В поединке между действительностью и фантазией сила не всегда на стороне действительности. (с)

К чему эпиграф? К картинке, нарисованной Киб, и к одной истории, которая пока что не рассказана до конца ))

10.03.2015 в 14:59

Пишет  Киб:

Весна, все такое - больше милоты миру)



Упреждая всякое: да, она маленькая, а он большой; да, треуголка ей велика; да, у него поломан нос; да, она прикусывает нижнюю губу от усердия; да все так и задумано))

А, ну и да - меня прет рисовать комиксовые рамочки)

Где-то в шестидесятых годах восемнадцатого века жила-была среди гор Зальцбургских Альпов девочка по имени Иоганна-Фредерика. Была она графской дочерью по закону и дочерью опального барона по факту, а опальный барон прославился тайными и опасными делами для сильных мира сего. Жила она одна, потому что приемный отец не желал ее видеть и запретил навещать матери.
В это же время некий граф (второй в этой истории) попал в неприятности, и дело кончилось тем, что на кону стояла его жизнь и честь, а помочь убрать ненужного свидетеля мог только тот самый опальный барон. Обиняком граф прознал, что есть у барона дочь и послал к ней своего сына, офицера кирасирского полка Штампаха, (повоевать сын тоже успел в Семилетке, после битвы при Максене) жениться любой ценой - родственнику же барон не откажет, верно?
Сын (его звали Карлом) жениться не хотел, подозревая подвох, и на всякий случай взял с собой своего друга, который изрядно пострадал во время этой поездки – и физически, и морально (оно и немудрено, Карл не дурак был подраться), но в результате многих перипетий и двухнедельного упрямого высиживания под окнами барона, питаясь маковой росинкой, вышло так, как на картинке.
А на картинке, собственно, Карл и Фредерика – уже после свадьбы. Женитьба оказалась неожиданно счастливой, несмотря на горести в прошлом, но это уже совсем иная история.
Вот с такими фантазиями мы и встречаем весну – побочные персонажи побочных персонажей, которые неожиданно обретают жизнь, и привычки, и судьбу. Осталось только записать подробно, ага.

А Иоганна-Фредерика и ее таинственный отец есть еще на этой недавней картинке.

@темы: XVIII век, любовь, которую ты нашел в аду, монолит снов, влюбленные весенние коты

---

В пятницу смотрели и слушали "Волшебную флейту" Моцарта. Для меня эта постановка была необычной - она проводилась в концертном зале Мариинского театра, практически без декораций (в концертном зале зрители сидят со всех сторон), с необычным подходом к взаимодействию со зрителями. Несмотря на мою нелюбовь к осовремениванию, эта постановка была хороша (да и она не осовременена, она иначе подана; это немного разные вещи), единственное, что резануло, - странное начало, где к принцу Тамино приходят с чемоданами и телефонами. Зато Зарастро! Три дамы! Царица ночи! Совершенно невообразимый Папагено! Ария "Der Vogelfänger bin ich ja" была прекрасной - и запомнилась лучше всего, особенно потому, что Папагено пел ее, балансируя с клетками посреди зрительного зала. Папагена-старушка затмила Папагену-девочку, и отдельная любовь - второй из Жрецов. И китайский дракон. С ним была курьезная история - ребята запутались в ногах и перекувырнулись в разные стороны во время пляски, но этим они сорвали оглушительные аплодисменты; все-таки люди любят, когда их веселят, пусть и непреднамеренно.
А еще - вы помните психоделический мультфильм "Шкатулка с секретом"? Только на опере я поняла, откуда там появилась песенка "Колокольчики звенят" (и еще один фрагмент). Та же фраза, тот же мотив, но музыка не разу ни Моцарт. Его музыка - как чистая вода.

А сегодня сходили на час музыки итальянского барокко. Теперь у меня появились в списке на обязательно послушать: Франческо Джеминиани и Пьетро Локателли. А Вивальди с Mentiti contenti прекрасен! Это ария для альта и гобоя.
Четвертого апреля, кстати, неожиданно концерт английского барокко. И тут я понял, что меня накрыло (с). А если серьезно, то я не слушала еще ни одного барочного композитора Англии (Гендель, кстати, таки английский композитор считается, его слышала, и еще, конечно, "Опера Нищих" Хэя): ни Перселла, ни Дауленда, ни кого-то еще. Сплошные шанти и кабацкие да народные песни (разве что эпоха подходит, ага).

Если говорить не о музыке, то очень много гуляли по городу. Весна!

@темы: XVIII век, а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты, тень Бога на земле

---

В это время пришли вести, что приближается мистер Эмьетт, и наваб заблаговременно послал за Мир-Абдоллой-Сефеви из Азимабада, влиятельным человеком, чьи дела не раз упоминались на страницах этих мемуаров, и истинно решил приставить меня, недостойного, к этому уважаемому человеку; и он желает от нас, так как оба мы знали мистера Эмьетта, поехать вперед, чтобы встретить его и попробовать выяснить, какова его истинная цель. Он также предписал Генту дать нам сопровождение, как подобает персидским чиновникам, и отрядил нам в подчинение двадцать соглядатаев и гонцов. Этих двадцатерых поделили на два отряда, и во главе каждого был офицер, которому выдали приказ притвориться слугами; один представлялся слугой Мир-Абдоллы, второй – моим, с предписанием не пропускать ни одной из встреч или совещаний с англичанами, и позаботиться следить не только за интонацией и словами, но даже за жестами рук и за нами, отправляя каждый день правдивый отчет об увиденном и услышанном. Кто из двадцати посланцев получит в руки письмо, должен будет нести его до ближайшего поста и возвращаться обратно. Каждый из нас получил свой наказ, и мы покинули Монгхир и прибыли к Гангперсаду, где нам посчастливилось встретить мистера Эмьетта; но при приветственных объятьях мы озаботились шепнуть, что среди нас есть лазутчики. Мистер Эмьетт и прочие тогда обманули охрану, говорили и действовали с осторожностью, и так как каждую ночь мы проводили на одном и том же месте, нам приходилось проводить немало времени с англичанами; и, чтобы мы ни услышали и ни сказали, все подробно записывалось и нами, и соглядатаями, и каждый вечер отсылалось навабу раздельно. Один раз, чтобы избежать подозрений, я вслух открылся мистеру Эмьетту и говорил с ним так, как мне приказал наваб.

«И все же чем может быть вызван, - спросил я, - ваш приезд, и каковы ваши замыслы? Раз оба мы доброжелатели - и Его Высочества, и англичан, мы хотим знать о ваших намерениях, чтобы придумать способ извлечь выгоду для обеих сторон».

Мистер Эмьетт громко ответил:

«В обычае у индийцев, когда они приходят к нам, - не говорить ничего, кроме того, что нам понравится, и когда они возвращаются к набобу, они не пытаются говорить того, что могло бы прийтись ему не по нраву. Отсюда – наши настоящие намерения с обеих сторон остаются в тайне друг от друга, и наши истинные взгляды не проясняются. Чтобы избежать этих неудобств, мы покинули наши дома, приехали так далеко со стремлением встретиться с навабом лицом к лицу и рассказать ему то, что должно, а также услышать его ответ, и в таком случае для нас нет необходимости вести дела с каким-либо другим человеком».

