Очень душевная венгерская песня (как я понимаю, донес ее до нас когда-то Бела Барток, когда собирал фольклор бывших имперских владений, и относительно не так давно был сделан перевод на немецкий).
Да и вообще мне нравятся народные песни в исполнении этих товарищей (но больше всего чешская Až já pojedu přes ten les).

@темы: Искусство, тень Бога на земле

---

И последний мой текст с этой ФБ, после которого мне выдали ачивку:

Сейчас перечитала и подумала, что да - ачивка, кажется, очень в тему (похоже, я сильно нанюхалась сыру, когда писала!)
Кстати, о сыре. Так получилось, что на ФБ родили несколько внутрикомандных мемов: natoth принесла "курить герань", в честь любимого занятия капитана Блада, а у нас вышло "нанюхаться сыру" - в честь знаменитой табакерки доктора Ливси )

Название: Остров призраков
Бета: olya11
Канон: Р.Л. Стивенсон «Остров Сокровищ»
Размер: 2908 слов
Пейринг/Персонажи:Джим Хокинс/ОЖП, доктор Ливси, сквайр Трелони, Джон Сильвер, капитан Смоллет, Бен Ганн, Израэль Хендс
Категория: гет, джен
Жанр: ангст, мистика, хоррор, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: проклятие острова сокровищ настигнет даже через много лет. Мертвецы не желают оставаться только в памяти и воюют за последнего из оставшихся в живых, Джима Хокинса
Примечание: встречаются цитаты из Экклезиаста
Предупреждения: в тексте есть привидения, живые мертвецы, сумасшествие, попытка суицида

