подан сигнал, корабль повернул на фордевинд, и мы взяли курс по направлению ветра, и восемнадцатого бросили якорь в бухте Святого Августина, глубиной в шестнадцать фатомов [6], в южной части острова на двадцать третьем градусе и сорок второй минуте южной широты. Девятнадцатого на борт привезли свежей говядины для корабельной команды, и люди с радостью и наслаждением отведали этой вкуснейшей пищи. На следующий день адмирал был так добр, что издал предписание, по которому все больные и раненые из эскадры переводились под мою опеку.

*нам пришлось выбросить за борт две трети трески, которой нас снабдило правительство.

Первым делом после прибытия на Мадагаскар нужно было переправить больных на берег. На одном лишь Кенте таких насчитывалось до ста пятидесяти; некоторые жаловались на ту же самую гнилостную лихорадку, которая доставила нам столько хлопот, пока мы находились неподалеку от экватора, но сейчас большинство людей страдало от цинги, такой жестокой, что у них не хватало сил выползти на палубу, и они с трудом дышали, поэтому нам пришлось выносить их с корабля прямо в гамаках; однако эта земля столь целебна и полезна для здоровья, что менее чем через три недели все, кто был оправлен на берег, полностью восстановили прежнее здоровье и силы.
Этот остров, между двенадцатым и двадцатым градусами южной широты, очень обширен и плодороден, изобилуя всем необходимым для жизни. На нем правят четыре или пять королей, которые часто воюют друг с другом, и делают набеги на территорию врага, и угоняют и семьи, и скот: первых часто продают европейцам, как рабов.

Многочисленные быки на острове отличаются размером, весят от шестисот до семисот фунтов каждый и очень любимы европейцами, которые живут в Индии. Они присылают за ними корабли, режут и засаливают прямо на острове. У этих быков есть заметный бугор на спине или жировой нарост, который весит около двадцати фунтов и очень высоко ценится после того, как вылежался в соли. Однако, что до меня, то я не могу присоединиться к восторженным похвалам, которые расточают этому мясу, как и любому другому на этом острове, потому что хоть скот и огромен, и упитан, и ухожен, но трава, которую он ест, придает мясу особый и очень неприятный мне привкус. Местные очень ловко ведут скот к мяснику. Они набрасывают веревку со скользящим узлом на рога животного, которого из множества прочих выбрал покупатель, и за ту же веревку тащат быка к дереву и несколько раз обходят вокруг ствола, пока бык не упрется в дерево, где его с легкостью зарежет мясник. Островитяне никогда не снимают шкуру сами, но едят ее с таким же удовольствием, как и другие части животного. Мадагаскарские овцы мало чем отличаются от коз, они так же волосаты, и только их головы немного больше размером. Шея у них, как у теленка, а хвост весит самое меньшее десять фунтов.

Мы не сразу встали на длительную стоянку у этого острова, но старый Робин Гуд и другой из людей короля Баба, которых они называют казначеями, генерал Филибей и вожди Джон Андерсон с Фредериком Мартином, пришли на борт Кента; среди них были знатные люди, которые заплатили за то, чтобы зваться английскими именами. Равно как и семья короля, в подражание английскому двору, не обошлась без принца Уэльского, герцога Камберлендского, принца Огастеса и принцесс с различными английскими именами.

Все вышеупомянутые важные господа взошли на борт голыми, если не считать набедренной повязки и накидки на плечах, сделанных из обычной травы, растущей на этом острове, и украшенных по кайме и краю стеклянными бусинами. Волосы на их голове вовсе не были так курчавы, как у африканцев с гвинейского берега, но больше напоминали длинные темные волосы индусов. Мадагаскарские жены старательно ухаживают за прическами их мужей: иногда они завивают их большими одинаковыми кудряшками, а в другой раз заплетают ровные косы, смазывая их местным маслом, чтобы придать блеск. Мужчины, пожалуй, выше, чем в других местах, и хрупкого сложения, однако отличаются силой; они всегда носят с собой деревянное копье с железным наконечником. Копье это, обычно сделанное весьма искусно, они с поразительной точностью мечут на расстояние тридцати-сорока ярдов, поражая даже малейшую цель. Кроме этих орудий войны, у них есть еще мушкетные ружья, которые они меняют у европейцев на скот, и можно убедиться, что оружие они содержат в наилучшем состоянии.
Мне неприятно говорить об этом, но европейцы частенько норовят обмануть при торговле, расплачиваясь дешевым и плохим порохом с жителями острова, которые иногда прощаются с жизнью из-за его взрывоопасности. Такой чудовищный порядок ведения дел, в конце концов, должен быть признан вредоносным для нации и, конечно, некоторые торговцы, промышляющие этим делом, уже заработали себе постыдную и дурную славу среди сбитых с толку, но все же дружелюбных мадагаскарцев, или малгачей*.

*Обычно так называют жителей этого острова

Они вежливые и покладистые люди, но легко сердятся и склонны выказывать свои обиды при малейшем раздражении, особенно если полагают себя уязвленными или оскорбленными. Случай, иллюстрирующий их нрав, произошел, пока мы оставались у них. Жена Джона Андерсона пришла к нашим палаткам и купила у простого матроса складной нож; по пути домой ей не посчастливилось уронить его, и как только пропажа обнаружилась, женщина, охваченная волнением, кинулась назад и увидела, как моряк наклоняется и подбирает с земли какую-то вещь; когда она поравнялась с ним, она узнала свой нож и потребовала свою собственность назад. Он отказался его вернуть, и тогда она поспешила к мужу и рассказала ему о том, что произошло. Немедленно он впал в дикую ярость, велел своим слугам и рабам вооружиться и вышел к нашему лагерю. Лейтенант Карнак из полка Элдеркрона и другие офицеры обедали в своих палатках и, как только заслышали шум и гвалт, выбежали наружу, чтобы увидеть, как Джон Андерсон и еще пятнадцать туземцев, вооруженные заряженными ружьями, рьяно препираются с нашими людьми. Невозможно описать ярость, которая читалась на лице Андерсона. Офицеры, что держались с ним накоротке, подошли к нему и пожелали узнать о причинах сего недостойного поведения. Он коротко и резко ответил и крайне категоричным тоном потребовал вернуть нож. Они же принялись мягко его урезонивать и спросили, как же он мог додуматься вести себя так безобразно со своими друзьями. Он ответил, что они «не друзья ему, если не поступят по справедливости». Они продолжили его успокаивать, но в то же время дали ему понять, что такое неистовое поведение не только смешно, но еще и весьма опасно, потому что они жестоки подобно ему самому, и, значит, что ни он, ни его спутники не вернутся домой живыми. Он ответил, что лучше умрет, чем спустит оскорбление. Наконец, с превеликим трудом они задобрили его, уговорили отослать людей и зайти в палатку. Там они дали ему выпить и позвали к себе моряка. Малый честно признался, что он нашел этот нож, и, вполне вероятно, он принадлежит жене Андерсона, но пока он знает об этом только с ее слов. Женщина в ответ указала на человека, у которого она купила нож, и тот подтвердил, что нож принадлежит ей. Он был благополучно возвращен владелице, и дело, к полному удовольствию всех заинтересованных сторон, разрешилось миром.