Это заявление мистера Эмьетта положило конец всем разговорам о политике, и в нашей дальнейшей беседе с англичанами мы позаботились не попрекать их лишний раз и обсуждать дела в той же манере, что упоминалась не раз. Только подобной уловкой мы могли рассчитывать отвести от себя подозрения наваба и избежать последствий его негодования. В день последней беседы, содержание которой отправили навабу и мы, и оба главных соглядатая, мы прибыли в Багхалпур и там получили письмо от наваба, в котором он отзывал Мир-Абдоллу и меня, добавив, что раз мистер Эмьетт выбрал не вдаваться в детали с нами, значит, нам нет необходимости оставаться рядом с ним, но мы должны позаботиться, чтобы оказаться при дворе раньше англичан. Мир-Абдолла сообщил о нашем отъезде мистеру Эмьетту, и мы покинули его и вернулись в Монгхир, где вскоре дождались наваба, после того как встретили на пути нескольких гонцов, посланных поторопить нас. Как только он явился, он приступил к нашему допросу. Мой бедный друг, Мир-Абдолла (мир ему!) не был готов и не смог выразиться верно, и его ответы не удовлетворили наваба, и он дважды укорил его, а потом – выгнал. Мир-Абдолла отправился домой, и я последовал за ним в надежде чуть отдохнуть, когда меня настиг гонец от Аали-ибрагим-кхана с вестью, что Его Высочество желает немедленно меня видеть и предстать вместе с Кханом ко Двору.

Из этой чудесной книги.

@темы: история, XVIII век, Патна

---

Заценила оформление диска моего любимого альбома Bellowhead (заодно внезапно узнала, что одна из любимых песен - редкий зверь: американская шанти).
По-моему, оно прекрасно.

И еще четыре штуки (варнинг: они большие)

Download Bellowhead Roll The Woodpile Down for free from pleer.com

@темы: XVIII век, Искусство, тень Бога на земле

---

С весной и международным днем котиков!

А еще я закончила таки уровень А2 в немецком и двигаюсь дальше; следующая неделя объявляется неделей Мариинского театра. От Моцарта до часа музыки барокко.

@темы: Искусство, а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты

---

Картины, картинки и карты про Патну, Калькутту и Бенгал

Голландская фактория в Хугли, Хедрик ван Шуйленберг, 1660

Вид Калькутты с моря, 1735 год


Форт Уильям с обратной стороны и церковь Святой Анны, Джордж Ламберт (?), 1730


Вид Калькутты с церковью Святой Миссии, Томас Дэниэл, 1786


Север Чоуринги-Роуд, Томас Дэниэл, 1787


"Вид Патны со стороны реки Ганг" - Томас Дэниэл, 1795


Фестиваль на берегу Ганга у стен Патны, 1795-1800


Увы, карта 1844 года, но названия и расположение, похоже, те же.

Иллюстрации из книги Pierre Sonnerat - Voyage aux Indes orientales et à la Chine, fait depuis 1774 jusqu'à 1781

@темы: история, XVIII век, XVII век, Патна, Карты

---

Для Никки (и не только)

Под катом еще много странного, но милого

Блог художника

@темы: а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты, ты забыл ответить

---

Майсорская ракета конца восемнадцатого века.

***
Обожаю идиомы в переводах.
Есть выражение "brought into the air", если дословно - "запустили в воздух". Сейчас оно используется в прямом значении, раньше же оно часто встречалось в переносном. Пока искала его толкование, нашла спор нэйтивов, которые пытались расшифровать идиоматическую фразу некоего старика с оборотом "pulled out into the air".
Очень понравилось предложение одного товарища, что эти две фразы синонимы (и он не пояснил-таки их значение) и справедливый негодуй общества.
А идиома вообще, как я понимаю, судя по всем контекстам, означает "оставить на произвол судьбы".

@темы: история, XVIII век, Патна

---

27.02.2015 в 14:26

Пишет  Киб:

Злостный захватчик терроризирует местное население %))

Нет слов от восторга, хочется говорить "ыыыыыы", по совету бывалого человека, который уверяет, что в этом долгом звуке весь спектр эмоций ^^)) Поэтому я делаю этот перепост уже полчаса.

На рисунке - Честер Уивер, в Бенгале, примерно 1762 год.
Он еще не раз появится на страницах дневника, как уже появлялся раньше )
И да, мы таки про него и пишем дальше, и рисуем, как и обещали

@темы: история, XVIII век, любовь, которую ты нашел в аду, монолит снов, влюбленные весенние коты

---

12. Нарастающая ярость наваба

Мы расстались с Мир Касимом, когда он отправился в поход против Непала. Если верить сведениям, изложенным в Seir-i-Mutaqherin, поход этот запятнал наваба позором и подтвердил то его качество, о котором давным-давно заявил Карнак: трусость. Должно быть, не в радужном настроении наваб вернулся из Беттиаха, чтобы встретиться еще с одной проблемой – англичанами. Вначале ему пришлось оценить, что он имел дело не с Клайвом, а Ванситтартом. Его письмо от двадцать второго февраля может отражать его истинные чувства; он воображал, будто слово губернатора – закон.

«Когда вы пришли с письменным соглашением, что было заключено между нами, я воображал, что его поддержат все джентльмены; но поразительно, что ни один человек не одобрил его. Несмотря на все указания, которые вы недвусмысленно дали главам факторий Патны и Дакки, они не обратили на них никакого внимания, но ответили вот что: «Мы не оцениваем поступки губернатора; когда джентльмены из Совета напишут нам, мы немедленно последуем их указаниям».
С того времени, когда Мир Магомед Джаффер Каун получил власть, до настоящего момента, я не знал никого, кроме вас*. Теперь джентльмены со всех факторий игнорируют ваши указания, но требуют приказов от совета, и они рушат все дела в обеих провинциях: Бихаре и Бенгале, земиндари, торговля, риаты и т.п., и я не могу постичь – почему? У меня не было никого, кроме вас, и я не собирался договариваться с кем-то другим, и потому я откровенно пишу, если вы собираетесь соблюдать наши договоренности, вы должны действовать так, чтобы джентльмены не могли возражать, если нет – уведомите меня об этом. Я понимаю, что некоторые джентльмены склонны посадить иного субахдара. Это кажется мне банальным. Пусть они сажают, кого хотят, это не имеет для меня последствий. Я не вижу причин для такой незначительности. Бог создал мир, и все создано Им … Я дал вам земли на сумму пятьдесят лакхов рупий за войска, чтобы разбить моих врагов, но поразительно, что большинство джентльменов, напротив, собирают войска против меня, чтобы разрушить мою страну. Все верят, что европейцы заинтересованы в этом, но каждый видит, что меня это удивляет!

*Под «вы» и «вас» в этом письме, я полагаю, Мир Касим имеет в виду предыдущего губернатора, не конкретно Ванситтарта, потому что того не было в Бенгале, когда Мир Джафар занял муснуд.

В письме от двадцать шестого февраля наваб еще убедительней. Не слишком ли смело надеяться, что в один прекрасный день Историческое Общество Калькутты или Азиатское общество Бенгала сможет издать книгу писем Мир Касима, чтобы на одном развороте был персидский текст и его перевод? Это письмо подводит итог.

Из того, что вы написали моим офицерам, выходит, что Совет не дал одобрения на соглашение, заключенное между нами. Уверен, чтобы ни написали ваши гомасты, все справедливо и верно, но мои люди лишь лгут и грязно клевещут. Я должен терпеть убытки от вашей торговли, пусть вам будет хорошо; но кто возместит мне мои убытки от потери налогов, которые платят благодаря моему правлению?

Я должен отрубить головы своим офицерам, но ваши гомасты, виновные в угнетении, получают от вас одобрение. Вы прекрасно знаете, сэр, что я никогда не намеревался принимать подобное соглашение; я принял его просто потому, чтобы доставить вам удовольствие. Теперь совет не согласен с ним и желает заключить иной договор, что неразумно. Я вновь повторю мои ранее высказанные просьбы. Первое: до сих пор назим Бенгала переписывался с губернатором Калькутты, как я писал и пишу вам, не общаясь с другими членами совета.