+++

Ветер завывал в печной трубе, и в незанавешенное окно заглядывала звезда. Кажется, ее имя Эниф, вспомнил Джим.
Эниф, как легкий вздох. Эниф, как прикосновение смерти.
Сон ушел, испарился, как исчезает масло на раскаленной сковороде, и Джим осторожно встал с кровати. Лихорадка не прошла бесследно, и слабость в теле тут же дала о себе знать. Кое-как он добрался до стола, сражаясь за каждый шаг, весь вспотевший, грязный, и тяжело сел. Дыхание сбивалось и кружилась голова: окно, звезда, квадрат бледного света на столе, в котором пряталась чернильница, белеющая кровать — дикая карусель привычных вещей. «Неужели я умираю?» — пришла одна-единственная трезвая мысль, и, точно испугавшись ее, мир встал на место.
Джим нащупал свечу и после нескольких бесплодных попыток, когда кремень и огниво поочередно падали из рук, наконец зажег ее — островок тепла посреди холодной ночи, круг мерцающего света. За окном шумело беспокойное северное море, еще чуть-чуть — и ворвется в лачугу.
Одинокие Оркнейские острова.
Острова, населенные призраками.
Но Джим ехал сюда не за призраками, а за птицами. Где-то за морем его записей с нетерпением ждали — птичьи повадки, рисунки, описание видов; каждый день он тратил на это по нескольку часов, пока лихорадка не свалила его.
Смешно. Он убегал от своих призраков, от главного — неудавшейся жизни, но нашел новых. Кто бы поверил в то, что неупокоенные ходят по земле? Как будто Бог ради забавы мешает времена в этих безлюдных местах, приоткрывая завесу в иные измерения. Иногда незваные гости были так осязаемы, что Джим думал, будто это он призрак, заблудившийся во времени, а вовсе не они.
Раз в неделю на остров приезжал кто-то из рыбаков, чтобы доставить припасы и письма. В первые месяцы одинокого существования Джим ждал, что получит письмо от нее, но леди Малгрэйв, прекрасная Шарлотта, вычеркнула его из своей жизни. Весточки приходили все больше грустные: один друг разорился и уехал, второй сложил голову в Бенгале, знакомые женились и умирали, а некоторые письма возвращались нераспечатанными — Бог весть, что произошло с теми, кто не смог их прочесть. Здесь, на Оркни, в бывшем логове шотландских мятежников, на развалинах монастырей, на обломках пиратских кораблей, рвались последние ниточки с миром настоящим. Где-то там, за горизонтом, люди ходили в гости, суетились, хлопотали о повседневных делах, таких странных и неуместных в тишине Оркни.
Свеча внезапно погасла, и Джим явственно ощутил чужое присутствие, холодное прикосновение ледяного ветра.
Бледный свет стал ярче, как будто невидимая луна выплыла из-за туч. Фигуру, появившуюся из темноты, Джим узнал сразу и чуть не задохнулся.
— Вы... — прошептал он еле слышно, но призрачный собеседник не обратил на него никакого внимания, потому что быстро набрасывал черновик письма, свирепо вымарывая неверные слова. Это был доктор Ливси, его треуголка лежала рядом с чернильницей, его табакерка раззявила свой медный рот, и в нем лежал кусочек сыра. Доктор выглядел молодо, чуть старше самого Джима, но этого не могло быть.
— Я думаю, я напишу им всем, Джим, — произнес он, не отрывая пера от бумаги. — Принеси мне кофе, мой мальчик.
— Он закончился, — Джим облизнул пересохшие губы. — Я... Как вы здесь оказались?
Доктор не слышал его и не видел, потому что поднял голову и посмотрел куда-то за его плечо.
— Что будем делать мы? — переспросил он. — Как и положено джентльменам, бороться. И молиться за то, чтобы все остальные были готовы, когда эти придут.
Невидимый собеседник, похоже, возразил, потому что доктор Ливси усмехнулся.
— Нет, живые не позавидуют мертвым, — уверенно сказал он. — Если мы не сможем, то Смоллет наверняка справится. Я знаю, его не готовили к такому противнику, но он умеет драться. У гидры надо отрубить все ее головы, — задумчиво протянул он. — И вырвать сердце.
Что-то громко стукнуло в дверь, и ветер злобно взвыл за окном. Не было никакого доктора Ливси, квадрат звездного света освещал лишь доски стола. «Это все болезнь, — Джим устало прикрыл глаза. — Или одиночество. Или и то, и другое».
Ветер хохотал, ветер рвал облака в небе, и кто-то захохотал ему в ответ над каменистым островом, словно птица из страшных снов. Джим вновь зажег свечу и поднялся, прислушиваясь к этому нечеловеческому звуку, и на мгновение ему представилась ожившая гравюра: смерть на черном многоногом коне мчится за всадником, только-только нюхавшим розу. Цветы вянут на ее пути, чернеют, превращаются в прах.
Пистолет лежал на своем обычном месте, и Джим зарядил его и сунул за ремень. Интересно, что хотел сказать призрак доктора Ливси? Жив ли он вообще? Уже несколько лет Джим не слышал ничего о старых знакомых.
Опять что-то ударило в стену, а затем послышался легкий, вежливый стук. Не раздумывая, не рассуждая, Джим шагнул к двери и распахнул ее настежь. Он ждал увидеть перед собой рыбака или случайного путника, которого застигла ночь в море, но вместо этого перед ним стояла та, от которой он так долго ждал письма.
«Это морок, морок», — настаивал мерзкий внутренний голос, но Джим не мог отвести взгляда от лица Шарлотты, когда та сняла капюшон плаща. Русые кудри, так вольно выбивавшиеся из прически, очаровательные ямочки на щеках, презрительный вырез губ, морщинка между нахмуренных бровей — все было так знакомо и так мило, что он не мог произнести ни слова.
Они молчали, глядя друг на друга, и Шарлотта дотронулась до его пальцев, все еще сжимавших рукоять пистолета. Рука была теплой и нежной, и сердце ухнуло куда-то вниз и затрепетало от радости: она сама пришла к нему!
Он неловко обнял ее, поцеловал в русую макушку, почти не опасаясь того, что напорется на шпильки, державшие ее прическу. Шарлотта пахла солью, и ветром, и дымом костра, и лишь легкий аромат духов, словно привет из иного мира, напоминал о том, что она все-таки носила титул.
Ветер ворвался в дом, свеча опять погасла. Они вошли внутрь, и Джим запер дверь, пока Шарлотта расправляла юбки, чтобы сесть на узкой лавке. Она не выказывала ни любопытства, ни интереса, словно бывала здесь не раз.
— Ты пришла... — негромко произнес Джим. Он сел напротив, рассматривая ее лицо. Она положила руки на стол, и Джим взял их в свои. Он гладил ее тонкую кожу запястий, ласкал каждую костяшку пальцев, водил большим пальцем по ее ладони, словно хотел запомнить ее узоры, разгадать, куда ведет ее линия жизни. Движения его становились все уверенней, все сильней, она отвечала ему, но по-прежнему не говорила ни слова.
Слабость исчезла, сменилась восторгом и возбуждением. Он целовал ее руки, и плащ упал на пол, когда Шарлотта встала, чтобы прижаться к нему всем телом. Тонкая жилка на ее шее, теплые губы — вся она была его, сегодня и навсегда, пусть это «навсегда» будет длиться только одну ночь.
Вскоре она осталась лишь в тонкой рубашке и корсете, распустила волосы, отстранившись от Джима. У него давно не было женщины, и тело звало и трепетало в предвкушении близости.
Она подчинялась и покорялась ему, и он казался себе варваром, готовым штурмовать крепость, но вместо крепости обнаружившим дивный сад. Она принадлежала ему полностью, и с каждым движением он хотел ее все сильней, хотел стать с ней одним целым, быть вместе не только телом, но и мыслями.
...ее запрокинутое бледное лицо, когда она оказалась на пике удовольствия. Следы от его жестких пальцев на ее ягодицах. Порванная лента на ее рубашке...
Он брал ее три раза в эту ночь, и каждый раз она оставалась все такой же далекой, как будто только постучалась в дверь.
— Зачем ты приехала? — тихо спросил Джим, перебирая ее волосы, и она вздыхала, положив голову ему на грудь, но ответ, который прозвучал, его озадачил.
— Предупредить.
— Предупредить? Меня? О чем?
Она серьезно и грустно взглянула на него.
— К тебе придут еще гости. Они ищут тебя.
— Кто?
— Те, кого ты давно забыл и похоронил, Джеймс Хокинс.
Джим невесело усмехнулся. Мало ли кого он забывал в своей жизни!
— Ты хочешь сказать, что я встречу своих друзей? — спросил он, забавляясь. Глупые причины она придумала, чтобы объяснить свое появление.
— И их тоже, — подтвердила она. — Но сначала — врагов.
— У меня нет врагов, Шарлотта.
— Просто ты их забыл.
— Но...
— Молчи, — шепнула она. — Молчи. Пора спать. Впереди трудные дни. Я любила тебя, Джим. Я вспоминала о тебе. Помни это и будь счастлив.
Он хотел спросить ее, почему она говорит так странно, так непонятно, будто прощается, но усталость сморила его, и темный, неприятный сон накрыл его сознание. Ему снилось, что женщина рядом меняется. Кожа ее становилась медной, натягивалась на скулах, как барабанная шкура, лицо усыхало, а волосы истончались и выпадали. Глаза ее истлели, зубы некрасиво вылезли вперед, и во сне он заплакал от бессилия, потому что не мог остановить разрушение. Она была еще жива и пыталась что-то сказать, но Джим так и не услышал ее последних слов.
Он проснулся около полудня, когда солнце встало над островом. Шарлотты не было рядом. Только прядь волос, обрывок ленты и белесые следы семени на простыне. Пустота и тоска обуревали его сердце: он нашел ее и потерял, и шестое чувство подсказывало ему, что потеря эта уже навсегда, игривая прихоть его разума, который ходил по острию ножа. Приезжала она или нет? Этот вопрос мучил его. По всем законам логики она не могла здесь быть. Кто бы повез ее ночью, одну, на почти необитаемый остров? Как бы она объяснила свой отъезд мужу? Но если ее не было, то Джим сошел с ума. Одержим бесами. Призраками этого острова.