Еще одной особенностью мадагаскарцев является величайшее почтение, с которым они относятся к достоинству своего короля. Они возносят его на такую высоту, что больнее всего их ранит, если они думают, что вы относитесь к их королю хоть чуть-чуть непочтительно. Мы встретились с наиболее поразительным случаем такого поведения вскоре после нашего прибытия на остров, когда казначеи короля пришли к адмиралу Уотсону с визитом. Получилось так, что когда они поднялись на борт, адмирал глубоко зарылся в дела и пожелал, чтобы капитан Спек (он уже раньше бывал на Мадагаскаре и был знаком с большинством пришедших) выступил от его имени и развлек гостей в кают-компании, пока адмирал не явится к ним лично. Это поручение капитан выполнил с величайшим радушием и вежливостью, но, несмотря на все его попытки угодить, не прошло и двадцати минут, как гости начали выказывать нетерпение и посерьезнели, заговорили о том, что нужно возвращаться на берег, и что достоинство короля будет сильно ущемлено такой задержкой; «он, - говорили они, - великий человек и разгневается, когда ему расскажут, что мы ждали так долго, прежде чем нас допустили к аудиенции у коммодора». Так они называли адмирала не только в его первый визит, но и после, титулом, к которому они привыкли, пусть раньше и не видели офицера ранга мистера Уотсона. Капитан Спек, тронутый их жалобами, поспешил к адмиралу, кто немедленно пригласил гостей в каюту и очень порадовал их этим. Однако прежде чем уйти, они незамысловато дали понять мистеру Уотсону, что если он не нанесет визит королю Баба первым, то на борт его кораблей не допустят грузить съестные припасы.

Читатель извинит меня за еще один пример такого рода, который еще замечательней выказывает чрезмерную чувствительность островитян к уважению достоинства их короля. Однажды Робин Гуд (кажется, он был кем-то вроде первого министра и вел королевские дела с нашими поставщиками провизии) сговаривался с одним джентльменом из нашей эскадры, и получилось так, что они сильно разошлись в цене обычного товара, начали гневно обвинять друг друга, и, в конце концов, Робин Гуд в величайшем волнении вскочил с земли, где он сидел, и поклялся немедленно доложить королю Баба о произошедшем. Английский джентльмен, чересчур распаленный угрозой и предшествующей ей жестокой ссорой, неосторожно ответил: «Да будь он проклят, ваш король Баба». Глаза Робина Гуда сверкнули, точно молния, и он резко возразил с еще большим гневом: «Да будь он проклят, ваш король Георг». В то же мгновение он оставил место стычки и поспешил к домикам мадагаскарцев. Наш соотечественник вскоре осознал непристойность своего поведения, последовал за противником и догнал его, и после всех необходимых уступок дело было улажено.
Большинство островитян у этой бухты говорят на таком ломаном английском, который нужен им только, чтобы менять скот, птицу, молоко, фрукты, рис, соль, портулак, картофель, ямс, рыбу, пики и ракушки, порох, пули, кремень для наших мушкетов, ткани (в том числе шейные платки и лен всех сортов), бусинки, котелки и пр. Серебро для них большая ценность, они называют его «манила» и делают из него браслеты для своих жен; гораздо меньше внимания они обращают на золото: если вы предложите им и золото, и серебро, то без колебаний они выберут последнее.

По правую руку, когда вы входите в бухту, живет некий принц Уильям; он - родственник и вассал короля, однако в большинстве случаев правит будто свободный властитель, и всегда прилагает неимоверные усилия, чтобы офицеры пришвартованных здесь кораблей ставили палатки на его земле и покупали припасы у него, а не у короля и его людей. На земле принца, не так далеко от моря, лежат останки форта, построенного пиратом Эйвери.
Его величество Баба живет в Земляном Городе в двенадцати милях от бухты Святого Августина. Через четыре дня после нашего прибытия он расположился со своей семьей по соседству с нами и послал своего прямого наследника вместе с герцогом Баба и другими важными придворными на борт, чтобы поздравить адмирала с прибытием на Мадагаскар и осведомиться, в какой день он намеревается навестить его. Адмирал вручил каждому из посланников подарки: пару пистолетов, ружье, саблю и несколько бутылок бренди, назначил день, чтобы выразить свое почтение королю, и они сошли на берег в приподнятом настроении, почти счастливыми. В день, назначенный для аудиенции, адмирал в сопровождении всех капитанов и прочих офицеров эскадры прошел с полмили от наших палаток к шатрам его величества и был препровожден в самый большой из них под бой двух барабанов, которые по особому желанию Робина Гуда, были присланы на борт Кента; сей первый министр объявил, что коль адмирал есть великий человек, и король Баба есть великий человек, то адмирал должен сыграть свою музыку, чтобы выказать почести королю, и, наоборот, королевская музыка (которая состояла всего из двух пар витых раковин) должна встретить адмирала. Поскольку никто не возражал против такого предложения, то адмирал вошел вышеописанным манером.
Королю было около шестидесяти лет, он был весьма тучен, и в то время его мучил жестокий приступ подагры. Он сидел на травяной циновке, расстеленной на земле, в халате, обернутом вокруг талии, и на голове он носил голландскую гренадерскую шапку в полтора фута высотой с гербом голландской ост-индской компании, вылитым из меди. Он взял адмирала за руку и осведомился, как поживает король Георг; когда адмирал ответил, что король сам сейчас здоров, но недавно пережил тяжкое горе из-за смерти своего старшего сына, король Баба с чувством воскликнул: «О, и я также потерял своего принца Уэльского!». Затем он спросил у адмирала, какие дары тот принес. Подарки, состоящие из ружей, сабель и спиртного, немедленно были вручены, но, казалось, ничто не принесло ему такой радости, как бренди, он только попенял, что его слишком мало. Три его королевы и прочие придворные леди присутствовали на встрече. Они тоже получили свои подарки. Адмирал, чтобы угодить им, по его разумению, еще больше, приказал принести три или четыре дюжины бутылок белого вина, но после того, как они его попробовали, они заговорили, что оно безвкусно, и, подобно королю, предпочли бренди. Мистер Уотсон попросил прощения за то, что не припас нужного количества этого напитка, но уверил их и короля Баба, что в следующее свое путешествие он привезет больше. Прежде чем аудиенция закончилась, король спросил у адмирала, есть ли у него доктор, и адмирал сказал «да». Затем король поинтересовался: «Это великий доктор? Доктор короля?», и адмирал ответил утвердительно. «Пусть он, - заявил король, - даст мне махометты (это лекарства) для моего больного колена». После этого адмирал переговорил со мной, стоявшим рядом. Когда я представился королю, я пообещал ему, что в лекарствах он долго не будет нуждаться. Адмирал упомянул королю Баба о припасах, в которых нуждалась эскадра, и последний приказал своим казначеям немедленно снабдить нас всем необходимым. После этого адмирал, поблагодарив короля за вежливость и помощь, покинул его.