Второе: я упоминал вам ранее, что торговля Компании появилась в незапамятные времена, но сейчас, кроме торговли Компании, гомасты английских джентльменов принялись торговать солью, табаком, сушеной рыбой, деревом и прочим, и покупают у местных силой, и вымогают, и постоянно затевают несправедливые ссоры и пререкаются с моими офицерами, так что эти бедные жители, купцы и производители в моей стране подвергаются давлению, и вы, и я сам обеспокоены несправедливыми придирками. Теперь я говорю, пусть ваши гомасты торгуют, как раньше, во ввозимых и вывозимых товарах, и воздержатся торговать теми товарами, за которые платят налоги моему правительству и которые суть причина споров и разорения местных жителей и бедняков.

Третье: если я буду нести бремя расходов на армию, и управления страной, и налоги Его Величества, и если ваши гомасты обманным путем будут вести торговлю товарами, которые недопустимы в моей стране, из-за того, что под властью моего правительства, и если мои офицеры не будут иметь власти или возможности противостоять им… Если будет так, то выше моих сил вести дела субахдари. Я желал бы не касаться такого количества неприятностей, вы могли бы сделать мне одолжение и найти иного, кто взвалил бы их на себя. Со своей стороны я душевно устал от этих споров и пререканий. Почему вы берете на себя труд посылать войска против моих людей? Почему вы пишете им покинуть их месторасположение? И отправляетесь ко мне, потому что у них нет сил вам противостоять? Вы знаете, что в Читтагонге, Миднапуре и Бурдване, которые, согласно договору, передал вашей Компании, нет ни единого из моих людей, и мне приходится отказываться даже от привычной одежды для себя. Если вы не постановили это законно для меня, то я очень удивлен.

Притворное игнорирование Мир Касимом власти совета, конечно, возымело тот эффект, что члены совета обеспокоились просветить его и потому почти не попытались защитить достоинство губернатора. Было определено, что к письму губернатора к навабу должен быть добавлен отрывок, поясняющий, что последний лишь их агент, и что решение о причинах принимает большинство в совете. Хэй, конечно, хотел бы зайти дальше и фактически заявил, что письмо должно быть подписано всем советом, но его инициатива не была поддержана. Однако, сейчас всем стало ясно, что споры зашли слишком далеко, и необходимо предотвратить окончательный разлад и войну, и что необходимо попробовать приступить к мирным переговорам со стороны большинства из совета. Поэтому Эмьетт и Хэй были избраны послами, но прежде чем было получено разрешение от наваба на эту миссию, был совершен акт насилия и даже хуже.
Из Дакки пришли вести о стычке между туземными офицерами и сипаями, которых послали освободить лодки, задержанные в Джафарганге, и можно было уверенно ждать, что подобные стычки начнутся ежедневно и будут длиться, пока с одной стороны люди наваба подчиняются приказам из письма губернатора, а факторам, с другой, советом велено противостоять силой любому вмешательству. В тот же день, когда новости пришли из Дакки, пришли новости о более серьезных волнениях в Бихаре. Главой трех отрядов сипаев у Моу был назначен лейтенант Доури, с инструкциями «очистить дорогу делам Компании» и «схватить всех, кто им мешает». Лейтенант захватил Акбара Али Хана, сборщика налогов набоба, и привез его в тюрьму Патны, оставив отряд сипаев при Таагепуре охранять селитру Компании. Мир Касим приказал пятистам всадникам захватить отряд, но они прибыли на место боя слишком поздно, они повернули к Таагепуру и после жестокой схватки захватили сипаев Компании и гомаст. Наваб, кто все еще выказывал нерешительность в переходе к крайним мерам, задал гомастам трепку и приказал отпустить пленников.

В марте месяце Мир Касим послал губернатору ряд писем, в которых выказывал, сколь велико его негодование, и называл Эллиса родоначальником всей жестокости и своим ожесточенным, непримиримым врагом. «Если вы склоняетесь допустить действия мистера Эллиса, то вам лучше отдать управление страной в его руки, тогда и вы, и я сможем освободиться от неприятностей, поскольку я убежден, что совет не положит конец спорам». Конечно, у совета не было такого стремления, во всяком случае, пока их торговля не будет в безопасности. В одном из писем Мир Касим заходит так далеко, что использует фразу «ваши слуги и люди низкого происхождения», в другом он пишет: «У меня нет иных средств, кроме как уподобиться вам и использовать выражения, которые разъедают нашу дружбу». Эти письма были зачитаны в совете двадцать четвертого марта, и Губернатор был вынужден отослать навабу ответ, больше похожий на ультиматум.

«Я получил ваши письма от одиннадцатого, четырнадцатого и пятнадцатого текущего месяца. Что касается препятствий нашей торговле и споров между подданными вашего правительства и нашими, то наши первоначальные приказы, обращенные к вам и вашим офицерам, касались возмещения убытков при любых жалобах на нас; но столь часто они выполнялись без какого-либо результата, и потому мы, понимая, что нарушения и беспокойства с каждым днем возрастают, причем настолько, что наши дела во многих частях стран почти остановились, не можем применить иного средства, кроме как силой освободить наши дела; и поэтому, как бы ни было это для нас неприятно, мы были вынуждены отдать подобный приказ всем факториям, с которыми вы раньше должным образом советовались.

Мистер Эллис действовал в провинции Патна согласно с вышеупомянутыми приказами, выданными ему советом, ради наведения порядка в делах Компании; и здесь я должен особо отметить по поводу того, что этот джентльмен не обращался к вам за советом по какому бы то ни было случаю, что вы сами не позволили сделать ему этого шага, когда объявили, что вы не будете отвечать ни на одно из его писем, и действительно оставили без ответа четыре из них, которые он вам на самом деле написал.

Я не вижу, что бы вы отдали приказы кому-либо из ваших офицеров воздержаться от препятствий нашим делам, потому что они до сих пор продолжают это делать, всемерно пользуясь своей властью, за исключением тех мест, где стоят наши войска, чтобы защищать их, и когда вы отдадите такие приказы, чтобы положить конец препятствиям, мы, в свою очередь, не будем чинить препятствий вашим офицерам или офицерам вашего правительства.

Я писал вам раньше о наших решениях и просьбах, и теперь я вновь осведомляю вас, что мы будем настаивать на утверждении каждого их пункта. Я, как и весь совет, принял твердое решение поддерживать вас в вашей власти и всех правах, но если вы помешаете нашим людям в исполнении приказов, которые мы заверили и с которыми вы ознакомлены, мы будем рассматривать такое поведение, как открытое объявление войны; но чтобы продемонстрировать вам наше искреннее желание избежать такого исхода, мы решили послать к вам мистера Эмьетта (в сопровождении мистера Хэя) для целей, о которых мы писали вам раньше, послать так скоро, как только мы получим ваш ответ на это письмо.

В этом письме я должен обратить внимание на две особые фразы, которые вы использовали: «слуги и люди низкого происхождения». Мне не хочется предполагать, что вы могли охарактеризовать подобным неприличным выражением джентльменов из совета, но они, и я, настаивают на пояснении, чтобы у нас не было причин терпеть неуважение».

Прежде чем это письмо было отправлено, до Калькутты дошли новости, что Мир Касим устроил переворот, о возможности которого он ясно намекал Ванситтарту и Хэстингсу, пока они были в Монгхире. Мера сама по себе столь же умная, как и бесполезная с точки зрения государственного мужа, каким был замечательный тонкий ход – Декларация об Индульгенции короля Якова Второго. Мир Касим, очевидно, похитил этот эпизод из Арабских ночей, где мы читаем, как честная женщина вместо того, чтобы стереть меловой знак на двери ее хозяина, пометила все прочие двери. Призванный простить налоги английской внутренней торговле, Мир Касим ныне отменил все налоги вообще, для англичан и для местных на два года. Вот как Элфинстоун описывает эффект этой новости на Совет.