Почему-то его это вовсе не пугало.
На следующее утро он нашел у дверей козий череп, выбеленный ветром и водой. Ночью ему снился капитан Смоллет, который неодобрительно качал головой. Он показывал на юг и обронил лишь два слова: «через неделю».
А потом — снова осенний дождь, печальные крики птиц на берегу и подарок из морских глубин: жестяная коробка с порохом.
Он знал, он чувствовал: что-то опасное приближается. Не надо было слушать песню козодоя в полночь или гадать на бычьем желудке, чтобы понять это. Люди придут или нет? Джим решил, что ждать нужно людей: призракам не нужен ни порох, ни вино. Библия, завернутая в непромокаемую парусину, — еще один дар из глубин моря — поколебала его решение, но он готовился к худшему. На последних, чистых, страницах кто-то выписал девятую главу из книги царя Соломона.
«Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим».
Прошла неделя, и он был готов ко всему, чтобы ни произошло этой ночью. Море было особенно беспокойно, и прилив затопил развалины тысячелетнего монастыря, разграбленного когда-то норманнами.
Джим встретил закат за стаканчиком ореховой настойки, которая гнала сон, как всадник — лошадь. Ружье лежало на его коленях, пистолет — за поясом, бомбы, начиненные порохом и шрапнелью, ждали своего часа на полу: гладкие, круглые, блестящие, словно поросячьи головы, вымазанные в грязи.
Он ждал гостей, и первый гость появился, как только солнце исчезло за горизонтом. Он возник так же внезапно, как Дэвид Ливси неделю назад, на том же месте, и Джим сразу узнал его — Джон Сильвер явился к нему.
Рука старого пирата сжимала кружку, пару раз он обернулся на дверь, как будто ждал незваных гостей. Рядом с ним тоже лежал пистолет.
— Из какого ада ты явился, Окорок? — тихо спросил Джим, поглаживая приклад Коричневой Бесс.
— Кто здесь? — Сильвер не видел его, но говорил спокойно, как обычно. — Это ты, Джейми Бартон? Беги отсюда, если так. Беги, сколько хватит сил.
— Его здесь нет, — после паузы обронил Джим. — Чего ты ждешь, Долговязый Джон? Чего ты страшишься, Тот-кого-боялся-сам-Флинт?
При имени Флинта Джон Сильвер сгорбился и остро посмотрел на Джима.
— Нет? Не совесть же проснулась, верно? Или ты мой ангел-хранитель, который защитит меня от живых мертвецов?
— От живых мертвецов?
Сильвер коротко хохотнул и отпил из кружки.
— Все на этом острове знают о мертвецах, выходящих из моря. Думаешь, почему я сижу здесь один? Мертвая армия Флинта, все, кому я помог отправиться на свиданье с дьяволом. Им все равно, кого убивать на своем пути. Негры вешают на дверях своей хижины особый корешок, и мертвецы не трогают их по ночам, не вламываются в их дома. А мне не помогает никакой корешок, как не помог никому из тех, кто был на Испаньоле.
— На Испаньоле?
— Да. Проклятый корабль, как есть проклятый. Или мы прокляты, я не знаю. Посуди сам, доктор погиб, капитан умер при странных обстоятельствах, болтун Трелони пропал без вести во время ночной охоты. Бена Ганна нашли мертвым. Пираты на необитаемом острове... Никто не продержался до рассвета. Никто, кроме меня. Но если я продержусь, проклятье исчезнет.
— До рассвета... — протянул Джим. — Это не так трудно.
Сильвер хмыкнул.
— Не говори «хоп», пока не перепрыгнешь, Джейми, или кто ты там есть. Ни черта не разберешь в этой темноте. Я видел призраков, и они предупредили меня. И я знаю, скольких гостей мне нужно ждать.
За дверью кто-то зашаркал, поскребся, а потом сильно ударил в нее плечом, и Сильвер переменился в лице.
— Вот и все, — успел произнести он, прежде чем пропасть. — Ты болван, Джейми, что остался со мной.
Дрожь прошла по спине Джима, когда он остался один в тишине и темноте; печаль сжала сердце. Выходит, все, кого он любил, мертвы. Стоит ли бороться за свою собственную одинокую жизнь, если помнит тебя только тот, кто нанял на работу?
А Шарлотта... Лучше бы не было этой последней встречи. Как она сказала? «Будь счастлив»? Смешно.
За окном, на камнях, кто-то зашевелился, и полуобглоданная, распухшая фигура, карикатура на человека, поднялась на ноги. Не раздумывая, Джим распахнул окно и выстрелил в незваного гостя. Тот покачнулся, остановился, будто в удивлении, и шустро заковылял к нему. Пахнуло зловонием и рыбой так сильно, что человек непривычный мог бы упасть в обморок.
Джим перезарядил ружье, но выстрелить не успел: тварь уже лезла в окно, разевая рот, полный острых и мелких зубов. Половины лица у гостя не было, полугнилая кожа висела лоскутом. Красная косынка на голове, выцветшая от воды, напоминала что-то давнее, что-то больное, но некогда было думать.
Джим выстрелил ему в вытекший глаз, почти в упор, но гость лишь ощерился и зашипел. Мушкет с грохотом полетел вниз, и Джим схватил одну из гранат, чтобы быстро поджечь ее; у него было чуть-чуть времени, потому что тварь зацепилась плечом за раму и пыталась вырваться.
Граната в доме — это смерть.
Тварь в окне — это смерть.
Какая из них лучше?
Фитиль короток, нельзя было медлить, нельзя рассуждать. Джим подскочил к твари, и та протянула к нему руку, покрытую рыбьей чешуей, пытаясь схватить. Гость торжествующе булькнул, но Джим затолкал гранату прямиком в раззявленный рот, задыхаясь от запаха смерти. Он задел зубы указательным пальцем и мизинцем. Острая боль заставила его взвыть, пока он откатывался назад, под кровать, чтобы хоть как-то защититься от осколков.
Вспышка! Грохот. Что-то упало сверху и больно ударило по спине, какая-то липкая и вонючая дрянь потекла по рукам, которыми он прикрывал лицо. На мгновение Джим не понял, на каком он свете: так тихо и светло стало вокруг. В ушах запищало, и писк усилился, чтобы оборваться через несколько мгновений.
Он опустил руки и увидел, что свеча опрокинулась, но все еще тлела на столе, среди ошметков плоти и тканей. Рядом с ним валялась нижняя челюсть гостя, с бледным, сероватым языком, в котором копошились личинки, и Джим вывернул наружу весь свой нехитрый ужин.
Безголовый труп безвольно повис на окне. Теперь-то он точно был мертв, и Джим вытер рот чистым подолом рубахи. Он вспомнил, кого единственного убил своими руками, единственного, кто мог прийти только к нему.
Израэль Хэндс. Вернулся через пятнадцать лет, чтобы закончить игру.
Пальцы распухали на глазах, и раны, оставленные зубами, закровоточили. Джим обернул их платком и осторожно достал пистолет из-за пояса. Его счастье, что оружие не выстрелило, пока он кувыркался.
Интересно, что подумает рыбак, когда увидит, что единственное окно дома заткнуто полусгнившей человеческой тушей? Он ткнул Хэндса пистолетом в плечо, но ничего не произошло.
Интересно, что подумает рыбак, если увидит, что кроме полусгнившей туши в доме еще один труп? Кисло-горький вкус стали обжег язык, когда Джим засунул дуло пистолета в рот. Он зажмурился. Все безнадежно в этом мире, все пустое. Незачем жить.
«Неправда», — словно дуновение ветра, послышался издалека голос Шарлотты, словно шелест травы под ногами.
«Смерть отравляет тебя», — прошептала она.
И совсем тихо: «Скоро рассвет. Самый страшный час ночи истекает».
Очень медленно он опустил руку с пистолетом, и самые верные слова, что были написаны неведомой рукой на Библии, пришли к нему.
«Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву».
Джим проговорил их два раза про себя, словно попробовал на вкус, и вдруг почувствовал, что тяжесть, давившая на душу, исчезла. Не опасаясь больше ничего, он встал и отодвинул дверной засов.
Свежий воздух заполнил его легкие. Звезда Эниф (Эниф — как надежда, Эниф — как вздох облегчения) глядела на него с высоты. Но ему было не до того, потому что на берегу стояли шестеро, и они ждали его.
— Спасибо, мой мальчик, — сказал ему Ливси. Доктор, как всегда, был подтянут и спокоен. У его ног лежал саквояж, словно он собирался на вызов.
— Ты мог бы сделать все аккуратней, — капитан хмуро постукивал тростью о землю.
— А по-моему, все вышло прекрасно! — возразил Трелони. — Жалко только, что слишком поздно, джентльмены! И ваши письма, Ливси, пропали.
Бен Ганн застенчиво вздохнул. Сильвер усмехнулся. Шарлотта не говорила ничего. Она стояла поодаль и, кажется, даже не смотрела на Джима.
— Вы все ведь умерли? — он вовсе не хотел знать ответ на этот вопрос, но не мог его не задать.
— Да, это так, — ласково ответил Ливси. — Но не надо печалиться. Смерть не властна над дружбой.
— И над любовью, — добавил Трелони.
— И над долгом, — вставил Смоллет.
— И над памятью, — неожиданно подал голос Сильвер.
Все они были не такими, какими помнил их Джим. Моложе, светлей, одухотворенней — вот верные слова. Сердце защемило, потому что ничто нельзя вернуть назад, но как много он бы отдал за то, чтобы вернуться.
— Мы еще встретимся, в другом месте и в другое время, — пообещал ему доктор. — Все на свете возвращается сторицей.
От одежды Джима все еще мерзко разило, но он уткнулся в свой локоть, потому что недостойные мужчины слезы навернулись на глаза. Слезы эти уносили все тревоги, очищали душу, и когда он, справившись с рыданиями, смог вновь взглянуть на то место где стояли его призраки, там было пусто.
Небо на востоке посветлело, и звезды меркли, потому что пришло время рассвета: время начинать все заново, время черпать новые силы.