Прежде чем я оставлю эту сцену, я не могу не упомянуть о гротескном наряде и персоне одного из придворных фаворитов, который в юные годы побывал в Англии и вкусил там европейской моды. Они называли его капитаном Томом Хиллом; он был низеньким стариком и не носил ни ботинок, ни чулок, ни кюлот, ни рубашки, но надевал набедренную повязку и старый шелковый жилет, украшенный бахромой из стекляруса, прямо на голое тело. Синий камзол, износившийся в лохмотья, древний серый парик, перевязанный лентой, шляпа с серебряным шнуром и сабля без ножен дополняли его платье, и все вместе придавали ему презабавнейший вид.

Большая часть моих читателей, вероятно, поглядит на грубую простоту и неотесанные манеры людей, описанных здесь, с удивлением и жалостью, если не с презрением; но стоит им обратиться к анналам нашей английской истории не дальше, чем за две тысячи лет, то они сгорят от стыда, обнаружив, что древние бритты тоже не были знакомы с изящными искусствами и являлись такими же дикими варварами, как и нынешние мадагаскарцы*. И если наши грубые предки неиссякаемой доблестью, благородным бескорыстием и страстной любовью к своей земле смогли воздвигнуть королевство, способное восхищать, раз уж сейчас мы можем этим похвастаться, - то почему бы потомкам храбрых мадагаскарцев когда-нибудь в будущем не последовать славному примеру наших предков и не заложить основы империи великой и обширной, как наша, и столь же прославленной - мощью оружия, вышиной духа и изысканностью вкусов? Такое допущение отнюдь не беспочвенно и не экстравагантно, поскольку остров Мадагаскар очень плодороден и раскинулся примерно на тысячу миль в длину, а в самой широкой части – на триста миль в ширину; он располагается в приятном климате, богат лучшим деревом и дает прочие ценные материалы, используемые в кораблестроении, и потому его обитатели способны создать внушительный флот, расширить границы торговли со всей известной частью обитаемого мира и, вероятно, принести ужас перед своим оружием странам доселе неведомым. Равно как и сами островитяне не лишены того активного и вдохновенного духа, необходимого для достижения подобных свершений.

* Interiores plerique frumenta non serunt, sed lacte et carne vivunt pellibusque sunt vestiti. Omnes vero se Britanni vitro inficiunt, quod caeruleum efficit colorem, atque hoc horridiores sunt in pugna aspectu; capilloque sunt promisso atque omni parte corporis rasa praeter caput et labrum superius. Vxores habent deni duodenique inter se communes et maxime fratres cum fratribus parentesque cum liberis; sed qui sunt ex his nati, eorum habentur liberi, quo primum virgo quaeque deducta est.
Gaius Iulius Caesar: De bello Gallico V, 14

Пока мы оставались на острове, нам часто приходилось обнаруживать, что вывешенное сушиться белье украдено, и вор был всегда столь искусен и сноровист, что за все время пребывания не в наших силах оказалось уличить хоть одного из этих преступников. В действительности, один несчастный, заподозренный в краже, попытался спастись с награбленным и пересечь реку, но, увы, завяз в грязи и утонул. Следующий случай покажет присутствие среди здешних островитян великого расчета и непревзойденной ловкости в попытках украсть что-либо. Как-то вечером, пока тридцать или сорок наших людей сидели у костра и готовили в котелках еду без малейшего подозрения, что вор ходит рядом с ними, один мадагаскарец с невероятным проворством запрыгнул в круг через их головы, схватил стоявший на огне котелок за ручку и убежал вместе с ним к реке. Наши люди какое-то время глядели друг на друга в изумлении, но прежде чем любой из них очнулся и задумался о поимке вора, тот изрядно поработал ногами и оказался вне пределов их досягаемости.

Среди огромного количества женщин, приходивших к нашим палаткам, я заметил лишь одну, которую, благодаря ее сложению и симметрии черт лица, можно было назвать образцом красоты. Герцогиня Баба также отличалась привлекательностью, но две дочери короля были весьма далеки от идеала. Старшая из этих двух леди была крайне некрасива на лицо и не менее мужественна в своем поведении. Младшая – не такой невзрачной и мужеподобной, как сестра, однако ей не хватало деликатности не хвастать этим; обе были не замужем. Первая из них разменяла сороковой год, вторая была еще не так стара. Они присутствовали во время визита адмирала к их отцу, и вскоре после старшая из них снизошла настолько, что навестила нашего провизионера в его палатке. На плече она несла тяжелое ружье, которое нежно любила, и с огромным удовольствием говорила о том, как стреляла из него прежде, но так как теперь замок его сломался, она желала, чтобы поставщик услужил ей и починил его, и в то же время добавила, что будет обязана ему за его доброту. Если коротко, то провизионер починил ей ружье, и, казалось, высоко поднялся в ее глазах, но прошло не так много дней, и он, к сожалению, впал в немилость и весьма чувствительно испытал на себе ее неприязнь. Случилось это так.

Адмирал подумал, что необходимо развлечь вождей острова на борту его корабля, и к назначенному времени послал на берег баркас, наказав, что пускать на него можно только мужчин. Старшая дочь короля, несмотря на приказ, хотела затесаться в компанию и потому направилась вместе с мужчинами к воде. Провизионер говорил ей прежде и расписал сейчас все неприличие для леди ее уровня взойти на борт корабля, и не пренебрег заметить, что поскольку приказы адмирала нерушимы, он не может позволить ей пойти туда. Все его увещевания не достигли результата, поскольку как только баркас пристал к берегу, и на песок протянули сходни, она тут же взошла на них. Провизионер взял ее за руку и опять принялся уговаривать, умоляя ее отказаться от этой затеи, он даже предложил сделать ей подарок, если она немедленно уйдет. Но все его мольбы оказались тщетны, казалось, что она заранее решила, как себя вести. После этого он категорично заявил, что она никуда не поедет, и с трудом вытащил ее со сходней на берег. Из-за этого она не только обругала его, но заодно так сильно дала кулаком ему в глаз, что он говорил, будто это был жесточайший удар в его жизни, который ему только довелось испытать. Однако, в конце концов, он нахлебался горечи в надоедливом споре с этой мегерой королевского рода, которая вернулась домой в таком скверном расположении духа, что так никогда и не помирилась с ним полностью, хотя тот и приложил некоторые усилия, чтобы восстановиться в ее глазах.