«Эта новость затуманила разум правящей верхушке совета. Все объявили, что это попрание прав Компании; кое-кто высказался, что это попытка узурпировать права на пошлины падишаха без его ведома, хотя они сами признали, что и льготы, и территории мало зависят от падишаха; другие отрицали права набаба, которому они сами отдали субахдари и поддерживали войском против короля, использовали силу, которую они сами с удовольствием дали ему, чтобы он подточил их королевские привилегии и разрушил их торговлю; один из членов совета потешался над мнением, что у наваба есть хоть какая-то независимость на его земле, и считал, что такое притязание на права хуже для его нанятых агентов, чем для членов совета. …Такой тон появился у людей, которые семь лет назад жили в рабской зависимости от правительства наваба, и кто с последующими договорами не получил прав, только обман, что якобы можно влиять на его администрацию. Мотивы, повлиявшие на них, пропорциональны величию их притязаний. Никто не выдал перед лицом опасности своих тайных замыслов; честь фактории, достоинство дустука и над всем – слава нации, которая страдала от засилья контрабанды».*

Вскоре после этого заседания совета пришли новости о новой волне насилия из-за подстрекательства наваба – в Джиа, и его помощник в Дакке полностью остановил торговлю в этом районе. Мы можем только гадать, почему совет не дал указаний армии находиться в боевой готовности, меры, которые они решили принять, ясно вели к окончательному разрыву отношений с Мир Касимом; и наваб, столь далекий от одобрения идеи миссии Эмьетта и Хэя, склонился к мнению, что это повторение миссии, которая сместила его предшественника. Подобную мысль высказал Бэтсон первого апреля, но губернатор все еще цеплялся за мнение, что «у набоба нет умысла ссориться с нами», и было решено, что «нужно вновь написать набобу и настоять, чтобы он принял представителей; и господа Эмьетт и Хэй должны отправиться в Коссимбазар и ждать там его ответа». Отказ со стороны наваба принять требования рассматривался как «открытое намерение с его стороны прийти к разрыву с нами».

* Споры в совете можно найти в третьем томе «Повестования» Ванситтарта. Со всем должным уважением, я не могу отделаться от мысли, что насколько заявления Мир Касима о свободной торговле были вредными, если не сказать разрушительными для бесспорных привилегий Компании, настолько и еще больше свободная торговля европейских торговцев была опротестована навабом, и сарказм Элфинстоуна о «засилье контрабанды» эффектен, но не слишком справедлив.

@темы: история, XVIII век, Патна

---

Забавно: многие книги по экономике, статистике и исследованиям восемнадцатого века можно читать совершенно бесплатно, а вот книга, написанная аж в 1768 году Софией Уотсон (это псевдоним), продается до сих пор. А все потому, что эта женщина была в Лондонском гареме шестого барона Балтимора.
Книга зовется "Мемуары из сераля", вышла в самое горячее время, когда барона судили за изнасилование владелицы шляпной мастерской, и, похоже, до сих пор будит воображение людей ))
В результате, читаю теперь "Отражение феномена проституции в британской культуре восемнадцатого века". Зачем мне понадобилось узнать о налогах в Мэриленде до Войны за Независимость? Воистину меньше знаешь, крепче спишь (бароны Балтиморы долго заправляли делами в этом самом Мэриленде, отсюда все и потянулось).

@темы: история, XVIII век

---

Роковая ошибка Ванситтарта

9. Попытка Ванситтарта урегулировать внутренний рынок

Миссия Уоррена Хэстингса отчетливо отразила серьезную проблему внутреннего рынка. Пока он был в Сасераме, Хэстингс пояснил навабу жесткие правила, которые губернатор хотел внести, намереваясь покончить с злоупотреблениями английским флагом на местных торговых судах. Здесь мы имеем дело не с правилами, но с их последствиями. Суть частной внутреннего рынка уже была определена ранее, но надо указать, что хоть частные торговцы и не понимали, будто привилегии для экспортной торговли Компании не могли страховать частные риски Компании без того, чтобы поставить местных торговцев в чудовищно невыгодное положение, но наваб, с другой стороны, намеревался полностью запретить европейцам торговать внутри страны. Ванситтарт и Хэстингс были готовы допустить и допустили, что имперский фирман не дает права частной торговле на дустук, и поэтому европейские были обязаны платить таможенные пошлины, равно как и местные. Однако наваб отстаивал позицию, что его предшественники раньше ограничивали внутренний рынок для европейцев, чем бы это ни было обосновано. Он заявлял, что право покупать и продавать местные товары полностью в его руках, и он смотрит с недоверием и отвращением на рынки английских гомастов, проникших даже в самые отдаленные уголки его страны. Аргументы губернатора были кратко изложены им и Хэстингсом в письме, адресованном Совету, из Монгхира, от пятнадцатого декабря 1762 года:

Как с одной стороны мы не видим никакой причины, почему английские джентльмены, и прочие обитатели Калькутты, и подчиненные фактории должны вести внутреннюю торговлю с дустуком Компании или с каким-то иным преимуществом с большей выгодой, нежели местные торговцы, так и с другой думаем, что будет невероятно трудно, если мы и все, кто под нашей властью, не будем уравнены с торговцами и обитателями прочих частей Бенгала, и не будем торговать на равных условиях, всеми товарами и в любом месте, и это заставит наших агентов и гомастов не рваться в местные суды и вести дела без силы и угнетения.