@темы: ФБ, монолит снов

---

Анонсъ, анонсъ!

А мы тут с другом в воскресенье так упоролись, что сочинили историю времен колониальной Ост-Индии, сразу после Семилетней войны, и, что хуже всего, я навела друга на мысль нарисовать комикс на эту тему (рисовать придется не мне ^^))). Там будут редкоуты, индусы, джунгли, змеи, любовь и один безответственный, но обаятельный юноша, помощник хирурга. Комикса, конечно, еще нет, внятного сценария, который на моей совести, тоже, но есть набросок главного героя, который мне разрешили выложить ))

Вот тут

Длинноволосый и стриженый он оттого, что в Индии чересчур жарко.
Надеюсь, что эта странная прихоть фантазии будет доведена до конца и увидит свет.

@темы: XVIII век, монолит снов, Семилетняя Война

---

Томас воспитывает своего друга Уолтера У. и пишет ему поучительные истории. Да, я забегаю вперед, это апрельское письмо.

Бумага номер 2, содержащая несколько заметок о моряках, которые носят волосы, связанными в хвостик или заплетенными в косу.

Или трактат о вшах (Томас не любит длинные волосы, да)

Моряк с такой прической кажется мне весьма обходительным человеком, ведь хвост, спадающий с его головы на спину, служит прекрасным мостом, по которому огромные вши могут выступить из Головного лагеря, когда голова уже слишком загущена ими, и разгуляться на просторных пастбищах рубашки, жилета и в паху подштанников.
Хвост также представляется мне прекрасным бакштагом, потому что он не только жестко крепит голову, но и позволяет дотянуться до всех частей тела. Когда вши роятся на голове – их основное гнездо там, но когда они спускаются вниз по хвосту и разбегаются в разные стороны, их гнездо расширяется от головы до ступней.
Кудряшки матросы тоже, бывает, заплетают в косички, чтобы они прилегали к голове, точно рейлинги к мачтам; те, кто оставляют свои локоны, очень благосклонны к своей семье вшей: так как их волосы обычно длинны, то при каждом кивке несколько дюжин насекомых меняют свое место; и шейный платок, и куртка помогают семье разрастись.
Взять хорошую копну густых волос, которая весит три унции, если ее состричь. Помыть ее и вычесать вшей отдельно: их вес составит не менее полторы унции.
Есть на нашем корабле один матрос, который ест раз в месяц жирную курицу. У него на голове шапка густых волос, и вши плодятся так резво, что каждый день он наполняет ими чайную чашку до края; курица ест их столь алчно и с наслаждением, что после девяти дней такого питания ее уже можно варить и подавать к столу.
Голова моряка полезна и изготовителям лент; как часто бывает, на голову он наматывает столько ленты, что хватило бы покрыть расстояние от Англии до Ньюфаундленда. Так что, когда он подвяжет свои волосы лентой, чтобы они наконец выглядели, как коса, больше похоже, будто кто-то отрезал половину грот-брам-стеньги, затем последовательно завернул ее в куски полотнища, и в таком виде воткнул в затылок.
Я слышал о моряке, чей хвост попал в блок, и когда начался отлив, ему оторвало голову. А еще о другом, кто носил длинные и распущенные волосы; они лезли ему в глаза, когда он поднимался по вантам, он поднял руки, чтобы отвести их, но потерял опору, упал на вант-путенсы и сломал себе шею.
Когда я жил в Лондоне, на Пэнтон-стрит, у меня был слуга, который все порывался заплетать свои волосы в косичку, мне пришлось его прогнать, и вскоре я услышал, что он ушел в солдаты.
Как говорят старики, птицы держатся стаями. Когда я жил на суше, у меня не было друзей, которые бы носили хвост или косу; когда я размышляю о тех, кто так делает, у меня лишь две мысли: либо они бандиты, либо дураки.
Все люди носят прически, какие им подскажет прихоть, за исключением некоторых профессий: солдаты и несвободные люди. Я не знаю, когда появился обычай заплетать косы, но знаю, что мы не родились с хвостами. Полагаю, что во время следующей войны в моде для моряков будет не бриться и носить длинные бороды, заплетенные в косички. У них будет особое предназначение, если кого-то отправляют на квартердек наказать: помощник боцмана схватит не за воротник рубахи, как сейчас, но за косички, чтобы удержать во время взбучки.

Забавные истории из Английской гавани

Про пьянство

Наняли здесь шестерых. После двух недель на берегу юнга (но не мальчик) сильно напился перед завтраком. Капитан заметил это, отослал его в эллинг, заковал в кандалы, а на следующий день выписал ему дюжину плетей и выгнал. Потом он привел другого матроса, но не успело пройти и месяца, как его тоже прогнали за пьянство.
Помощник кока тоже был уволен за этот грех, но он пошел несколько необычным путем. Он напился и среди ночи пошел в конюшню, оседлал коня капитана и поехал в винную лавку в Фалмуте, что находится в двух милях от доков.
Конюх, по прозвищу Герцог Дорсетский, потому что служил у его Светлости, когда тот был посланником в Париже. Этот конюший герцог частенько бывал навеселе, и, в конце концов, оказалось, что он устроил винный погребок в конюшнях и хранил ром во дворе, где стояли конюшни; он прятал бутылки с ромом в связках сена и соломы, которые ему давали для лошади. Он действительно проносил ром в доки следующим образом: надрезал большую тыкву и клал внутрь флягу с горячительным. Горячительное он продавал людям с брига Реквием и с военного шлюпа Спенсер, которые жили здесь во время ремонта кораблей. Его конюшни были очень удобным местом для таких делишек, сеновал наверху оказался хорошим складом для маленьких привычек. Но из-за того, что он желал расширить свое дело, все обнаружилось, его погребок разгромили, герцога высекли и отстранили от должности конюха.
Вестовой в кают-компании напился, и в кладовой облегчился на узорчатую скатерть первого лейтенанта, а наутро, когда протрезвел, начисто вытер свою задницу ее краями.
У нас был мичман, который пьяным спрыгнул с верфи, и был на волосок от того, чтобы утонуть. У нас был джентльмен, помощник мастера, который ввязывался в такое количество пьяных и скандальных историй, что его уволили со службы, и теперь он – простой матрос на полубаке Саутхэмптона.
Один из наших помощников хирурга облегчился в бочку, откуда все брали свежую воду, и в наказание ему сделали жилище из лиселя, одна половина которого была над верфью, вторая – над водой, и он должен был жить там четырнадцать дней.

Что-то мне очень захотелось поисследовать корабельную гигиену.

@темы: история, XVIII век, Дневник Аарона Томаса

---

Вчера искали материалы по Ост-Индии, и  Киб внезапно нашла прекрасного, но крайне малоизвестного британского художника восемнадцатого века - Тилли Кеттла (Tilly Kettle), 1735 - 1786.
Странная судьба: потерпеть неудачу в Лондоне, уехать в Индию, заработать там денег, вернутся домой, жениться, разориться, рваться назад в Индию, но вместо этого таинственно исчезнуть в Сирийской пустыне (по слухам). Но портреты у него удивительные и достаточно необычные.

Много картинок

Brownlow North (1741–1820), future bishop of Winchester, 1762-1763

Eleanor Francis Grant, of Arndilly


Portrait of Mrs. Yates as Mandane in `The Orphan of China, 1765

Sons of the Nawab of Arcot, 1770

Shuja-ud-daula, Nawab of Oudh, 1772

The Third Panchen Lama Receives George Bogle at Tashilhunpo, oil painting, c. 1775

Colonel John Fortnum and Family, 1775

Dancing Girl, 1776

Portrait of Anne Howard-Vyse, 1780

Eliza and Mary Davidson, c. 1784

Portrait of two children in eastern costumes


Warren Hastings

Dancers

Portrait of Admiral Samuel Pitchford Cornish

Nawab Shuja-ud-Daulah and his heir Mirza Amani,


Portrait of and Officer of the East India Company

Portrait of and Officer of the East India Company


Shah Allum Mogul of Hindostan reviewing the East India

@темы: история, XVIII век, Искусство, Ост-Индия

---

Название: Налей мне рому, Дарби!
Бета: olya11
Канон: все пиратские каноны, но больше всего «Остров Сокровищ» Р.Л. Стивенсона
Размер: 370 слов
Персонажи: ОМП, упоминается Дарби МакГроу
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: У пирата, как у кошки, девять жизней и даже больше.
Примечание: «Дарби Макгроу! Дарби Макгроу! Дарби, подай мне рому!» — последние слова капитана Флинта.
Предупреждение: богохульство

+++

Говорят, у кошек девять жизней, но, клянусь последней каплей рома на земле, у пирата их больше.
В первый раз я умер в проклятой Англии от голода. Надеюсь, теперь король мучается в аду, вновь и вновь подыхая от того, что набил свою утробу незрелыми яблоками. Хотел бы я посмотреть, как он корчится и пытается исторгнуть отравленные фрукты, но на белый свет ничего не выходит, кроме воды и тонкой струйки дристы. Выпьем же за старую добрую Англию, где человечье мясо стоит дешевле птицы и говядины! Налей мне рому, Дарби!

Вторая смерть настигла меня в Вест-Индии. Она пахла гнилью и кровью, она заливала луженый свинец в горло, после ее поцелуев зудело все тело и мочиться приходилось огнем. Я лежал среди мертвецов, и негр-могильщик хотел снять с меня одежду, но я восстал из мертвых, словно наступил Судный день, и воришка занял мое место с проломленной головой. Не знаю, кто хоронил эту кучу дерьма, и не хочу знать. Выпьем же за Королевскую Вест-Индию! Если есть ад на земле, то только там.