Младшая из принцесс (как упоминалось ранее) тоже присутствовала на высокой аудиенции вместе с королем, и соблаговолила обратить пристальное и благосклонное внимание на персону одного из спутников адмирала, и тем же вечером она выказала свое расположение, послав ему в подарок две птичьих тушки и немного ямса. Джентльмен, показав себя равнодушным к подобной великой милости леди, отправил ей в ответ платок, который отнес Робин Гуд, нанятый принцессой нарочно для подобных целей. На следующий день тот же вестник отвел джентльмена в сторону и рассказал, что младшая из принцесс полюбила его и желает, чтобы он пришел нынче ночью в назначенный час в ее хижину, а он, Робин Гуд, сам проводит его, чтобы показать ему нужное место. Джентльмен ответил, что не может прийти к ней, поскольку в то время и, тем более, всю ночь будет исключительно занят. На следующий день и еще три-четыре дня после прежний посланник был очень назойлив, настаивая, что милости принцессы необходимо уделить должное внимание, и немало разглагольствуя о великой чести, которая выпала джентльмену в благоволении королевской дочери. Счастливому фавориту это было безразлично, но, в конце концов, поскольку прежние отговорки не достигали цели, а придумывать новые уже не получалось, то он просто сказал Робину Гуду, что тому больше не стоит затруднять себя визитами, потому что, если говорить искренне, джентльмен женат и из-за этого не может принять благосклонности принцессы, чтобы не оказаться виновным в нарушении священной клятвы, которую произнес и скрепил перед алтарем. Затем он напомнил некоторые религиозные максимы, которые они обсуждали с Робином Гудом раньше, и усилил их силу серебряным слитком и двумя платками, ничуть не засомневавшись, что этой своевременной взяткой убедит его ходатайствовать перед принцессой и примирить ее с разочарованием. Робин Гуд, хоть и взял подарок, отвечал очень холодно, что если утихомирить обиду леди в его силах, то он непременно это сделает, но это будет крайне трудно и требует всестороннего рассмотрения, поскольку она – дочь короля. Прошло несколько дней, прежде чем вестник и джентльмен вновь заговорили по этому поводу, в конце концов, последний спросил, все ли в порядке с принцессой и как она восприняла его твердый отказ? Гуд ответил: «Я был на вашей стороне и передал ей ваши извинения, но она не верит, что ваши доводы искренни». Затем он упомянул о щекотливых предложениях принцессы по этому случаю, которые здесь нельзя повторить, и добавил: «Она была очень сердита и нехорошо обзывала вас, но теперь с превеликим трудом я достаточно ее успокоил». Так закончились эти странные переговоры!

Все женщины на Мадагаскаре, кроме самых бедных, прикрывают грудь и плечи тканью, украшенной бусинами, и ни одна не показывается без набедренной повязки. Обычно они ходят с тонкой длинной палкой или прутом. Мужчинам разрешается иметь столько жен, сколько они пожелают или могут прокормить. У короля – три, у герцога Баба – всего одна, у Джона Андерсона – две. Детей они часто называют именами английских офицеров, которым случилось быть неподалеку во время беременности или родов их жен. Одна из жен Джона Андерсона была брюхата, пока мы были на острове, и он заверил сэра Уильяма Хьюитта, что если родится мальчик, то получит его имя и титул.
Мужчины часто дарят вам подарки (или, как они говорят - саламанку): бычка, теленка, козла и пр. и в ответ ждут, что вы дадите за него полную стоимость серебром или чем-то другим, не менее ценным. Без колебаний они говорят на своем ломаном жаргоне: «Если ты друг мне, я друг тебе. Ты не друг мне, я не друг тебе. Я саламанку тебе, ты саламанку мне». Их жены без стеснения зайдут к вам в палатку, с мужьями или в одиночестве, и дадут вам гостинцев, так же, как и мужчины. Как нам говорили, если муж застанет жену за изменой, он не будет пытаться убить ее или ее воздыхателя, но если их застанет кто-то другой, то преступление отягчается дарением скота или рабов. Это основные, если не единственные богатства мадагаскарцев, поскольку денег у них нет, и они живут в соломенных хижинах или плетеных из ветвей шалашах, кроме тех, кто поселился в Земляном Городе. Знатные люди огораживают свои дома забором, и у них есть внутренний двор и отдельные покои для разных жен и детей.

Во время нашей стоянки на острове я с глубокой печалью наблюдал нескольких несчастных бедолаг, страдающих от последней стадии венерической болезни. Они не могли найти никакого исцеления, и, насколько я понял, местные доктора совершенно дремучи в медицине. Единственный способ, который они используют для лечения любых жалоб, как внешних ран, так и внутренних хворей, - надеть на шею или руку особый оберег или амулет или обмазать больное место кашицеобразной мазью из земли, смешанной с соком какого-либо дерева или растения.

На здешней земле, помимо строевого леса разных сортов, растут кустарники и множество растений мясистого вида. Сахарный тростник здесь толщиной с запястье полного человека и настолько полон соком, что стебель длиной в один фут весит два фунта, он гораздо выше и лучше, чем тот, что выращивают в Вест-Индии. Когда мадагаскарцы отправляются в путь, они привязывают позади стебель сахарного тростника, чтобы питаться в дороге, и он служит им два-три дня. Очень много тамариндовых деревьев, их листья напоминают наш обыкновенный папоротник. По размеру они с английскую грушу и не так сильно отличаются от нее. Плоды их растут в стручках, похожих на наши бобы, твердых, коричневых и ломких, когда они готовы к сбору.

Собирать коллекцию любопытных ракушек хорошо начинать на берегах этого острова, теперь они реже встречаются в Индии, чем прежде. Здесь можно найти Табулярию, побочный вид коралла.
Реки, полные невообразимым количеством превосходной рыбы, кишат также аллигаторами чудовищных размеров. Герцог Баба часто сопровождал наши отряды во время охоты на них, и когда наши джентльмены в одну из вылазок подошли к ручью, который нужно было пересекать вброд, Его Милость, чтобы уберечь их от обязанности раздеваться, с великим добросердечием перенес одного за другим у себя на закорках. Это был проворный невысокий человек двадцати восьми лет от роду, племянник короля, и особенно любил барабан, подаренный ему коммодором (впоследствии адмиралом) Гриффином, на котором он с необычайной ловкостью выбивал марш и сигнал утренней побудки.
На острове много цесарок, а на всех окрестных скалах, и во владениях принца Уилла, и во владениях короля, в изобилии водятся мококи [7]. Это простодушные, симпатичные зверьки, похожие на белок, размером с кота и головой, как у лисенка, с длинным пушистым хвостом, покрытым черной и белой шерстью невиданной мягкости. Ступни у них, как у обезьян, и, как последние, они тоже часто садятся на ягодицы, вытянув задние лапы, и выпячивают живот, чтобы понежиться на солнце. Как и обезьяны, они плутуют. Здесь можно обнаружить гуан [8], хамелеонов, змей, тарантулов и особый вид летучих мышей, которых называют летучими лисицами. Их крылья от верхушки одного до кончика другого размером пять-шесть футов, а широта размаха – полтора.