Если так, то, с одной стороны, английские торговцы были склонны злоупотреблять привилегиями Компании, прикрывая свои частные сделки дустуком, который законно применить можно было лишь к морской торговле, наваб, с другой, демонстрировал сильную склонность пресечь любым путем для них выход на внутренний рынок. В этих обстоятельствах нельзя было сомневаться, что правила прохода речных судов, которые восемнадцатого мая 1762 от имени губернатора принял Хэстингс, должны были дать повод беззаконным и высокомерным офицерам Мир Касима, кто мог бы найти иной приемлемый предлог закрыть внутренний рынок, вести себя мирно и правомерно.
Возвращаясь к событиям, которые нам придется миновать очень быстро, вот как пояснялась суть существующих проблем: в июне 1762 Хэстингс вернулся в Калькутту. Губернатор слег на два месяца из-за опасной болезни, и Эмьетт занял его место. «Первым, что я услышал о делах после выздоровления, - пишет Ванситтарт, - это начавшаяся война с навабом, жалобы сыпались на меня со всех сторон, офицеры Правительства объявили, что их власть попрана английскими гомастами, потому они больше не могут сохранять даже малейшего порядка в управлении делами, возложенных на них, или собирать налоги в правительственную казну, и что английские купцы отказываются платить подати за соль и прочие товары, но, с другой стороны, джентльмены с подчиненных факторий и английские гомасты уверяют, что они заплатили все налоги, несмотря на то, что многие их судна задержаны».
Одинаково тревожась сменить обстановку и посмотреть, чего можно добиться своим непосредственным присутствием, Ванситтарт решительно вознамерился нанести набобу визит в Монгхир вместе с Хэстингсом, в роли помощника, и выехал двадцатого октября. В Муршидабаде он был уже третьего и оставался там по делам до двенадцатого числа; тридцатого он прибыл в Монгхир, «где набоб принял меня со всеми обычными знаками уважения. Не проходило и дня, когда бы я ни ходил с мистером Хэстингсом навещать набоба или же он приходил к нам. Он постоянно твердил о плохом обращении мистера Эллиса, о несправедливости, которую тот подстроил мне и Совету, не возмущаясь таким поступком. Я знал, что не властен удовлетворить его в этом, и ответил, что все эти споры ведутся долго, и так как сейчас мы встретились с ним, то стоит установить определенные правила, которые удовлетворят обе стороны, и предотвратят споры в будущем. Он всегда горячился после этого довода, и я понял, что ни он, ни мистер Эллис никогда не станут друзьями. Однако я надеялся, что можно устранить причины несогласия, и их вражда останется похороненной в их сердцах».
Бедный оптимист Ванситтарт! Через год Мир Касим станет убийцей и Эллиса, и Эмьетта, и толпы безоружных и беззащитных английских пленников. Говорят, что по поведению правительства можно судить о сути оппозиции, которую оно провоцирует. Когда миновало три года после резни в Патне, Ванситтарт опубликовал свое «Повествование», и он придерживался мнения, что его эксперимент с Мир Касимом шел верным путем, но не ясно, отчего он не сделал хоть робкой попытки понять противников, которых провоцировала его поддержка наглого набоба.
Ванситтарт рассказывает нам, что потом наваб пожаловался на «новшества во внутренней торговле солью, бетелем, табаком и прочим», и на «наглое злоупотребление властью нашими гомастами, которые занимаются тем, что возят товары в дальние уголки страны. Он убедительно говорил, что у нас нет прав так торговать с нашим фирманом, и что подобное наносит невообразимый ущерб и беспорядок его правительству, и все преимущества лишь ради частностей; он вкратце настаивал, что мы не должны больше продолжать торговать таким образом, но должны ограничить торговлю так же, как было до воцарения Мир Джафара. Хотя я придерживался о правах фирмана той же точки зрения, что и наваб; они не могут быть истолкованы шире, чем применительно к товарам, привезенным морским путем, и товарами, которые производят на вывоз; поэтому я был вынужден уступить преимуществам, которые приносили большее или меньшее удовольствие слугам Компании пять или шесть лет; потому я объяснил набобу, что под внутренней торговлей или торговлей из одного места в стране к другому, мы понимаем только ведение дел на том же основании, что и другие купцы; что мы всегда платили больше или меньше пошлин правительству за возможность торговать, но так как размеры их не регулируются и меняются, много споров возникает по этому поводу; что мы можем осведомиться о размерах пошлин, которые платят мусульмане и прочие торговцы, и в соответствии с этим дать общий приказ, по которому всем и повсюду придется платить пошлины. На это набоб с трудом согласился и заявил, что если после этого возникнут еще какие-либо споры, и утвержденные налоги не будут заплачены, то у него не останется иного средства, кроме того, чтобы открыть торговлю полностью, дать свободу местным торговцам, и всем другим любой нации, торговать беспошлинно».
По этому обязательству Ванситтарт, Хэстингс и наваб подписали следующий договор о внутренней торговле:

«Первое. Всем товарам, ввозимым или вывозимым морским путем, выдается дустук Компании, и они провозятся без задержек и свободно от налогов, как обычно.

Второе. Товарам, продаваемым из одного места страны в другое, произведенным внутри страны, таким как соль, бетель, табак и пр., дустук Компании не выдается, но они должны иметь дустук от буксбундера*, шахбундера или другого офицера туземного правительства.

Третье. Во время получения вышеупомянутого дустука и перед отправкой товаров, пошлины должны быть уплачены в соответствии с расценками, которые должны быть установлены особо и приложены к этому соглашению.

Четвертое. Все вышеупомянутые пошлины, уплаченные перед отправкой, должны быть оплачены полностью, так, чтобы после отправки товаров ничего не пришлось платить ни в чоки** на дорогах, ни в месте продажи.

Пятое. Все товары, защищенные дустуком Компании или же правительства, не должны задерживаться или изыматься. Стража и чоки не должны ничего предпринимать, лишь попросить посмотреть на дустук, помимо тех случаев, когда они видят лодки, нагруженные большим количеством товаров, чем указано в дустуке; в этом случае они немедленно должны дать знать на ближайшую английскую факторию, а также ближайшему офицеру правительства, по приказу которого они могут провести тщательную проверку; но они не должны задерживать товары на дороге.

Шестое. Если кто-либо попытается провезти товары без дустука правительства или Компании или тайно добудет дустук Компании для провоза соли, табака и прочих местных товаров из одного места в другое для внутренней торговли, то такие товары должны быть изъяты и конфискованы. Стража и чоки на дороге должны задержать их и послать записку на ближайшую английскую факторию, а также ближайшему офицеру правительства.

Седьмое. Если кто-либо, не имея дустука, попытается тайно провезти лодки или товары под присмотром и в компании с другими лодками или товарами, обеспеченными дустуком, то такие лодки или товары, тайно провезенные, должны быть изъяты и конфискованы.

Восьмое. Гомасты повсеместно должны вести торговлю свободно, как торговцы, и ни в коем случае не применять силу в покупке и продаже. Если возникнут какие-либо споры в отношении ведения их дел, они не должны пытаться искать сатисфакции сами, но направлять свои жалобы фузедару или другому офицеру правительства; и гомаста, вызванный в надлежащем порядке, должен предстать перед ним, чтобы ответить на обвинение и разрешить вопрос.

Девятое. Чтобы удержать фузедаров и прочих офицеров правительство от какой-либо пристрастности, они должны передавать набобу копии дел, в которых замешаны английские агенты или гомасты, кто, если считает себя оскорбленным, может послать то же самое своим начальникам, и он может подать жалобу губернатору, кто, если случай того требует, обратится к набобу для возмещения ущерба, и когда фузедар или иной офицер правительства будет признан виновным в пристрастности, набоб накажет его в назидание прочим.»

Эти обоснованные правила, которые мы не могли не привести, стали причиной жестоких ссор.

10. Ванситтарт и Хэстингс в Патне

После прощального визита к Мир Касиму, который выдвинулся со свой армией в поход против Беттиаха и Непала, губернатор и его помощник отправились в Патну и достигли ее первого января 1763 года. Четыре дня они провели с Эллисом в обсуждении жалоб, которые посланник набоба принес вперед и которые, в основном, касались ворот Бурбунна – небольших воротец в северо-западной части города и ганга*, известного как Полковничий ганг, который был установлен «без каких-либо прав, разрешений или приказов, ни со стороны Компании, ни со стороны набоба». Речь идет о воротах, которые дозволяли людям с фактории войти в город коротким путем, иначе бы им пришлось пройти лишние пять или шесть сотен ярдов к западным городским воротам, но набоб настаивал, что в целях лучшей охраны порядка города, ворота должны быть закрыты, и губернатор подумал, что лучше уступить. Были отданы распоряжения уничтожить ворота. Губернатор покинул Патну пятого января, девятого – Монгхир. Шестнадцатого он уехал из Кассимбазара, «когда услышал весть, что французские корабли на рейде Баласора, и прибыл в Калькутту восемнадцатого».

11. Конфликт в Совете

Пришло время и Ванситтарту отведать трудностей в ведении дел с Мир Касимом. Пока губернатор был в Монгхире, он объяснил набобу, что по его прибытии в Калькутту, в соответствии с подписанными условиями, во все подчиненные фактории будут посланы приказы от Совета; набоб прекрасно знал, что приказы губернатора не будут иметь эффекта, пока не присоединятся те из Совета, кого он самолично попросит, «но, пишет Ванситтарт, едва я успел покинуть его, как он тут же разослал копии моих писем своим офицерам во все уголки страны, с указанием, что все английские гомасты, которые откажутся следовать им, должны быть изгнаны из страны».
Такое самоубийственное безрассудство со стороны набоба можно объяснить только гипотезой, что он был горько раздосадован уступкой позволить английским купцам вести торговлю наравне с местными. Нет сомнений, что он считал Ванситтарта человеком слабовольным и столь вовлеченным в защиту его (набоба) интересов, что, вооружившись властью губернаторских писем, набоб был на верном пути, чтобы начать постепенно вырезать английскую торговлю и торговцев. Легко вычислить, что действия Мир Касима подтолкнули губернатора объединиться со своим противником в Совете, так что можно надежно утверждать, что этим шагом набоб вступил на опрометчивую дорожку, которая закончилась таким, что нельзя искупить и что удовлетворило лишь его чувство мести. Совершая одну глупость за другой, набоб в одном из писем освободил Ванситтарта и Хэстингса от ответственности.