Смерть обернулась боцманом со «Змея» в третий раз. Золото, ром, игра и неосторожное слово причиняют вместе немало вреда — куда там горящей бочке с порохом! Знаешь ли ты, Дарби, как легко можно выпустить кишки собеседнику? Плесни мне рому и послушай: я видел, как юнга собирал свои потроха руками, скуля и молясь, и кровь сочилась между его пальцев. Боцман со «Змея» разбил мне голову, пробив висок, но я-то живучий и видел потом, как его отрубленная голова, исклеванная птицами, болталась на бушприте. После того, как мы выкинули ее в море, за нами целый день плыли акулы: больше всего эти твари любят падаль.

Много, много раз я помирал, Дарби. Налей мне еще, выпьем за глупую смерть и слепого Бога!

Когда я дох от лихорадки, я думал о Нем. Что, если он ходит среди нас, а, Дарби? Бог, который сошел с ума. Этот Бог любит кровь и мучения, алчность и рабство. Я звал Его, когда все мои померли, но Он не услышал. Лей мне больше, я хочу выпить за Его милость к ним!

Знаешь, что бы я сделал, если бы встретил Его, Дарби? Нет? Я вынул бы нож и перерезал Ему глотку, как мичману с «Неутомимого».

Нет разницы, кого убивать, Дарби, если смерть выжгла тебя изнутри. Налей мне рому!

@темы: монолит снов

---

Интересная работа Мэри Реннер из Института Морской Археологии "Внутренние помещения торговых кораблей восемнадцатого века".

@темы: Быт, XVIII век, учебное, Колониальная Америка

---

Издалека подумали, что это памятник собаке или какой-то многоножке; что еще можно встретить в спальном районе на проспекте Ветеранов среди хрущевок?

Но внезапно это вовсе барочный младенец.



Очень, очень неожиданно )

@темы: а жизнь продолжается!

---

Как команда Библиотека Приключений женила Смоллета )) В первый раз.

Название: Тайные узы
Бета: olya11
Канон: Р.Л. Стивенсон «Остров Сокровищ»
Размер: миди, 4521 слово
Пейринг/Персонажи:Александр Смоллет/ОЖП, всякие разные персонажи, упоминается Сильвер
Категория: гет, джен
Жанр: повседневность, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Даже если вы самый пунктуальный и правильный человек, судьба преподнесет вам несколько сюрпризов. Капитан Смоллет сватается, но женится не на той, на ком собирался. Новобрачная хранит тайну, о которой и не подозревает сама.
Скачать: Тайные узы

+++

Часть первая. Александр Смоллет и удивительные встречи

По обыкновению, после утреннего бритья капитан Смоллет мурлыкал под нос старую детскую песенку, пока его слуга готовил выходное платье; однако вопреки своим привычкам сегодня капитан уделил немало времени своему отражению в зеркале. Объяснялось выходящее из ряда вон событие просто: настал тот переломный день, который всегда означает, что прежней жизни пришел конец и уже ничего не останется таким, как прежде. Если говорить совсем коротко, то сегодня капитан наконец решился сделать предложение дочери богатого владельца лондонской красильни; он ухаживал за ней пару лет и смел надеяться на то, что ему не откажут. Он был так поглощен мыслями о грядущем сватовстве, что совсем не замечал странного выражения лица у слуги: чем дольше тот чистил камзол, тем становился мрачней.
Надо сказать, что Александр Смоллет предпочитал вести аскетичный образ жизни. Брат его уверял, что во всем виноват прадедушка, ярый пуританин, и даже кровь трех поколений не смогла погасить правильность и некоторую упертость, унаследованную с тех времен, когда одеваться ярко и веселиться много означало чудовищно грешить.
Именно из-за аскезы Смоллет откладывал деньги на черный день, предпочитая экономить на всем, кроме книг по навигации и оружия, и из-за аскезы он всегда останавливался в Лондоне в таверне «Красная крыша»: кормили здесь сытно, пусть и невкусно, топили плохо, зато брали недорого. К сожалению, не так давно умер хозяин «Красной крыши», и его вдова с перепугу вышла замуж за первого встречного. Вместе они принялись рьяно славить Бахуса, и оттого хозяйство несколько пришло в упадок. Самым неприятным было то, что в доме расплодились крысы и клопы, и если от последних можно было избавиться окуриванием постели перед сном и чарками с водой под ножками кровати, то на крыс не действовало ничего. Одна из них, видимо, посчитала, что парадный камзол капитана Смоллета пахнет салом, и прогрызла ночью в сукне большую дырку. Эта неприятная находка и отравила настроение слуги, который не знал, как сказать своему хозяину об этом; обгрызенные пуговицы на обшлагах казались уже сущей мелочью.
— Подай мне камзол, Джон, — коротко обронил Смоллет и встал из-за стола. Он с удовольствием потянулся и взял в руки трость. Пока слуга медлил, капитан сделал несколько фехтовальных выпадов и, поразив воображаемого противника тростью в самое сердце, повернулся к Джону, вопросительно приподняв правую бровь.
— Э-э-э, — протянул тот, стараясь выиграть время. — Сэр, может быть, вы оденете мундир? Он очень вам к лицу. И наверняка проветрился за ночь.
— Мне не нужен мундир. Мне нужен мой камзол. Он у тебя в руках.
Слуга глубоко вздохнул и с отчаяньем утопающего, глядя на темно-зеленое сукно, заявил:
— Я боюсь, что его испортили, сэр.
— Испортили? — недоверчиво переспросил Смоллет и взял камзол в руки. Дыра бесстыдно щерилась нитками.
— Выпорю. Плохо следишь за вещами. Пора бы уже научиться, — пообещал сурово капитан, и Джон мысленно вытер пот со лба; если хозяин начинал угрожать столь многословно, это означало, что он не сердится. Может быть, он даже рад отсрочке? Сам слуга вовсе не желал, чтобы капитан женился. Ему не хотелось, чтобы какая-то женщина, пусть и самая лучшая, перекроила их привычную жизнь.
Капитан подошел к окну и заложил руки за спину. За мутным стеклом серело тусклое утро, и разносчик молока громыхал своей тележкой.
— Я думаю, мисс Уильямс вряд ли оценит мой внешний вид, — мрачно заметил Смоллет. — В прошлую нашу встречу она говорила, что в мундире я похож на Мафусаила.
Джон тактично промолчал. Мисс Уильямс, по его скромному мнению, вообще не отличалась умом и изысканными манерами, хотя денег у ее отца было немало.
— Боюсь, если я появлюсь перед ней в таком виде, она мне откажет, — продолжил капитан. — Значит, нужно...
— Не жениться? — радостно выпалил Джон и, как оказалось, промахнулся.
— Сходить и поискать готовое платье, — взгляд, которым Александр Смоллет смерил слугу, можно было проткнуть пару-другую врагов, заморозить кружку рома и одновременно поджарить яичницу. — В конце концов, днем раньше, днем позже — какая разница. Время у меня еще есть.
Джон сдержал вздох и больше ничего говорить не стал. Того и гляди, попадешься под горячую руку!
После скромного завтрака (ничего лишнего: поджаренный хлеб, кофе и яйцо в мешочек) Смоллет отправился по делам, перед этим строго-настрого наказав слуге не валять дурака. Настроение у капитана было под стать погоде: с каждой минутой портилось. В конце концов, мысленно рассуждал он, с кем не случается досадных мелочей? Вот, например, прекрасный пример, что не надо сдаваться обстоятельствам, напомнил он себе в утешение: как-то раз ветер опрокинул на бак жаровню, кофейник и ящик с дюжиной бутылок рома с камбуза. На баке стоял боцман. Услышав звон разбитых бутылок, он наплевал на угли, прожегшие ему одежду, и первым делом схватил кофейник, а потом плюхнулся на живот. Кофе отправилось за борт, а ром — на его место. Впрочем, большая часть рома попала боцману внутрь... Смоллет крякнул, почувствовав, что рассуждения завели его куда-то не туда, и вспомнил, что позже судовому врачу пришлось лечить половину команды, которая облизывала доски, пропитанные ромом, а ему самому — писать приказы о том, сколько кому розог выдать и следить с квортермейстером, чтобы все было исполнено по справедливости.
Он честно принялся перебирать в памяти приличные способы победить разумом обстоятельства, но в голову почему-то приходило такое, чего точно не стоило рассказывать лишний раз никому, не знакомому с морской службой.
— Будь оно все проклято, — буркнул под нос окончательно расстроенный капитан и остановился перед лавкой книготорговца.
К счастью, ни одному человеку в подлунном мире не дано узнать тот миг, когда накатанная колея жизни внезапно вильнет и уведет в такие дали, где уже сложно представить, как ты жил прежде. К счастью, потому что каждый склонен держаться привычного течения и бежать от треволнений. Совсем мало о прихотях судьбы думал сам капитан Смоллет, ведь, как разумный человек, он не верил в случайности и расписал свое бытие до мелочей. Даже мысль о том, что чаще всего Бог любит посмеяться над человеческими планами, его никогда не посещала.
Судьба открыла дверь лавки и явилась перед ним под маской роскошно одетого джентльмена. За ним безмолвно следовал слуга-негритенок, почти незаметный в темном проеме двери.
— Ба! Кого я вижу? — джентльмен остановился на крыльце и уставился на Смоллета. — Дорогой друг, вы ли это? Александр Смоллет?
— Положим, — капитан покрепче расставил ноги, точно готовился к нападению. Джентльмена он припоминал смутно: кажется, это был сын знакомого его матери, человек, якшавшийся с живописцами. Или же он сам живописец?
— Неужели вы не узнаете меня? Я — Уильям Роу. Помните, пять лет назад, в Пойнт-мэнор, мы с вами беседовали об искусстве? Вы высказали тогда очень интересную мысль о рационализме в изображении людей, и я не мог не использовать ее в своих гравюрах. Благодаря вам мне удалось подняться, и мои работы попали в «Склад джентльмена». Только благодаря вам! Может быть, вы пообедаете со мной? Я угощу вас, — не слушая возражений Смоллета, джентльмен обратился к негритенку. — Адольфус, отнеси эти книги домой. Я приду к трем, чтобы успеть на вечер.
Мистер Роу обезоруживал своей бестолковостью и энергией, и волей-неволей капитан забыл о намерении найти готовое платье. Кроме того, ему было неудобно отказывать человеку, который столь искренне хотел отплатить за давнюю услугу. Пусть Смоллет и вовсе не помнил, что он говорил много лет назад (гораздо больше он сейчас удивлялся тому, что вообще открывал тогда рот), но такие порывы, правильные порывы, он в людях ценил.
Местом для обеда Роу выбрал недавно открывшуюся кофейню, хозяин который явно завидовал блеску парижского «Прокоп». Цены здесь ошеломляли, буквально сбивали с ног неподготовленного человека, и капитан чувствовал себя не в своей тарелке, еле-еле поддерживая разговор. Спасало его только то, что мистер Роу не нуждался в собеседнике и со свойственным многим творческим личностям тщеславием непринужденно рассказывал о своих дальнейших планах, изредка вставляя ремарки о каких-то людях, которых, как он думал, Смоллет мог знать.
Посреди его рассказа о поездке в Рим часы пробили три, и капитан облегченно вздохнул про себя, когда собеседник прервался на полуслове.
— Черт побери, — озабоченно произнес тот. — Кажется, я немного задержался. Как быстро летит время за хорошей беседой.
Капитан кивнул и отодвинул чашку с кофе, из которой он героически прихлебывал почти три часа. Вводить знакомого в излишний расход ему не позволяла совесть, а тратить свои средства — экономия.
— Я рад был с вами встретиться, Смоллет, — экспрессивно заявил мистер Роу. — Возьмите мою карточку. Вы же еще долго будете в Лондоне? Обязательно зайдите ко мне. Почти каждый вечер после шести я дома.
Карточка с легким стуком легла на стол перед Смоллетом. Капитан встал и протянул руку для рукопожатия.
— Я тоже рад... — начал он, но закончить ему не довелось. Кто-то из посетителей наступил на хвост собаке, дремавшей у камина; несчастное животное взвизгнуло и цапнуло первую попавшуюся ногу. Сопровождаемая проклятьями, она получила хороший пинок в бок и спешно ретировалась прочь, да вот беда — на дороге ей попался мистер Роу, неудачно сделавший шаг назад. С ругательством, совсем не приставшим изысканному художнику, он не удержал равновесия и, как-то неудачно крутанувшись на правой ноге, оказался на полу.
Капитан быстро наклонился к нему:
— С вами все в порядке?
— Да, — сдавленно, но преувеличенно бодро заметил Роу. — Помогите подняться.
Он оперся на руку Смоллета, попробовал встать и охнул.
— Кажется, я не могу встать. Лодыжку словно проткнули! Что же теперь делать?! — голос его взлетел на несколько регистров, словно сигнальный горн.
— Вы ее сломали, — предположил капитан. — У моего второго лейтенанта было так. Надо показаться врачу. Вот и все.
— О нет, вы не понимаете! — Громкий голос Роу поневоле привлек посетителей кофейни, и не меньше десяти человек с интересом прислушались к страданиям джентльмена. — Сегодня я должен отправиться к... В одно важное место. Найдите извозчика.
Страдалец закатил глаза. Кажется, ему было приятно чувствовать себя в центре внимания. Капитан хмуро подумал, что планы на день, кажется, летят в тартарары, но ничего не сказал.
Извозчик нашелся на удивление быстро, и когда мистера Роу с предосторожностями перенесли в экипаж, Смоллет решил, что его христианский долг на сегодня выполнен. Он собрался было откланяться, тщательно разъяснив кучеру, куда везти больного, но Роу открыл глаза и взял капитана за руку.
— Поедемте со мной, друг мой, — попросил он, и, пока Смоллет не успел возразить, добавил угасающим голосом: — Вы мне очень нужны, поверьте...
Слишком много зевак собралось вокруг, и капитан, стиснув зубы, покорился. Христианское смирение в его душе иссякало, но усилием воли он сдерживал свое недовольство.
Роу не отпускал его руки и во время поездки и после долгой паузы, когда кофейня осталась позади, чуть слышно заговорил:
— Я понимаю, что испытываю ваше терпение, Смоллет... Но, кажется, мне нужно попросить вас еще об одном одолжении. Конечно, вы вправе мне отказать. Но я слишком долго к этому шел...
— Что вы еще хотите? — голос Смоллета звучал чересчур отрывисто.
— Прошу вас, сходите сегодня на ужин в один почтенный дом. Я передам вам письмо.
— Что за дом?
— Дом советника одного из Вест-Индских губернаторов. Мы договорись с ним, что я поеду с ним, в те края, рисовать животных и птиц. Он обещал выбить мне хорошее жалование, и сегодня я должен быть у него, чтобы окончательно скрепить договор. Поверьте, — Роу сильнее сжал руку Смоллета, — сегодня должна решиться моя судьба! Если я просто пришлю письмо со слугой, он наверняка решит, что я пренебрегаю его предложением, отговариваюсь... А вы столь приличный человек, из хорошей семьи... Вас он послушает.
— Вы бредите, — с отвращением проговорил капитан. — Не надо додумывать за других, Роу.
— Я прошу вас... Это очень важно для меня.
— Я не могу. У меня другие дела.
— Разве помочь умирающему — не повод их отложить?
— Бросьте, Роу. До смерти вам еще далеко.
— О, нет! Вы обрекаете меня на нищету, Смоллет. Неужели вы настолько жестокосердны?
— Терпеть не могу, когда мной пытаются манипулировать, — с раздражением отрезал Смоллет и отодвинулся.
— Ради всего святого! Хотите, я вам заплачу? Или, может быть, устроить вам подписку на ежемесячный журнал? Или я познакомлю вас с адмиралом сэром Чарльзом Ноулзом... Недавно я рисовал его портрет и могу замолвить за вас словечко.
— Я знаком с ним. Прекратите рыдать, словно торговка, Роу! Мне не нравится, что вы выжимаете из меня долг; мне не нравится, что я вас слушаю; и мне не нравится, что я понимаю: как джентльмен и офицер, я обязан выполнить вашу просьбу. Я не привык лукавить и скажу вам прямо, — в голосе Смоллета пробивалась усталость, — я отвык от светских застолий; я забыл, как нужно вести себя на берегу, и каждая бестолковая беседа отнимает у меня год жизни. Я отнесу ваше письмо, пропадите вы с ним пропадом, но больше на меня не рассчитывайте.
— Я знал, что вы не откажете другу, — проникновенно признался Роу и прижал пятерню к груди. — У вас доброе сердце...
Остаток дня он рассыпал комплименты душевным качествам капитана, и когда Адольфус наконец ввел в комнату врача, Смоллет даже успел немного поверить в свою исключительность. Впрочем, это не помешало ему распрощаться с мистером Роу как можно скорей и с письмом для советника покинуть этот безалаберный дом.