Но самое необычное на всем острове – неисчислимое количество саранчи, населяющей его. Они поднимаются из низин плотным облаком, которое иной раз растягивается на невероятную длину и расстояние. Туземцы едят этих насекомых и даже предпочитают их свежей рыбе. Готовят они их так: отрывают крылья и лапки и жарят в масле.*

*Обычай мадагаскарцев есть саранчу решит вопрос, о котором так долго спорят ученые люди: какой пищей питался Иоанн Креститель, когда жил в пустыне? Были ли акриды, пища святого, - саранчой, в соответствии с буквальным значением слова у всех греческих авторов, или они были фруктами какого-либо дерева, или, быть может, разновидностью птиц? Первое – мнение всех толкователей рукописей Библии, которые имело дело лишь с содержанием, остальные – тех, кто из-за мятежного и уточненного духа утверждал, что Иоанн Креститель никогда не ел саранчи, поскольку это еда противоестественная, никогда и никем не использовавшаяся и непригодная в пищу. Но если сегодня саранчу едят туземцы Мадагаскара, а они ее едят, и не только они, то почему Креститель не мог питаться этим насекомым, в соответствии с божественной историей, которая не требует внесения поправок? Акриды всегда останутся тем, что они есть, и никакое величайшее искусство с непосильным трудом не превратят их в птиц или фрукты. См. Путешествие Хассельквиста [9]

Обычно предполагают, что на этой земле исповедуют смесь магометанства и язычества, но хоть это, возможно, и истинно, за время нашего пребывания здесь мы не увидели никаких признаков первого; действительно, слово «магомет» часто используется туземцами, и под ним они понимают любое лекарство, всякий оберег или амулет, а также жертвоприношение и молитву. Потому кажется, что в стародавние времена этого острова достигла какая-то из ветвей магометанской веры с соседнего континента, и что местное население приняло ее благосклонно, хотя нынешнему поколению, похоже, совершенно незнакомы ее правила и ритуалы. Я потрудился ознакомиться с их религиозными догматами, и, кажется, они молятся единому Отцу, которого, когда говорят по-английски, называют Богом, и в котором полагают все совершенство этого мира. Они считают солнце высшим существом, однако кем-то созданным и подчиненным кому-то. Часто они поднимают на него глаза с благоговением, если не с благодарностью и восхищением. Они молятся Единому и Всемогущему и приносят ему жертвы в час беды.
Мое любопытство привело меня присутствовать на жертвоприношении у хижины Джона Андерсона, чей отец долгое время страдал от болезни. Перед закатом во двор ввели быка, и сын, священнодействовавший над обрядом, ударил его; алтарь был сооружен неподалеку, и кровь жертвы окропила его столп. После того, как голову отделили от тела, ее вместе с рогами положили к подножию алтаря, сальник бросили в огонь, а большую часть потрохов сварили. Больного вынесли за дверь и положили на землю так, чтобы он мог видеть жертвоприношение; он часто и, казалось, с большой пылкостью молился. Его взгляд был прикован к небу, а ладони сложены в просительном жесте. Церемония закончилась тем, что сын раскромсал быка на мелкие куски, большую часть которых роздал рабам, принадлежащим ему и его отцу, однако лучшие приберег для себя. В целом я подметил так много обстоятельств этого жертвоприношения на Мадагаскаре, столь напоминающих те, что совершали евреи, как описано в Ветхом Завете, что никак не могу вернуться к воспоминаниям без того, чтобы не засомневаться в их точности.
К счастью для меня, постоянно обитавшего в лазарете на берегу, случилось так, что из-за просьбы некоторых офицеров нашей эскадры, которые пообещали сопроводить меня, но перед этим предаться невинному развлечению – спеть хором благородный гимн «Боже, Храни Короля, да здравствует Король», я задержался с обещанными лекарствами для его величества короля Баба, и следующим вечером - как раз после того, как я должен был их вручить - он неожиданно умер. Хотя его кончина, если верить всем сведениям, что нам удалось собрать, несомненно последовала из-за жестокого приступа подагры, который, в свою очередь, был вызван неумеренным использованием подаренного бренди с его опьяняющими и возбуждающими качествами, нет сомнений, что его верные и обидчивые подданные приписали бы его смерть иной причине и отомстили бы мне, как отравителю их короля, если бы он успел принять хоть малейшую крупицу моих лекарств.

Казалось, что вожди глубоко задумались над этим внезапным и неожиданным событием и страстно желали, чтобы смерть короля хранилась в полном секрете. Но, обнаружив, что это невозможно, около одиннадцати часов того же вечера, когда он умер, они отправились в Земляной Город с трупом своего последнего монарха, в сопровождении некоторых родичей королевской фамилии. Но прежде чем уйти, они позаботились поджечь каждую из их палаток. Все, кто жил по соседству, вскоре последовали примеру двора, и отправились в Земляной Город, и не оставили ничего, кроме деревенских собак, которые так жутко выли всю ночь, что никто из нас не мог сомкнуть глаз. Но у нас была и иная причина не предаваться отдыху: поскольку мы видели очевидные признаки большого волнения среди местных, и, по раздумью, нам пришлось, для нашей же безопасности, бдительно стоять всю ночь на страже. Фредерик Мартин перед уходом зашел попрощаться с нами и искренне поблагодарил нас за свежий запас пороха; он шепнул, что король мертв, и, по всей видимости, они пойдут сражаться, чтобы посадить на трон следующего. Мы упоминали ранее, что герцог Баба должен был унаследовать престол, но позже удалось узнать, что генерал Филибей поддержал притязания младшего сына короля, Рафани, взял его под свое покровительство и на воспитание; этот юноша, шестнадцати лет от роду, принял титул отца и стал королем Баба.

Счастливым обстоятельством для нас оказалось то, что провизионер в полной мере снабдил каждый корабль эскадры свежими припасами прежде, чем король умер, поскольку из-за этого события все дела на острове остановились, и нам бы пришлось отправиться в Йоханну или какой другой порт, чтобы докупить остатки провианта.