Губернатор оказался в совершенно невозможной ситуации и даже хуже, потому что в Монгхире он получил пятьдесят тысяч фунтов для себя и двадцать тысяч для полковника Кайо. «Он был неспособен от природы, - пишет Элфинстоун, - бороться с самонадеянными советчиками и неистовым языком противников, и он оказался уязвимей, чем обычно, осознав, сколько денег он задолжал набобу, и из-за вовлеченности во внутреннюю торговлю, хоть и не ввязываясь в злоупотребления».
По прибытию в Калькутту он узнал от Эмьетта, что всем членам совета были разосланы приказы приехать из подчиненных поселений, за исключением глав Патны и Читтагонга (из-за расстояния), и что майор Карнак занял свой пост. Первого февраля губернатор написал длинную заметку для обсуждений, в которой он оправдывал свои действия попыткой наладить внутреннюю торговлю, и, в частности, дал ответ агентам в Дакке на их энергичное описание убытков, в которые их предприятия ввергли новые правила. Он унизился ответить на следующее измышление в письме Джонстона и Хэя, что основная идея ущемления торговли – выгадать что-либо для себя. «Если верить майору, а он - член совета, то в соответствии с указаниями наших достопочтимых хозяев, только военные проблемы подлежат обсуждению. Я не могу постичь, как можно подвести под это урегулирование методов ведения торговли солью, бетелем и табаком, или как он может быть судьей в подобном вопросе; и если вы решили последовать его совету, то я далек от осуждения его присутствия». Между тем, в ожидании созыва совета, губернатор написал навабу, что иные правила будут установлены советом, и что он обязан остановить своих людей от жестоких действий по отношению к английским агентам. Эмьетт, возглавляющий совет во время отсутствия Ванситтарта, также подготовил доклад, в котором отрицалось, что губернатор был облечен властью принимать подобные действия.

Пятнадцатого февраля собрался совет, включая Ванситтарта, Эмьетта, Бэтсона (главы Касимбазара), Билльерса (главы Лакипора), Картье (главы Дакки), Хэстингса, Джонстона (главы Бурдвана), Хэя, Мэрриотта и Уоттса. Все, кроме губернатора, Хэстингса и Уоттса, согласились с тем, что надо позвать майора Карнака, и так как большинство были за, майор Адамс тоже занял свое место. Процедура началась с доклада Эмьетта, в котором осуждались все действия губернатора в Монгхире и Патне. Перед закрытием разбирательства на день, Карнак предоставил письмо с заявлением – «Местоположение Патны весьма вероятно является местом, откуда мы можем ожидать неприятностей» - заявление, на которое Ванситтарт возразил, что «все его высказанные пожелания усугубляют их (споры с навабом), и, более того, в этих целях готовы действовать вместе с мистером Эллисом».

На совещаниях восемнадцатого и девятнадцатого февраля, когда рассматривали просьбу наваба о воротах Бабунна, нам не удалось найти ни единого члена совета, кто поддержал бы решение губернатора, и двое или трое упрекнули наваба в замысле унизить английский народ и, вероятно, во враждебных действиях. В результате навабу было адресовано безаппеляционное письмо, приказывающее вновь открыть ворота. По поводу ганга же совет единодушно поддержал губернатора.

Если мы заглянем в историю англичан в Бенгале и не со скромной задачей обозначить события, которые привели к резне в Патне, то необходимо привести здесь подробный отчет о действиях совета за каждый день, и, несомненно, нет ничего более интересного, чем сравнение взглядов, приведенных в нескольких отчетах, но нам стоит поторопиться. Ясно, что губернатор в своем письме перешел границы своей власти – «если бы это решение, - пишет Элфинстоун, - не сопровождалось жестокостью и бранью, оно было бы обосновано в силу факта».* За исключением Ванситтарта и Хэстингса, совет постановил, что имперские фирманы дают право торговать местными товарами без налогов, хотя семеро из двенадцати думали, что из милости, но не по праву, навабу должно позволить брать налог в два с половиной процента от стоимости соли; губернатор договорился с навабом о девяти. С решением, которое, как кратко приводит Элфинстоун, определяется, как «агенты были единственными судьями во всех спорах с частными лицами, и глава фактории – в спорах с ответчиками наваба», согласился даже Ванситтарт, Хэстингс остался на своих позициях в одиночестве; и в эти наши беспокойные дни стоит вспомнить слова сильного лидера поздних дней: «Так, раньше я жил среди туземцев низкого происхождения, и в то время, когда правительство относилось к нам, хуже, чем к рабам, мы встретились с великой милостью и даже уважением со стороны земиндаров и офицеров правительства, потому я могу смело отрицать справедливость этого мнения; я добавлю больше из пережитого опыта, что если наши люди, вместо того, чтобы назначать себя господами и угнетателями страны, посвящают себя честной и справедливой торговле, они повсюду будут уважаемыми и желанными гостями».

* «Кто бы ни прочел, - пишет Ванситтарт, - предыдущую часть повествования, тот легко оценит отвратительные особые черты, присущие манерам майора Карнака, благодаря этому письму, врученному мистером Эмьеттом». Элфинстоун пишет: «Верно, что майор Карнак переписывался с мистером Эллисом с помощью шифра, и был центром всей корреспонденции мятежников из числа государственных служащих, но не очевидно, что у него и мистера Эллиса был какой-либо план по привнесению разлада, хотя похоже, подобно всем, кто был на их стороне, они ждали его с удовольствием».

@темы: история, XVIII век, Патна

---

Есть что-то сакральное в том, что музей Зигмунда Фрейда в Вене находится недалеко от места публичных казней в восемнадцатом веке (сейчас это в районе Шликплатц, у казарм Россауэр). Военных в то время казнили у Карлсплатц, на берегу Дуная в Эрдберге и на Альзерштрассе (через повешение). Добрые владыки Просвещения распорядились не омрачать внутренний город повешенными (да и зевакам там места не хватало, прямо скажем).

В Священной Римской Империи к колесованию приговаривали за жестокое убийство. Что интересно, толерантность Йозефа Второго заключалась в том, что колесовать по-прежнему колесовали, но зато теперь к этой казни приговаривали и за убийство еврея, например. А самой дикой страной, в которой так казнили еще в 1841 году, оказалась Пруссия.

@темы: история, XVIII век, Мария-Терезия

---

Гутенберг неожиданно ляпнулся.
А я только хотела пойти и почитать в обед "Интереснейшее повествование" Олауды Эквиано. Хоть и спорно то, что он пишет о своем детстве и о путешествии на работорговом корабле (очень явно некоторые аболиционистские моменты усилены и подкрашены), но в его книге есть много интересных моментов с точки зрения очевидца - Франко-Индейская война, Лондон, морские сражения, путешествия в другие края...
Кстати, еще раз о толерантности. Никогда не интересовалась его личной жизнью, но внезапно узнала, что в сорок семь лет он женился на белой англичанке, а его дочь вышла замуж за преподобного отца. Арап Петра Великого, маркиз Дави де ля Пайетри, признавший ребенка от рабыни по фамилии Дюма, уже не говоря про множество безвестных потомков смешанных браков в Северной Америке, Вест-Индии, Южной Америке и проч., и проч. Немного неловко осознавать, что сегодня мы недалеко ушли от тех времен, а в некоторых отношениях реагируем куда как болезненней, хотя казалось бы - накопленный за два столетия культурный слой должен был оставить на нас более сильный отпечаток.
Это я не агитирую за негров и за толерантность. Это просто очень интересно. Кстати, еще интересно послушать, что скажут на это психиатры и психологи, которые как раз занимаются историческим изменением личности в зависимости от культурного слоя )

Заодно слушаю на Курсере лекции Холсингера о природе исторической прозы. Чувствую себя странно - слишком много хочу, по сравнению с осознанием, как узко и мало я знаю.