Часть вторая. Эмили Льюис и эротический трактат

В тот день с самого утра собирался дождь, но, несмотря на это, мне хотелось выйти в сад и покачаться на качелях с томиком стихов или интересной книгой. Я бы так и сделала, если бы не Нэнни — она страшно боится, что я простужусь, заболею и умру. «Этот гадкий Лондон!» — говорит она с таким ужасом, словно его построил дьявол, а не люди. Мне тоже не нравится город и не нравится Англия, но, должно быть, дело в том, что здесь не хватает ярких красок: ни глубокой синевы неба, ни прозрачности моря, ни золотого песка, ни разноцветных птиц и цветов в саду... Все здесь чужое, непривычное, блеклое. Как будто некий художник начал рисовать картину, а потом разозлился на то, что у него начало получаться, а смыть до конца почему-то не смог. Мне не хватает и пения рабов по вечерам, и утреннего травяного чая, и того, как солнце встает за скалой, поднимающейся из середины залива... и еще тысячи вещей, которых здесь нет. Отец знает о моих горестях, но на все у него одно утешение: «так хочет Бог, Эмили; нам суждено страдать», а маме я даже не пытаюсь рассказывать — уж она-то счастлива, что уехала с Островов. Не понимаю, разве ей не нравилось дома?..
Друзей, чтобы ходить в гости, я пока еще не завела. Здесь нужно преодолеть массу всяких условностей и препятствий: ни в коем случае не заговаривать ни с кем первой, потому что я не знаю, как к кому должно обращаться, ни в коем случае не беседовать со слугами по той же причине; на обеды отец ходит только к скучным людям, и интересы моих сверстников, которые там бывают, тоже не отличаются разнообразием. Ко мне относятся в лучшем случае как к дикарке, к бедному ребенку: ах, волей судьбы он родился в заморских краях, да еще и говорит с акцентом и не знает, что сейчас обсуждать принято и как себя нужно вести. Какой ужас! Конечно, если бы вы сами большую часть жизни провели на острове, где кроме ваших родителей белых людей всего четверо, посмотрела бы я на ваше поведение в Лондоне!
А еще моя беда в том, что я слишком тихая. Все остроумные (как я думаю) ответы приходят мне в голову слишком поздно, когда все окружающие уже потеряли ко мне интерес. А с другой стороны, это и хорошо: если бы они узнали, что у меня в душе на самом деле, вряд ли кто-то захотел бы со мной даже разговаривать. В самый первый раз, когда к нам пришла гостья со своей собачкой в платьице и с бантиками (да-да, именно собачка была в платьице и с бантиками, хотя платье у миссис шил тот же портной), я подумала, что зверек заболел, и зачем-то выразила соболезнования вслух. Всем было очень неудобно, особенно отцу. Так что оно и к лучшему, пусть уж я буду паинькой без друзей. Да и умеют ли здешние дружить?
После завтрака Нэнни задремала; вязание выпало из ее пухлых темных рук, и я осторожно положила его на стол, чтобы кошка не распустила чулок, пока будет играть с клубком. Дождь так и не начался, хотя сильно стемнело, и, крадучись, я вышла из дома. В столовой готовились к обеду, матушка с упоением носилась из кухни в столовую, пытаясь уследить за всеми служанками сразу; отец работал наверху, окна его кабинета выходили на другую сторону. Меня мог заметить только мистер Грей, наш садовник, но его я не боялась: он часто любил повторять, что в чужие дела «не лазит».
С собой у меня было сочинение мистера Клеланда, которое отец прятал в дальнем углу шкафа. Темно-синяя сафьяновая обложка и золотая надпись «Фанни Хилл: история женщины для утех» давно меня очаровали. Мне казалось, что там будет история девушки вроде меня, одинокой, непризнанной, которая стала актрисой: ведь утехи — это развлечения, не так ли?
...По правде говоря, даже и не думала, что можно писать такое. Пока я читала первую главу, заморосил мелкий дождик, но очнулась я только тогда, когда скрипнула калитка и послышались чьи-то уверенные шаги по дорожке. В ужасе я выронила книгу, перепугавшись, что меня сейчас застанут врасплох, и она, точно прыткая лягушка, отскочила в сторону с жутким шумом. Книга раскрылась, и я затаила дыхание, потому что вначале там была очень неприличная гравюра (вообще, я и не думала, что среди белых джентльменов и леди делать подобные вещи по-всякому тоже распространено, как и в Вест-Индии). Страница с ней замерла и мягко перевернулась.
Шаги прекратились, а потом кто-то решительно отвел кусты и шагнул к моему убежищу, и я увидела пожилого и хмурого человека. Наверное, он думал застать садовника или служанку, потому что какое-то время недоумевающе смотрел на меня, а я на него, постаравшись унять волнение.
— Кхм, — наконец прервал он молчание. — Извините за вторжение. Я хотел увидеться с советником Льюисом. Признаться, думал, что здесь будет кто-то, кто может меня ввести в дом. Или представить.
Незваный гость заметил книгу на земле и наклонился, чтобы поднять ее. Я не могла ему помешать, корсет мешал мне схватить проклятое сочинение первой! Все, что мне пришло в голову: страдальчески охнуть, схватиться за грудь и упасть на траву. Он пробормотал какое-то ругательство, но все же мне удалось его отвлечь.
Когда незнакомец склонился надо мной, я наконец смогла его рассмотреть. Красивым я бы его не назвала: ни благородства облика, ни белизны кожи (пудры на нем совсем не было), какие-то рубленые черты лица. Единственное, что мне в нем понравилось, — глаза, но смотрел он на меня странно, без интереса.
— Я отнесу вас в дом, — это прозвучало так устало, что я даже разозлилась: можно подумать, он каждый день носит на руках девиц! Может быть, он тоже такой, о которых написано в книге? При этой мысли мне стало жарко, и я почувствовала, что горю. Незнакомец тоже смутился, отвернулся и легко поднял меня на руки.
— Не врежьтесь в дерево, — слабым голосом посоветовала я. Почему-то хотелось его позлить.
Он с шумом фыркнул, как бык на плантации мистера Парсонса, но ничего не ответил.
Изображать слабость на весу оказалось нелегко: я все время боялась упасть, кроме того, шел безымянный гость как-то враскачку: он напоминал одного из тех капитанов, что время от времени останавливались у нас пообедать — но те были веселыми, а этот выглядел так, словно хотел побыстрей от меня избавиться. Из чувства противоречия я ухватилась за его ворот, но под пальцы попал шейный платок, и с ужасом я поняла, что он рвется. Порвать шейный платок незнакомому мужчине, гостю отца, да еще если он несет тебя на руках! Трижды позор! Пожалуй, я выиграла даже у Фанни Хилл, она-то все делала под крышей борделя, а не в саду.
В следующее мгновение меня невежливо поставили на ноги, и незнакомец взглянул мне прямо в лицо. Отвечать на его взгляд не хотелось, и я присела перед ним во французском реверансе, многословно поблагодарив за помощь, которую истинный джентльмен всегда окажет леди... Если коротко, то я вылила на него всю ту чушь, которую обычно принято говорить в подобных случаях.
— Вы надо мной смеетесь, так? — он прервал меня на полуслове. Тут бы мне заверить его, что он все неверно понял, но вместо этого я выдавила из себя только:
— Чуть-чуть.
И уже совсем тихо добавила:
— Простите.
Я думала, что он сейчас взорвется от негодования, но незнакомец как-то невесело усмехнулся.
— Я буду вам очень благодарен, если вы скажете в доме, что к советнику пришел мистер Александр Смоллет, — мягко сменил он тему. — Мне нужно передать ему письмо от нашего общего знакомого, мистера Роу.
Нет, ну только подумайте! Он точно принял меня за какую-то дуру-девчонку, на которую даже нельзя сердиться!
— Вы... — я даже задохнулась. — Вы — удивительный хам, мистер Смоллет!
С этими словами я оставила его и горделиво вплыла в дверь. Правда, я так высоко вздернула нос, что наступила на свой развязавшийся кушак и чуть не упала.
Отцу, конечно, я рассказала о приходе невежливого мистера Смоллета, и мне пришлось позже отужинать вместе с ним. Не лично с ним, конечно, он просто остался у нас, но... Он так старался на меня не смотреть, что, по-моему, это заметили все. Нет, я твердо решила о нем не думать: в конце концов, кто он такой, чтобы занимать мои мысли?
Только поздно вечером, когда Нэнни уже раздела меня до рубахи, я вспомнила, что злополучный Клеланд так и остался лежать у качелей, но когда я вылезла в окно, дрожа от холода, оказалось, что книги там нет. Ох, лишь бы ее забрал не этот несносный капитан!

Часть третья. На ком я женился?

Бристоль, «Сундук мамаши Джонс»

Дорогой брат!

Мне жаль, что ты не смог приехать на нашу свадьбу, но новоявленная миссис Смоллет передает тебе самые теплые приветствия. Надеюсь, что лихорадка, так внезапно посетившая твой дом, прошла бесследно и все из твоих детей живы и здоровы.
Торжество наше прошло скромно, несмотря на то, что поздравить нас зашло немало знатных и достойных людей; приданое у моей жены небольшое — дом в Вест-Индии, который я надеюсь продать вместе с рабами, и триста фунтов деньгами, почти столько же, сколько отец заплатил в свое время за три года моего обучения. Ты не поверишь, но он тоже приехал на свадьбу, несмотря на свой возраст. Я опасался, что он, по обыкновению, осудит мой выбор (ты знаешь, он делает так всегда; по его мнению, я до сих пор легкомысленный шалопай, и, при всем моем уважении к отцу, это доводит меня до зубовного скрежета). Возможно, сейчас я несправедлив к нему, но готов поспорить на гинею, что в тот день, когда он скажет мне слова одобрения, на землю вновь сойдет ливень из жаб и лягушек. Эмили (моей жене) он почему-то необычайно понравился. Страшно подумать, что будет, если они окончательно сблизятся.
Как я уже тебе писал, моя жена младше меня почти на двадцать лет, но, уверен, это не будет препятствием для долгого и крепкого брака. Она скромна и умна не по возрасту, прекрасно управляется с хозяйством, честна, мила лицом и голосом... На этом месте ты должен воскликнуть: «За твоими словами скрывается какое-то "но"!» И ты будешь совершенно прав.
Когда уже все было сговорено (ухаживал я за ней не так много, всего какой-то месяц), у меня произошел один странный разговор. Я до сих пор думаю о нем и пытаюсь понять, что за тайна, связанная с моей женой, осталась скрытой?
Нет, я не хочу, чтобы ты думал, что я жалею о своем выборе. Я не жалею. Сейчас, когда я сижу в этой промозглой бристольской таверне и пишу тебе письмо, пока спящий Джон выводит носом рулады, достойные самого Гаррика, воспоминания об Эмили поддерживают меня.
Я знаю, что я должен вернуться с войны. Мне есть куда возвращаться.
Я знаю, что должен воевать как можно лучше. Теперь мне нельзя опозорить свое имя вдвойне.
Я знаю, что она будет ждать от меня весточки, и если Бог все-таки заберет меня к себе, прошу тебя, будь тем, кто принесет ей эту скорбную новость. Ты умеешь, я знаю.
Передаю тебе поклон и привет, и самые добрые пожелания твоей жене, и поцелуй каждому из твоих детишек.

Твой брат,
АС

NotaBene: Кстати, отец собирался приехать к тебе вместе с матушкой. Если они доберутся до ваших краев, проследи, чтобы наш каменный старик (прости, я не могу удержаться) себя поберег. В Лондоне он гулял каждый день по три часа в дождь и брюзжал на модников. Как понимаешь, это не прибавило ему ни здоровья, ни душевного спокойствия.

***

Когда карета новобрачных скрылась за поворотом, мистер Льюис вернулся в дом. В комнатах все еще царил беспорядок от скорого отъезда: разбросанные в спешке вещи, распахнутое настежь бюро. Советник наклонился, чтобы поднять с пола кружевной платок, и поморщился: спину прострелило резкой болью. После Вест-Индии климат здесь был убийственным.
— Опять? — сочувственно произнесла его жена, вошедшая следом. — Хочешь, принесу тебе рома?
— Рома... — хмыкнул советник. — Давай. Плесни немного на тряпку, хочу приложить к пояснице. Пусть проберет.
Миссис Льюис сняла с мужа камзол и послушно удалилась. Пока ее не было, советник сел в кресло и стянул с себя сапоги и чулки. Он оттолкнул обувь прочь и пододвинулся к очагу.
— Устал? — поинтересовалась жена. Поднос с черной бутылкой и двумя оловянными стопками она поставила рядом, на низкий колченогий столик. Ловко, как будто занималась этим большую часть жизни, миссис Льюис откупорила бутылку и разлила ром по стопкам. Свою она опрокинула сразу же, поморщившись от крепости напитка, и остаток вылила на старую рубаху, которую передала мужу.
— Устал, — коротко подтвердил тот и повязал рубаху как пояс. — Хорошо, что ты распорядилась отпустить слуг. Я болван, что не отвертелся от поездки сюда. Не думал, что все здесь так хорошо друг друга знают.
— У нас все получилось, — кротко заметила миссис Льюис. Глаза у нее чуть-чуть поплыли от рома. — Там бы мы не смогли выдать Эмили замуж. Не за кого. И слишком много тех, кто может нас вспомнить, если бы мы рыпались.
— Могли бы сбагрить ее с рук любому джентльмену, который заходил к нам на обед, — возразил ее муж. Он повертел стопочку в руках, выпил и тут же налил себе еще. — Я, знаешь, и не думал, что так легко строить из себя ученого. Главное — хорошо одеваться и молчать. Сойдешь за умного.
— Зато Эмили — настоящая леди, — миссис Льюис осторожно промокнула глаза краем шарфа, чтобы не стереть пудру.
— Да уж, — неприятно усмехнулся советник. — И не скажешь, что дочь чернокожей и пирата.
— Я не чернокожая, — обиженно выпрямилась миссис Льюис. — Во мне лишь шестнадцатая часть рабской крови!
— Какая разница? Все равно ты была грязью. А теперь нет. Теперь Окорок небось позавидовал бы, как устроился его канонир и бывшая девка. А я бы ему припомнил кой-чего. По-джентльменски.
Он выпил еще и закрыл глаза. Казалось, можно было развеяться, пока никого нет, но от рома почему-то воскресали старые воспоминания. Кровь во рту. Пушка, которую разнесло выстрелом. Окорок подумал тогда, что он умер, но он не умер. Он живучий. Повезло, что тогда не выкинули сразу в море, не до того было. Потом он нашел в городе Марию, единственную, что не боялась перечить Долговязому Джону. Тот бросил ее с животом, и она обманом устроилась служанкой к только что приехавшей миссис Льюис. О, ее муж жаждал карьеры! Из тех юнцов, что всегда лезут первыми в пекло и первыми умирают в нем.
Ром горел в глотке так же, как горела лодка с настоящими Льюисами. Никто и никогда не найдет их тел; разве что прибой случайно выбросит человеческую кость на берег. Но кого удивишь в Вест-Индии костями, а?
Семнадцать лет чужой жизни, и первые из них прошли в страхе. Девчонка росла похожей на Окорока, своего отца, и характер у нее был такой же — слишком себе на уме. Она единственная не знала ничего и радовалась письмам из Англии, которые приходили все реже и реже. Своих детей у них не было, только ряд могил на холме: младенцы умирали безымянными.
Только потом они пообвыклись и стали такими, какими их хотели видеть. Выпускали прошлое только наедине. Но Лондон — хищный зверь, как знать, где подстерегает опасность.
— Уедем отсюда, — тот, что называл себя советником Льюисом, налил еще рому. — У Эмили теперь своя жизнь, а мы стары, чтобы играть с огнем. Мне кажется, этот ее муженек что-то подозревает.
Жена вздохнула и порывисто наклонилась к мужу.
— Мы все сделали правильно, — шепнула она, сжав его колено.
— Я знаю.
«И я бы сделал это снова. Потому что мир принадлежит сильному. Так говорил Окорок, и он не ошибался».
Советник молча отсалютовал миссис Льюис стопочкой, и она ответила тем же жестом. Каждый из них пил за будущее и за то, чтобы мертвецы хоронили своих мертвецов в прошлом, но в последнем никто из них не признался бы даже себе: ведь этими мертвецами были они сами.