Возможно, будущим мореплавателям будет полезно знать, что у Святого Августина нет питьевой воды, если только не подняться за четыре или пять миль вверх по реке; и вместо того, чтобы наполнить бочонки во время отлива (как в большинстве других рек), нужно делать это, когда вода поднимется на четверть. Причина в том, что река связана с морем и в других местах, не только с бухтой Святого Августина, и по опыту обнаружилось, что морская вода, занесенная в реку с приливом, не уходит, пока вода не поднимется на четверть от прилива в бухте Святого Августина, и, самое меньшее, три мили по течению реки вода на вкус солоновата, если не солона вовсе.
Я не могу закончить свои заметки об этом острове, не упомянув, что здесь растет такое количество лаймов и апельсинов, что их соком можно легко наполнить самые большие бочки, и это будет совсем недорого, потому что их можно купить за котелки, ружья, порох, пули, кремень и т.п. Достаточно очевидно, что небольшое количество сока, смешанное с ежедневным питьем моряка, хорошо оградит их от цинги, болезнь, столь часто сопутствующую долгим путешествиям, которая, по горькому опыту, лишила нацию стольких ценных людей, скольких не смогла унести вражеская сила. Потому это тот предмет, на который правительству стоит обратить пристальное внимание, чтобы каждый военный корабль, которому придется оказаться на этом острове, был бы обеспечен за государственный счет соками лайма и апельсина, с добавлением такого количества рома или других крепких спиртных напитков, чтобы сохранить сок от порчи. Во время нашей стоянки здесь, я раздобыл и заготовил сока примерно с хогсхед[10] , и оказалось, как будет видно позже, что это сослужило важную службу для экипажа Кента против цинги, как до того, как эскадра вошла в Ганг, так и после.

Поскольку прежние сведения об этой части Мадагаскара, его товарах и пр., приведенные другими авторами, были поверхностными и неполными, я позволил себе восполнить этот недостаток и, во всяком случае, заслуживаю снисхождение читателя.

Примечания:
[1] Аахенский мирный договор 1748 года
[2] Кабо-Верде
[3] Триндади
[4] Мартин-Вас
[5] Капский голубок
[6] Фатом – морская сажень
[7] Лемур катта
[8] Игуаны
[9] Фредрик Хассельквист (1722-1752гг.) – шведский ботаник, ученик Карла Линнея. Много путешествовал по Ближнему Востоку.
[10] Примерно 240 литров.

@темы: история, XVIII век, Путешествие Эдварда Айвза в Ост-Индию

---

Не могу не унести прекрасное ) Пора снова подключать сервис бесконечных аватаров...

24.05.2015 в 01:11

Пишет  Кетильви:

Что-то сегодня много думалось о редкоутах, с легкой подачи одного замечательного человека. Потом общие мысли перешли на конкретные (не-исторические) личности. В итоге пострадал Photoshop и чьи-то глаза

1	2	3	4	5
6	7	8	9	10

@темы: история, XVIII век, любовь, которую ты нашел в аду, Колониальная Америка

---

Клуб реконструкторов Войны за Независимость из Лестершира (Семнадцатый пехотный полк) сделал на своем сайте замечательный раздел "Исследования", правда, конечно, про англичан.
Там есть строевая подготовка образца 1764 года, королевский приказ о цветах мундира и вещей в армии, рекомендуемые материалы для реконструкции и прочее. Очень интересно, они молодцы и в первый четверг каждого месяца ждут всех желающих в своем клубе ))

@темы: история, XVIII век, хроники сломанной шпаги, Война за Независимость

---

Возвращаясь к якобитским песням. Собрала небольшой фанмикс из песен, которые могли петь в 1745 году (они существовали на то время) или же они написаны по мотивам прошедших событий.



1. The Wee Wee German Lairdie

Текст

Wha the de'il ha'e we gotten for a king,
But a wee wee German lairdie
And when we gaed to bring him hame
He was delving in his kail yairdie.
He was sheughin' kail and laying locks
Without the hose and but the breeks,
And up his beggard duds he cleeks,
This wee wee German lairdie.

An he's clappit down in our gudeman's chair
The wee wee German lairdie
And he's brought forth o' foreign trash,
And dibbled them in his yairdie,
He's pu'd the rose o' English loons,
And broken the harp o' Irish clowns,
But our Scots thistle will jag his thumbs,
The wee wee German lairdie.

Come up amang our Highland hills
Thou wee wee German lairdie,
And see how the Stuart's lang kail thrive,
They dibbled in our yairdie:
And if a stock thou daur to pu'
Or hand the yokin' o' a plough,
We'll break your sceptre owre your mou'
Thou wee bit German lairdie.

Auld Scotland thou'rt owre cault a hold
For nursin' siccan vermin;
But the very dogs o' England's court
They bark and howl in German.
They keep thy dibble in thy ain hand,
They spade but and thy yairdie,
For wha' the de'il now claims your land
But a wee wee German lairdie!

В очень вежливом переводе название переводится как "Описавшийся немецкий лорд". Песня посвящена Георгу Первому, как нетрудно догадаться, и напичкана оскорблениями в его адрес (англичанам и ирландцам тоже досталось). Какое-то время я думала, что эта песня достаточно стара, чтобы быть написанной в начале восемнадцатого века, но ошиблась на сто лет. Слова написал некий Аллан Каннингем около 1810 года, на застольную мелодию 1740.

2. Clan Ranald Welcome

Текст

Chorus:

Thug ho-o, laithill ho-o
Thug o-ho-ro an àill libh
Thug ho-o, laithill ho-o
Seinn o-ho-ro an àill libh.

Early as I awaken,
Great my joy, loud my laughter,
Since I heard that the Prince comes
To the land of Clanranald

Since I heard that the Prince comes
To to the land of Clanranald;
Thou'rt the choicest of all rulers,
Here's a health to thy returning.

Thou'rt the choicest of all rulers,
Here's a health to thy returning,
His the royal blood unmingled,
Great the modesty in his visage.

His the royal blood unmingled,
Great the modesty in his visage,
With nobility overflowing,
And endowed with all good nature.

With nobility overflowing,
And endowed with all good nature;
And shouldst thou return ever
At his post would be each laird.

And shouldst thou return ever,
At his post would be each laird,
And thy friends would be joyful
If the crown were place on thee.

And thy friends would be joyful
If the crown were placed on thee,
And Lochiel, as he should be
Would be leading the Gaëls.

And Lochiel, as he should be,
Would be leading the Gaëls,
With Clan Donald the valiant,
In battle triumphant.

With Clan Donald the valiant,
in battle triumphant,
'Tis they who would strive with
The red-coated soldiers.

'Tis they who would strive with
The red-coated soldiers,
They're the fine band of heroes
With cockades and blue bonnets.

They're the fine band of heroes
With cockades and blue bonnets;
Then the kilt would find favour,
With garters of scarlet.

The the kilt would find favour,
With garters of scarlet,
Pleated tartan about us,
Spanish sword and pair of pistols.

Pleated tartan about us,
Spanish sword and pair of pistols;
And, if I got my yearning
Sorely would the Duke suffer.