@темы: история, XVIII век, а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты

---

Неожиданно вменяемое определение исторической прозы.
"Жанр художественного повествования, происходящего в прошлом, авторы которого намеренно пытаются подходить к отдаленным от нас во времени окружению, культурным традициям и персоналиям тщательно, правдоподобно и глубоко". (с) Профессор Холсингер из Виргинского Университета.

@темы: монолит снов

---

Этой ночью с залива ветер принес весну.
Как все-таки здорово ловить перемену погоды нюхом.

Францискус Гейсбрехт "Тщета бытия" 1650

@темы: XVII век, Искусство

---

Патна, главы 6, 7 и 8

6. Частная торговля слуг Компании

В письме от двадцать четвертого января 1767 года Клайв и его совет сделали замечание, что точно и подробно подводит итог нравам того времени, которое мы обсуждаем. «Мы, - пишут они, - теперь дошли до ваших инструкций о внутренней торговле, которые вы справедливо считаете основой кровопролития, бойни и волнений, произошедших за последние годы в Бенгале». Внутренняя торговля, о которой здесь говорится, определена Ванситтартом, как «торговые дела, которые проводят частные лица за свой счет и залог, торговля местным сырьем и перепродажа его здесь же. … Частная торговля состоит из товаров, непригодных к вывозу, но которые перепродаются в провинции, или же она состоит из конфискованных вещей, выкупленных у казначея туземного правительства».

К такому внутреннему рынку Ост-Индская компания (коллегия иностранных торговцев) не питала непосредственного интереса. Компания с бесконечными потерями и тратами, добилась с помощью своих агентов свободу от могольских пошлин (кроме гавани Сурата) для всех экспортируемых товаров и принадлежащих коллегии, но Компания никогда не пыталась добиться привилегий для частной торговли своих слуг. Для губернатора или глав нескольких факторий было привычным предоставлять дустуки (или паспорта) на товары, которые проходили без налогов, благодаря привилегиям, дарованным могольским правительством, но получение дустука на товары, приобретенные служащими Компании, не являющихся агентами, но частными торговцами, за свой счет могло – или скорее должно – было рассматриваться, как мошенничество. Как весьма верно заметил Ванситтарт: «Падишах Моголов никогда не думал, что частные иностранные торговцы будут в более прочном положении, чем местные. Если любая группа иностранцев могла вести торговлю всеми товарами, произведенными в стране, и продавать их в любом количестве в той же стране свободно от налогов (хотя в то же время местные обязаны были платить все пошлины), следовательно, иностранцы должны сами контролировать всю торговлю, а местное правительство – потерять все доходы от налогов».
Просто и очевидно предположить, что раз уж это различие между экспортной торговлей компании и внутренней торговлей частных служащих существовало само по себе, то не только слуги компании беспокоились об увольнении или тревожились при размышлениях, что могут быть уволены в назидание. В стране присутствовал обширный слой английских торговцев, свободных от какой-либо морали, как писал Хэстингс в апреле 1762 года:

«Угнетение, творившееся при поддержке англичан, будит дух в приспешниках набоба противостоять им … я полностью уверился, что это зло применяется по всей стране теми людьми, которые вероломно переняли привычки наших сипаев или зовут себя нашими гомастами … я был удивлен, когда увидел несколько английских флагов, развевавшихся там, где я побывал. Я не верю, что мне пришлось идти на лодке со спущенным флагом. Каким бы правом они не защищались (поскольку я мог доверять только тому, что вижу, не задавая вопросов), я уверен, что их частое появление не сулит ничего хорошего доходам набоба, спокойствию в стране или чести нации, но очевидно только убавляет вышеперечисленное. … Вы понимаете, сэр, что по таким маленьким нарушениям, слишком мелким для прилюдной жалобы, постоянно повторяющимся, местное население привыкает неодобрительно глядеть на наше правительство, и от этого доверие к англичанам страдает больше, чем от причин, которые стали величайшей важностью в спорах между нами и набобом».

Нетрудная задача раскрасить мрачными, но, увы, правдивыми цветами печальную картину Бенгала среди таких условий, но мы удовлетворимся воспроизведением немногословного, но убедительного анализа Ванситтарта.
«Частные посредники (гомасты) назначили сами себя разбирать дела, особенно если в них затрагивались их собственные интересы или интересы их хозяев; избиение и пленение офицеров, занимающих важные чины в местном правительстве – солдаты и сипаи выполняли приказы – они силой отнимали товары, они участвовали во всех торговых делах, назначали свои цены, вымогали платежи, поднимали английские флаги, подделывали документы, без объяснений – лавки закрывались, деревни вымирали, и с одной стороны слышны были крики отчаяния против тирании и угнетения от англичан и их гомастов, а с другой – против высокомерия наваба и его офицеров».
При обсуждении действий Эллиса в Патне, факты, что мы привели, должно тщательно держать в уме. Например, обвинение против Мунсерама, что он «задержал опиум, принадлежащий мистеру Хэю, несмотря на то, что дустук был при товаре, и не дал его провезти». Здесь – я могу ошибаться, но все же осмелюсь предположить – частный случай утверждения Ванситтарта: «каждое усилие местного населения противостоять гнету и вымогательству частной торговли английских гомастов немедленно истолковывалось, как попытка посягнуть на права Компании».

7. Краткие выводы

Ванситтарт приступил к исполнению своих обязанностей, начав с унижения тех, кто был с ним в Совете, по этой же причине Карнак смог завершить письмо, чуть-чуть не дотягивающее до высокомерного, следующим отрывком:
«Впрочем, я не одинок в этом, как разумно предположить; если весь совет смог объединиться, (… половина, если не большинство) окажется солидарна со мной в настроениях».
Смещение Мир Джафара, к которому привела неуравновешенная политика Холуэлла, стало шоком для нравственных чувств многих из совета и особенно для армейских офицеров, вдобавок подозрение, что Ванситтарт предаст Рамнарайна, как он предал Мир Джафара, и передаст его в руки Мир Касима, стало еще большей угрозой. Когда сегодня мы листаем страницы книг Ванситтарта, мы не можем не чувствовать, что он в конце ощущал себя преданным «невозможной верности», вопреки всему надеясь на честность и ум своего выкормыша – Мир Касима.
Однако история внутреннего рынка стала основой вопроса.
Ясно, что если привилегии, которые охраняли внешнюю торговлю Компании, использовались в частной и внутренней торговле слуг Компании, результатом должно было стать не только разорение местных торговцев, вкладывающихся полностью, но и местного правительства, которое при таких условиях приносило в жертву свои налоги. В 1762 году прозорливый ум Хэстингса оценил тот факт, что за торговыми трудностями лежат глубокие политические проблемы; «Боюсь, - писал он Ванситтарту, - ничто не достанет до корня этих зол, пока не появятся некоторые надежные границы между властью набоба и нашими привилегиями». Когда в 1765 году Ванситтарт представил свои «Оригинальные бумаги» о внутренней торговле, он сказал: «Пока она не будет полностью отменена или разумно управляться, она будет источником продолжительных споров. Невозможно урегулировать ее, пока не будут установлены границы юрисдикции Компании и власти туземного правительства», и затем он столкнулся с дилеммой.