@темы: монолит снов

---

Выложила "Февраль, 1799" Томаса.

Майские и апрельские письма с планами на грядущее внезапно очень нелегко переводить.

Из разговоров с Derec:
«а про эмоции - чо тут конкретно тебя удивляет? перевод принимается так же близко к сердцу, как написание своего, потому что тебе надо понять, прочувствовать и пересказать своим языком, оно ни разу не отличается от процесса написания в эмоциональнмо плане я до сих пор помню как меня сильно торкнуло, када я Раммштайн переводил про выкопанный труп, даж наверное сильнее, если б я сам эту сцену описывал.
хотя логично что сильнее, если б я описывал, я б во первых был морально готов к тому что щас будет, во вторых знал, чем закончиться, а тут было похоже на то что шаришь в темноте, натыкаешься руками на чото склизское и только когда все хорошо ощупал, понимаешь, что это чьи то кишки )))»

Замечательная ассоциация, ко мне тоже подходит.

@темы: история, XVIII век, Дневник Аарона Томаса

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Этой зимой в выкладке нашей команды Modern Age был рецепт десертного коктейля силлабаб.

Адаптированный к нашим условиям рецепт.

Необходимые продукты:

- чашка белого вина Шабли или Рейнвейнского;
- пол-чашки шерри-бренди;
- полтора лимона;
- пол-чашки сахара;
- 35% сливки.

Приготовление:

Выжать сок из лимонов, натереть цедру на терке.
Добавить к соку вина, перемешать.

Добавить сахар.

Взбить сливки с сахаром. Внимание: сливки следует вначале охладить!
Добавить взбитые сливки к винной смеси. Хорошо взбить миксером в течении 5 минут.

Разлить полученную смесь по стаканам.

Поставить на два часа в холодильник или в любое другое холодное место.
Десерт готов!

Так вот, сегодня у Томаса вот что прочла:

В пять вечера был на берегу у мистера Коннора, попробовал бабб и взял немного с собой, угостить капитана. Бабб сделан из молока, сиропа красного сахара со специями и, как говорят у нас в Англии, ничего, кроме рома, смешанного с молоком. Наша компания вернулась на борт поздно, с пением и т. п.

Коллега строит теории о взаимопроникновении времен, и что дневник Томаса - как ящик Шредингера, прочитаешь - одна вероятность, не прочитаешь - другая ))

@темы: история, XVIII век, а жизнь продолжается!, влюбленные весенние коты, Дневник Аарона Томаса

---

И опять ФБ-шное )

Название: Кафры, кофры и родители
Бета: olya11
Канон: Луи Буссенар «Похитители бриллиантов»
Размер: мини, 1362 слова
Персонажи: Александр Шони, Анна де Вильрож (Смитсон), Жозеф, Александр де Вильрож
Категория: джен, постканон
Жанр: юмор, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: иногда не стоит недооценивать собственных родителей

+++

Семилетний Александр твердо решил убежать из дома в Африку, когда мама наказала его за то, что он напоил кошку Чернуху сливками, которые предназначались ему на воскресный завтрак.
Готовился к побегу он основательно: за завтраком прятал под рубашку белый батон, который сушил потом в своем ящике с игрушками, пару раз наведался в кладовую за вяленым мясом, маслом и сыром, вырезал из ветки вяза походную трость и взял из кабинета отца книгу «Полезные советы путешественникам» Лафера.
Масло и сыр обнаружила и слопала Чернуха, трость сломалась при опытном прыжке с крыши на стог сена, а в «Полезных советах путешественникам» почему-то писали только про цены на поезда и что за границей можно есть.
Но отступать было некуда, поэтому в путь Александр отправился налегке, сразу после завтрака, надев свой воскресный костюм. С собой он взял только хлеб и мясо в холщовом мешке, который удалось выменять у сына галантерейщика на две катушки-свистульки.
За оградой поместья он свободно вздохнул и первым делом упал на траву — мама не разрешала ему пачкать его сюртучок и лежать на траве. Наблюдать за букашками оказалось интересно, но утомительно: солнце парило вовсю, и через два часа Александр уже шел через темный перелесок у Мельничного ручья, отмахиваясь веткой от комаров.
— Я — рыцарь, — шепотом сказал он сам себе, чтобы прогнать страх: никогда еще он не заходил так далеко от дома. — Рыцарь, который идет спасти бедняков, попавших в беду. На меня нападают драконы, но я всех победю.
Он зажмурился и представил себя в блестящих латах. Верный оруженосец держал корону рядом с ним, а поверженное чешуйчатое чудовище ревело под его ногами; пусть его рев и был похож на гул мельницы.
— Ты принесло сюда зло, адское создание, — отчеканил рыцарь-граф, указывая мечом на чудовище. — Я покараю тебя!
— Бригантина не сдается, — прорычало чудовище. Имя ему подходило: такое же жесткое, противное и шершавое.
Александр зажмурился (рыцарь-граф же, наоборот, широко распахнул глаза) и ткнул веткой (на самом деле это был меч) перед собой.
— Умри, Бригантина! — воскликнул он грозно.
Но Бригантина внезапно насмешливо хмыкнула и ответила густым басом:
— Извини, друг, но здесь нет моря, чтобы можно было утонуть. Осторожней с веткой. Выколешь глаз — нового не будет.
Александр чуть приоткрыл веки. Солнце проникало сквозь листву, но светловолосый громадный незнакомец остался в тени. Он заложил руки за кушак и насмешливо смотрел на Александра сверху вниз.
— Извините, — прошептал мужественный граф-рыцарь, шмыгнул носом и потупился.
— А если бы ты встретил льва, ты бы тоже извинился?
— Ну да, льва... Здесь даже волков нет.
Великан положил ему руку на плечо.
— А ты что, хочешь встретиться с волками? Что ты с ними сделаешь?
— Напугаю их и прогоню, — честно ответил Александр. — А вы кто такой?
— Я-то? Я — путешественник.
— А вы были в Африке? — обеспокоенно спросил Александр.
— Конечно, был. А зачем тебе Африка?
Александр недоверчиво взглянул на незнакомца, а потом обернулся, точно его мог кто-то подслушать, но только малиновка перелетела с одного дерева на другое.
— Я туда убежал, — страшным шепотом проговорил он. — Но это тайна.
— Тайна... — повторил путешественник без улыбки. — А мать тебя отпустила?
Александру сразу стало скучно.
— Нет, — хмуро ответил он и отвернулся. — И вообще, это не ваше дело, — пробормотал он невежливо вполголоса: вряд ли это какой-то знатный человек, уж больно одежда пыльная.
— Может быть, я как раз ищу спутника в путешествие, — спокойно ответил незнакомец. — Как мне его забрать без разрешения матери? Только надо, чтобы он был посильней и постарше.
— Чего это? — совсем обиделся Александр. — Я могу пропрыгать на одной ноге от дома до ограды и не устану. И еще я в цветах разбираюсь... И в насекомых. И год учился фехтовать, и прочел первый том энциклопедии, и знаю, как выжить на необитаемом острове с одним только слугой! — заодно выпалил он, подумал и вздохнул: — Только мама меня не отпустит.
— Мама-то? — великан почему-то усмехнулся. — А я за тебя попрошу. Если сейчас вернуться, то тебя и не выпорют.
— Пусть только попробуют! А вы меня не обманываете?
— Я же не могу обмануть такого серьезного человека.
Александру стало хорошо, и он взял незнакомца за руку и потянул за собой. Он степенно вышагивал рядом с великаном, чувствуя гордость от того, что его наконец-то принимают за равного и взрослого. Улыбка то и дело наползала ему на лицо, несмотря на то, что внутри себя он клялся быть невозмутимым, как Роланд или хотя бы как сын мельника, который мог загнать себе под кожу булавку и не пикнуть.
— А расскажите про Африку, — попросил Александр.
— Разве тебе не рассказывают о ней дома?
За этот наивный вопрос чужак удостоился презрительного взгляда, который бы сделал честь самому Кожаному Чулку.
— Дома у нас! — с пренебрежением заметил Александр. — Папа и мама никогда не поймут, что значит путешествовать! Они ездили только на воды!
В последнее слово он вложил всю свою ненависть к обыденному. Разве можно сравнить поездку на воды (одно это слово звучало отвратительно и напоминало о визитах старенького доктора, после которых обязательно прописывались мерзкие ванны) с джунглями Африки, где бегают страусы, львы и тигры?
— На воды — страшное дело, — подтвердил великан. На один его шаг приходилось три шага Александра. — У меня есть друг, он в юности тоже сбежал из дома, чтобы отправиться навстречу приключениям. Поверишь или нет — но он нашел груду алмазов и разбогател.
— Груду алмазов! А он стрелял по неграм?
— Нет, больше по белым.
Александр даже остановился.
— Почему?
— Потому что они были плохие.
— А негры?
— А негры, если не людоеды, то хорошие.
— Лю-до-еды? — зачарованно проговорил Александр. Дыхание у него перехватило: вот повезло же кому-то! А тут если только захочешь почитать про людоедов и дикарей и тихо сесть в уголке с книгой месье Верна, тебя обязательно позовут играть с сестренкой или ехать в гости, где надо улыбаться и носить тугой воротничок и колючие чулки.
— Да. А вместо яичницы и булочки на завтрак они едят мясо буйвола с гусеничным салатом.
— А как вы познакомились с вашим другом? — спросил Александр восторженно, крепче хватаясь за руку своего нового приятеля.
— Мы вместе учились, потом мой отец умер, оставив долги. Я первый поехал в Африку... Поработать на приисках. Тяжкая и утомительная работа. Зато какая радость была найти алмаз!
— Ваш друг там их нашел?
— О нет, держи карман шире! Он нашел там сначала жену, когда валялся раненый в пустыне, а она привела его к сокровищам кафров. А некоторые белые хотели повесить голову моего друга перед своим домом, потому что они любили его жену.
Александр задумался. «Кафры» звучало похоже на название чемодана, и он представил, как друг неизвестного господина и его жена находят в большой яме кофры с алмазами. Алмазы блестели, как свежевымытые окна.
— Но он их наказал?
— Конечно. И англичан, и буров.
— Моя мама тоже англичанка, — буркнул он, но не слишком угрюмо, потому что представил себя на коне, топчущего врагов.
— И ничего страшного в этом нет.
Они вышли из леса; дорога вильнула и поднялась на холм. Поместье отца отсюда напоминало большой красный леденец, а чуть дальше виднелся ручей, на лугах цвела сиреневая лаванда, и где-то там на горизонте тонкой темной полосой виднелся лес. Позади упоенно заливался дрозд и какое-то насекомое скрежетало в траве. На камне грелся уж, и, как только они подошли ближе, змея бесшумно скользнула прочь.
У ворот их уже ждала мама, обеспокоенная и злая; одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы понять, что она сильно за него испугалась. Старый слуга Жозеф невозмутимо сидел на изгороди рядом с ней и вырезал очередную ложку из липовой заготовки.
Александр спрятался за своего провожатого, готовый дать деру.
— Александр! — наполовину возмущенно, наполовину удивленно воскликнула мама, и провожатый вздрогнул.
Жозеф уронил чурбачок, и Александр зажмурился, ожидая порки.
— Это же месье Александр! Бот уж месье Альвер оврадуется! Где же бы выли бсе это бремя?
— Я гулял, — пискнул он, но его голос заглушил низкий голос его спутника.
— Немного путешествовал, Жозеф. А ты совсем не изменился! Вот, встретил вашего ненаглядного отпрыска, Анна. Он пошел по стопам моего лучшего друга, своего отца — собрался бежать в Африку.
— В Африку! — мама почему-то рассмеялась и уже совсем другим голосом приказала: — Выходи, Александр, я на тебя почти не сержусь, но ты останешься без сладкого.
Но Александр не двигался с места. Открыв рот, он во все глаза смотрел на мать.
— То есть вы охотились за кофрами с сокровищами, а мне ничего не говорили? — наконец обиженно произнес он.
— Разве ты не помнишь, что твой дед проповедник? Твоя мать щебечет с неграми, как священник с прихожанами, — заметил мирно гость. — Попроси ее сделать гусеничный салат, и ведь она сможет! Эй, погоди! Куда ты?
Но Александр, красный от стыда, уже бежал со всех ног домой, чтобы спрятаться в своей кровати от насмешек.