And, if I got my yearning,
Sorely would the Duke suffer;
You would see the vile butcher
With the rope round his windpipe.

You would see the vile butcher
With the rope round his windpipe,
And the Maiden I'd give
An heir-loom to his brother.

And the Maiden I'd give
An heir-loom to his brother;
But here's a health to thy coming, -
Prince Charles, thy return!

Песня исполняется в коротком варианте и, конечно, на гэльском; ее настоящее название: Oran Eile Do'n Phrionnsa (то есть, "Другая песня для Принца"). Написал ее в 1745 году Alasdair mac Mhaighstir Alasdair (Александр, сын преподобного Александра), известный так же, как Александр Макдональд. Под принцем подразумевается принц Красавчик Чарли.

3. Johnnie Cope

Текст

Chorus
Hey, Johnnie Cope, are ye wauking yet?
Or are your drums a-beating yet?
If ye were wauking I wad wait
To gang to the coals i' the morning.

Cope sent a challenge frae Dunbar:
'Charlie, meet me an' ye daur,
An' I'll learn you the art o' war
If you'll meet me i' the morning.'

Chorus

When Charlie looked the letter upon
He drew his sword the scabbard from:
'Come, follow me, my merry merry men,
And we'll meet Johnnie Cope i' the morningl

Chorus

'Now Johnnie, be as good's your word;
Come, let us try both fire and sword;
And dinna rin like a frichted bird,
That's chased frae its nest i' the morning.'

Chorus

When Johnnie Cope he heard of this,
He thought it wadna be amiss
To hae a horse in readiness,
To flee awa' i' the morning.

Chorus

Fy now, Johnnie, get up an' rin;
The Highland bagpipes mak' a din;
It's best to sleep in a hale skin,
For 'twill be a bluidy morning.

Chorus

When Johnnie Cope tae Dunbar came,
They speired at him, 'Where's a' your men?'
'The deil confound me gin I ken,
For I left them a' i' the morning.

Chorus

'Now Johnnie, troth, ye werena blate
To come wi' news o' your ain defeat,
And leave your men in sic a strait
Sae early in the morning.

Chorus

'I' faith,' quo' Johnnie, 'I got sic flegs
Wi' their claymores an' philabegs;
If I face them again, deil break my legs!
Sae I wish you a' gude morning'.

Chorus

Эта песня тоже написана в 1745 году, после победы якобитов при Престонпанс над английским генералом сэром Джоном Коупом (ему очень не повезло, потому что этим поражением забылись его ранние победы в других войнах). Автор песни - фермер Адам Скирвин, и песня тоже весьма ехидна.

4. Cam ye o'er frae France

Текст

Cam ye o'er frae France? Cam ye down by Lunnon?
Saw ye Geordie Whelps and his bonny woman?
Were ye at the place ca'd the Kittle Housie?
Saw ye Geordie's grace riding on a goosie?

Geordie, he's a man there is little doubt o't;
He's done a' he can, wha can do without it?
Down there came a blade linkin' like my lordie;
He wad drive a trade at the loom o' Geordie.

Though the claith were bad, blythly may we niffer;
Gin we get a wab, it makes little differ.
We hae tint our plaid, bannet, belt and swordie,
Ha's and mailins braid—but we hae a Geordie!

Jocky's gane to France and Montgomery's lady;
There they'll learn to dance: Madam, are ye ready?
They'll be back belyve belted, brisk and lordly;
Brawly may they thrive to dance a jig wi' Geordie!

Hey for Sandy Don! Hey for Cockolorum!
Hey for Bobbing John and his Highland Quorum!
Mony a sword and lance swings at Highland hurdie;
How they'll skip and dance o'er the bum o' Geordie!

Еще одна ругательная песня про Георга Первого. На этот раз действительно начала восемнадцатого века - когда Георг Первый перевозил свой двор в Лондон. Geordie Whelps - Георг Первый, his Bonny Woman, Goosie - Мелюзина фон дер Шуленбург, loom o' Geordie - София-Доротея, бывшая жена Георга Первого, came a blade - подразумевается любовник Софии-Доротеи Филипп Кристоф фон Кёнигсмарк, Montgomery's lady - Мария Моденская, жена Якова Второго, Jocky - Старый претендент, Яков Третий.

5. Wha'll Be King But Charlie?

Текст

The news frae Moidart cam' yestreen,
Will soon gar monie ferlie;
For ships o' war hae just came in,
And landit Royal Charlie.

Chorus
Come thro' the heather, around him gather,
Ye're a' the welcomer early;
Around him cling wi' a' your kin;
For wha'll be King but Charlie?
Come thro' the heather, around him gather,
Come Ronald come Donald, come a' thegither,
And crown your rightfu' lawfu' King!
For wha'll be King but Charlie?

The Hieland clans, wi' sword in hand,
Frae John o' Groats to Airlie,
Hae to a man declared to stand
Or fa' wi' Royal Charlie.

Chorus

The lowlands a', baith great an' sma',
Wi' mony a Lord and Laird, hae
Declar'd for Scotia's king an' law,
An speir ye wha but Charlie.

Chorus

There's ne'er a lass in a' the lan'
But vows baith late an' early,
She'll ne'er to man gie her heart nor han',
Wha wadna fecht for Charlie.

Chorus

Then there's a health to Charlie's cause,
And be't complete an' early;
His very name our heart's blood warms;
To arms for Royal Charlie!

Chorus

Песня, написанная в начале девятнадцатого века леди Наирне, дочерью ярого сторонника якобитов Лоуренса Олифанта.

6. Loch Lomond

Текст

By yon bonnie banks and by yon bonnie braes,
Where the sun shines bright on Loch Lomond.
Where me and my true love were ever wont to gae,
On the bonnie, bonnie banks of Loch Lomond.

Refrain:
Oh ye’ll take the high road and I’ll take the low road,
And I’ll be in Scotland afore ye;
But me and my true love will never meet again
On the bonnie, bonnie banks of Loch Lomond.

’Twas there that we parted in yon shady glen,
On the steep, steep side of Ben Lomond,
Where in deep purple hue the Hieland hills we view,
And the moon comin’ out in the gloamin’.

Refrain

The wee birdies sing and the wild flowers spring,
And in sunshine the waters are sleeping;
But the broken heart will ken nae second spring again,
Tho' the waeful may cease frae their greeting.

Refrain

Об этой песне и ее связи с якобитским восстанием я писала здесь.

7. Charlie is My Darling

Текст

Twas on a Monday morning,
Right early in the year,
When Charlie came to our town
The Young Chevalier.

Chorus
Charlie is my darling, my darling, my darling.
Charlie is my darling, the young Chevalier.

As he cam' marchin' up the street,
The pipes played loud and clear.
And a' the folk cam' rinnin' out
To meet the Chevalier.