1. Если Компания сможет установить права и фактически возьмет в руки целую страну, она не сможет ввести войска и защищать ее. Если они не овладеют страной, и правительство не сможет собирать свои пошлины, это вновь породит бесконечные споры.
2. Ни падишах, ни наваб, ни оба сразу не удовлетворятся пребыванием подобных гостей; и целый континент, из собственных интересов, может подняться против англичан.

Работу над этой проблемой в действительности, хоть об этом и не было сказано, облегчила жестокость Мир Касима.

8. Миссия Уоррена Хэстингса

В свете споров между главой Патны и навабом стоило хорошенько подумать о личности человека, которому наваб доверял, и послать его к правителю, чтобы он успокоил его: вера в него английского правительства никоим образом не уменьшилась. Для этой цели нельзя было найти более подходящего человека, чем Уоррен Хэстингс, бывший агент Коссимбазара, житель Морадбага, знакомый с обычаями двора Муршидабада. Посланнику даны были следующие инструкции:

Пятнадцатое марта 1762 года

Какое-то время мы видели тревогу или подозрение в поведении набоба, которые мы можем отнести лишь к ложным донесениям и наветам злонамеренных людей; и охваченные желанием успокоить его, - поскольку нам не нужно ничего, лишь только сохранить нынешнее спокойствие на этой земли, и разрешить все споры, и соблюсти условия договора, заключенного между ним и Компанией, - мы сочли нужным направить вас, к кому набоб питает огромное доверие, чтобы вы принесли ему следующие уверения от нашего имени.
В то же время мы будем крайне обрадованы узнать, кто эти люди, что взращивают в нем подозрения. Мы думаем, что некоторые из них могут быть как теми, кто находится под нашей протекцией, так и теми, кто вращается в окружении набоба. Вы можете заверить его, что мы жестоко накажем тех, кто принадлежит нам, когда бы мы ни установили их вину, и настоятельно рекомендуйте ему сделать тоже с его людьми.
Чем скорее вы возьметесь за это поручение, тем лучше, потому что желание искренности между нами и набобом может помочь предотвратить плохие последствия для этой страны.

Вероятно, в этих инструкциях была угроза со стороны губернатора, адресованная оппозиции, но если она и была там, то ее встретили с изрядной долей иронии. Я не думаю, что кто-то раньше заметил предложение, которое мистер Эмьетт отложил «на следующий день собрания», оно поистине было жестокой издевкой в адрес губернатора. Эмьетт торжественно встал с места и сделал заявление:

«Мистер Эмьетт припомнил, что губернатор упоминал, будто двадцать лакхов рупий были обещаны Коссим Али Кауном Совету, но он не спешит выплатить эти деньги, пока не погасит долг перед Компанией. Поскольку так оно и есть, мистер Эмьетт придерживается мнения, что нужно внести в инструкции мистера Хэстингса обязательно добиться обещанных двадцати лакхов, и когда он их получит, то вместо того, чтобы поделить их между членами совета, что подогреет подозрение, будто наше одобрение переворота было куплено, нужно положить деньги на счет компании». Ванситтарт, Холуэлл, Кайо, Самнер и МакГвайр услышали это заявление.

Мистер Хэй торжественно заявил, что обязательство в двадцать лакхов, возвращенное губернатором без разрешения совета, было возвращено без нужных полномочий, и потому он должен настоять на возвращении ему платежа; Джонсон придерживался того же мнения, однако добавил, что «Компания должна ожидать от своих агентов, что они примут и передадут платеж на свой счет». Карнак выдвинул парадоксальное суждение, что только настойчивость в получении выплаты может рассудить проблему, «однако так может быть только для простодушных джентльменов в Совете, которые, вероятно, воображают, что все они получат денежную компенсацию в обмен на субахдари для Кассим Али Кауна, поскольку на самом деле из этой заявленной просьбы вытекает прямо противоположное»

Ответ губернатора дышал благородством, и факты, которые он открыл, сделали честь его принципиальности. Не только он, но и Холуэлл, Самнер, МакГвайр отказались принять предложение Мир Касима выплатить двадцать лакхов. Губернатор после рождения сына получил от наваба вексель на двадцать пять тысяч рупий, и передал его в казначейство Компании. К восьмому февраля 1762 года наваб заплатил шесть лакхов рупий-сикка*, Переданные Провинции же – пятьдесят три лакха обычных рупий. О каком обмане можно говорить? Предложение, выдвинутое ныне, способно только усугубить существующую тревогу. «Надеюсь, - продолжил губернатор, - Эмьетт не придерживается такой точки зрения, но трудно постичь, из каких соображений оно появилось. Конечно, не из беспристрастного взгляда на Компанию или из какой-то убежденности в справедливости требования, потому что он никогда и не намеревался предложить Компании то, что получил при представлении Джаффара Али Кауна Совету и Выборному Комитету, и ни разу не высказывал мнения, что у Компании есть такое право».
Однако большинство решило, что это требование должно быть удовлетворено, и внесли поправку в инструкции Хэстингса. Девятого апреля он выехал и прибыл второго мая в Патну, где надеялся встретиться с Эллисом, однако этот джентльмен отправился в свой загородный дом у Сингиа, в пятнадцати милях от города, и осторожничал, запершись там на все пять дней, которые Хэстингс провел в Патне. Затем Хэстингс поспешил встретиться с навабом в Сасараме. Наваб горячо опроверг недружелюбие или подозрение к англичанам со своей стороны, и пообещал, если кто-либо из его свиты будет заподозрен в подстрекательстве, он накажет его в пример другим.
«Меня печалит, что вы, джентльмены, без причины или следствия, страдаете от подобных подозрений, которые зародились в ваших сердцах, и заявляете мне, вашему другу, о них. Кто-то из вас, кто распускает обо мне дурные слухи, множит клевету и выставляет меня врагом перед вами, - и он вам неизвестен. Жестокость мистера Эллиса на моих глазах, притеснение моих людей, волнение в стране, моя власть, низведенная до презрения по всему Индостану, и препятствия на пути любого начинания Компании в провинции Бихар».
Упрямый характер мистера Эллиса казался в то время единственной трудностью при попытке наладить идеальные отношения с Мир Касимом – трудность, ставшая непреодолимой, из-за факта, который Хэстингс охарактеризовал так: «самые яркие дурные его (Эллиса) поступки встречали одобрение большинства из Совета». В конце концов, миссия Хэстингса не принесла ничего лучшего, кроме хорошего совета двум непримиримым врагам.

*в отличие от обычных, принятых в Ост-Индской Компании, сикка весили больше.

@темы: история, XVIII век, Патна

---

Нашла книгу 1772 года о Британской политике в Индии. Что в ней хорошо - это то, что есть словарик терминов на хиндустани, принятых в английском Бенгале. Сразу чувствуешь себя человеком, как только не думаешь, кто такие буксбундеры и шахбундеры )

@темы: история, XVIII век, Патна

---

Вычитала у Фирминджера сегодня: "Говорят, что по поведению правительства можно судить о сути оппозиции, которую оно провоцирует".
Очень интересная фраза; есть о чем задуматься на сегодняшний день - хотя Фирминджер, конечно, возмущался поведением губернатора Ванситтарта (милый губернатор очень активно играл против своих, но хоть его намерения были понятны - порядок в Бенгале, тем не менее, он не сделал ни единого шага, даже для виду, навстречу своим противникам; хорошо для честного человека, плохо для политика).

Надеюсь, это будет первый и последний пост, хоть как-то затрагивающий текущую политику.

@темы: история, XVIII век, Патна

---

Ричард Энсделл - "Соколиная охота", 1863 год

Альберт Линч - "Ялик"

Не всегда мне нравятся картины из девятнадцатого века про восемнадцатый, но иногда попадаются те, на которые хочется посмотреть не один раз )

@темы: XVIII век, XIX век, Искусство, влюбленные весенние коты