Chorus

Wi' highland bonnets on their heads
And claymores bright and clear,
They cam' to fight for Scotland's right
And the young Chevalier.

Chorus

They've left their bonnie highland hills,
Their wives and bairnies dear,
To draw the sword for Scotland's lord,
The young Chevalier.

Chorus

Oh, there were many beating hearts,
And mony a hope and fear,
And mony were the pray'rs put up,
For the young Chevalier.

Chorus

Еще одна песня леди Наирне (или, может быть, Джеймса Хогга) начала девятнадцатого столетия

8. The Massacre of Glencoe

Текст

Oh, cruel is the snow that sweeps Glencoe
And covers the grave o' Donald;
Oh, cruel was the foe that raped Glencoe
And murdered the house of MacDonald.

They came in the blizzard, we offered them heat,
A roof for their heads, dry shoes for their feet;
We wined them and dined them, they ate of our meat,
And they slept in the house of MacDonald

They came from Fort William wi murder in mind;
The Campbell had orders King William had signed;
"Put all to the sword," these words underlined,
"And leave none alive called MacDonald."

They came in the night when the men were asleep,
This band of Argyles, through snow soft and deep;
Like murdering foxes amongst helpless sheep,
They slaughtered the house of MacDonald.

Some died in their beds at the hand o the foe;
Some fled in the night and were lost in the snow;
Some lived to accuse him wha struck the first blow,
But gone was the house of MacDonald.

Современный бонус. 1963 год, но песня ужасная по содержанию, а в таком исполнении - полный разрыв шаблона. Посвящена резне в Гленко в 1692 году.

10. The Skye Boat Song

(Chorus)
Speed bonnie boat like a bird on the wing
Onward the sailors cry
Carry the lad that's born to be king
Over the sea to Skye

Loud the wind howls, loud the waves roar,
Thunderclaps rend the air
Baffled our foes, stand by the shore
Follow they will not dare

Chorus

Many's the lad fought on that day
Well the claymore did wield
When the night came, silently lain
Dead on Culloden field

Chorus

Though the waves heave, soft will ye sleep
Ocean's a royal bed
Rocked in the deep, Flora will keep
Watch by your weary head

Chorus

Burned are our homes, exile and death
Scatter the loyal men
Yet e'er the sword cool in the sheath
Charlie will come again.

Chorus

Говорят, что эту песню написала в 1870-х Энн Маклеод, но некоторые исследователи отмечают, что, скорее всего, она услышала ее в гэльском варианте. Поется она на мотив колыбельной, о бегстве принца Чарли, переодетого женщиной, вместе с Флорой Макдональд на утлой лодчонке после сражения при Куллодене.

@темы: история, XVIII век, Искусство

---

От якобитов, плейлист чьих песен я собираюсь выложить уже дней пять, тихонько перешла на песни войны за Независимость

Алфавит для мальчиков и девочек времен войны за Независимость, 1775

Очень подкупает попытка понимания, что приносит война обеим сторонам.

A, stands for Americans, who scorn to be slaves;
B, for Boston, where fortitude their freedom saves;
C, stands for Congress, which, though loyal, will be free;
D, stands for defence, 'gainst force and tyranny.
Stand firmly, A and Z,
We swear for ever to be free!
E, stands for evils, which a civil war must bring;
F, stands for fate, dreadful to both people and king;
G, stands for George, may God give him wisdom and
grace;
H, stands for hypocrite, who wears a double face.

J, stands for justice, which traitors in power defy,
K, stands for king, who should to such the axe apply;
L, stands for London, to its country ever true,
M, stands for Mansfield, who hath another view.

N, stands for North, who to the House the mandate brings,
O, stands for oaths, binding on subjects not on kings:
P, stands for people, who their freedom should defend,
Q, stands for quere, when will England's troubles end ?

R, stands for rebels, not at Boston but at home,
S, stands for Stuart, sent by Whigs abroad to roam,
T, stands for Tories, who may try to bring them back,
V, stands for villains, who have well deserved the rack.

W, stands for Wilkes, who us from warrants saved,
Y, for York, the New, half corrupted, half enslaved,
Z, stands for Zero, but means the Tory minions,
Who threatens us with fire and sword, to bias our opinions,

Stand firmly A and Z,
We swear, for ever to be free!

@темы: история, XVIII век, Война за Независимость, Колониальная Америка

---

Эрмитаж прекрасен.
Особенно прекрасны в нем голландцы золотого века:
- Герард тер Борх,

Memorial Portrait of Moses ter Borch, 1668

- Бартоломеус ван дер Хелст,

The celebration of the peace of Münster, 18 June 1648, in the headquarters of the crossbowmen's civic guard (St George guard), Amsterdam.

- Мельхиор де Хондекутер,

Birds near a balustrade, in the background the Amsterdam Town hall, 1670

- Каспар Нетшер,

Portrait of Pieter de Graeff (1638-1707), Lord of Zuid-Polsbroek, Purmerland, and Ilpendam, husband of Jacoba Bicker

- Питер де Хох,

Cardplayers in a Sunlit Room, 1658

- Геррит Доу

The Physician, 1653

Еще там прекрасен Гейнсборо, и Уэст, и прочие немногочисленные англичане восемнадцатого века, и лоджии Рафаэля, даже пустые, и переоформленные залы русской культуры второй половины восемнадцатого века. Верне, Фридриха и прочих товарищей с третьего этажа унесли в здание Главного штаба, поэтому их повидать не удалось - ни "Ангела Смерти", ни "Чуму", ни "Возлюбленных" с "Гнездом лебедя".

Из внезапных находок - в магазинчике при Эрмитаже не только книги по искусству (теперь у меня есть Гейнсборо, Рейнольдс, Хогарт и еще обзорная книга по живописи рококо, без Пуссена, Фрагонара и Буше там, конечно, не обошлось, но есть и Лиотар, и Шарден, и Копли, и Ромни, и итальянцы разных мастей), но и внезапно работы вроде "Платья англо-саксонцев" или целая полочка книг по кораблям и морским сражениям Войны за Независимость, Наполеоновских войск и разных английских побед - и там даже есть книга с подробными чертежами фрегата USS "Constellation" 1794 года, о котором Томас писал, что это один из прекраснейших кораблей, которые ему доводилось видеть. Было очень неожиданно и приятно.

Минусы - обычная для Эрмитажа двухчасовая очередь на вход, толпы людей в знаковых местах (парадные залы, зал с часами-птицей, итальянский зал, Рембрандт) и внезапный косячок перевода картин. Не забуду подпись "Оператор" под картиной, где была изображена операция на ноге (и по-английски она так и называлась!). Ну ладно, бывает, конечно )

@темы: XVIII век, XVII век, Искусство, любовь, которую ты нашел в аду