Название: Загадка сыра из табакерки
Бета: olya11
Канон: Р.Л. Стивенсон «Остров Сокровищ»
Размер: мини, 1828 слов
Персонажи: доктор Ливси, разные оригинальные персонажи
Категория: джен, преканон
Жанр: приключения, POV, крипи
Рейтинг: G
Краткое содержание: ответ на вопрос, почему доктор Ливси носит с собой сыр в табакерке, которым он накормил страждущего Бена Ганна
Предупреждение: смерть второстепенных персонажей

+++

...Это долгая история, друг мой. Как-то раз кусочек пармезана спас мне жизнь, и с тех пор я ношу его с собой; мало ли, когда еще надо будет спасаться?
Я думаю, вы не раз замечали, что сыр, полежав в тепле, начинает пахнуть казармой и туфлями, выставленными на ночь за дверь проветриваться. Это его неприятное свойство и помогло мне, как бы невероятно это ни звучало. Однажды (это было еще в те времена, когда я ходил в помощниках у старого доктора Фозергилла — можете себе представить, как я был еще юн и наивен!) мне пришлось заехать по делам в дикий край, на север ***шира: люди, как вы помните, там злы, точно волки, и бедны, как церковные крысы.
Погода в тот день была преотвратная, и дороги в этом Богом забытом краю размыло так, словно завтра небеса обещали разверзнуться и исторгнуть из себя новый потоп, но на сей раз не было рядом Ноя, готового принять на борт своего ковчега по паре каждой Божьей твари. Джеймс, мой слуга, склонный и без того сетовать на жизнь, окончательно пал духом, и две мили мы плелись, перемешивая грязь, которая кое-где доходила мне до колена. Как назло, в уплату моих трудов мне достался ярд манчестерского сукна (оно-то было как раз кстати) и головка сыра. Признаться, я не считал себя любителем сыра, оттого этот подарок вызвал у меня скорее досаду; да и ходить со зрелым сыром в обнимку напоминало мне о покойницкой для бедняков. Во времена нашей бурной юности мне частенько приходилось помогать дяде, поэтому я узнал бы этот запах на расстоянии мили. Думаю, вы понимаете, как сильно было мое намерение выкинуть этот сыр в первую же попавшуюся лужу: пусть головастики и водомерки лакомятся этим изысканным блюдом. Но меня остановил Джеймс, и с возмущением, свойственным жителям Глазго, как только речь заходит о мирских благах, начал доказывать, что едой брезговать нельзя и нельзя ею разбрасываться. Я был слишком усталым, чтобы спорить, потому предпочел промолчать: нести мокрый и вонючий сыр, извлеченный из лужи, мне хотелось еще меньше, чем только вонючий.
Когда мы увидели таверну на отшибе какой-то деревни, уже темнело, и не было смысла идти дальше. За мутным стеклом окна горел слабый огонек, и вкусно пахло мясной похлебкой. В тот момент мне даже не пришло в голову, откуда у этих бедняков мясная похлебка; я был столь вымокшим и голодным, что мне не хотелось ни о чем думать. По лицу Джеймса было заметно, что и его одолевает страсть к теплу и еде, и, не сговариваясь, мы прибавили шаг.
Хозяин напоминал злого эльфа-из-под-холмов; во всяком случае, такими мне описывали их в детстве: низенькая, скрюченная фигура, мелкие черты лица, грязный платок на голове, скрывавший засаленные волосы... Жена (или это была служанка, сейчас мне трудно припомнить) была его противоположностью по телосложению — крупная, громкая, — но, увы, не по привычкам.
Нас приняли хорошо, но я так устал, что съел лишь немного хлеба, не притронувшись к похлебке. Джеймс последовал моему примеру, и мы вскоре отправились в постель. Она здесь оказалась одна: такая грязная, узкая и неудобная, что мы долго ворочались, пытаясь хоть как-то на ней устроиться. На наше счастье, тут почти не было насекомых, но, положа руку на сердце, я уверен, что и королева Бесс, которая, по слухам, бывала в каждой английской таверне, не брезгуя ничем, преисполнилась бы негодованием, случись ей оказаться здесь.
Проснулся я оттого, что дождь закончился и яркая луна заглядывала в низенькое оконце. Но может быть, на самом деле сон исчез оттого, что мой слуга лягнул меня ногой в ухо. Вы же помните, что он мой молочный брат, и я не стал на него сердиться, привычный к его непростому характеру. Я попробовал уснуть, но сон бежал от меня, как от прокаженного, — не помогали ни псалмы, ни счет до двухсот: наоборот, я чувствовал себя все бодрей и бодрей.
В доме было тихо, и только Джеймс похрапывал, срываясь на жалобный присвист. Я смирился со своим незавидным положением и начал было размышлять о грядущей поездке в Кент, где мне обещали показать удивительную коллекцию уродств, но почти сразу что-то отвлекло мое внимание.
Шорох. Шорох под окном.
Сначала я подумал о лисе, которая решила пробраться в курятник, но вспомнил, что у хозяев нет никакого курятника. Бродячий пес? Но собаки не могут долго хранить полное молчание. Заинтригованный, я поднялся с постели и, стараясь не шуметь, подошел к подслеповатому окошку.
Увидеть что-то сквозь него оказалось нелегко, и все, что мне удалось разглядеть, — огонек свечи, удивительно бледный, какой-то неживой, словно огонь потустороннего мира. Я до сих пор думаю, что подобное пламя можно увидеть на погребальной ладье Харона, где мертвые безмолвно слушают скрип уключин и плеск темной воды.
Встревоженный, я натянул непросохшие чулки и кюлоты и начал заряжать под лунным светом пистолет. Когда полочка кремневого замка щелкнула, мой слуга хриплым со сна голосом спросил, что случилось.
— Я хочу спуститься вниз. Кто-то ходит вокруг дома, — отвечал я ему. — Только тихо, не разбуди хозяев.
Сон окончательно покинул Джеймса, и он заметил, что этот дом собран из такого хлама, что удивительно, как его вообще не сдуло ветром и не смыло дождем. Если случится что-то нехорошее, мрачно добавил он, защиты от этих стен можно не ждать. Впрочем, мой совет не пропал втуне, и Джеймс говорил еле слышно, даже мне было трудно разобрать его слова.
Он быстро оделся, не забыв посетовать на мокрые вещи, и через пять минут был уже готов. Я еще раз посмотрел в окно: огонек дрожал уже в другом месте, чуть левей.
Мы вышли в коридор, где стояли наши туфли и лежал сыр. По правде, я надеялся, что хозяева украдут его и, конечно, не собирался им в этом препятствовать, но, похоже, им он тоже не внушил теплых чувств. Сыр вонял пуще прежнего (сырая погода шла ему на пользу), и я поспешил спуститься. Джеймс шел за мной; я спиной ощущал его неодобрение.
Облака окончательно рассеялись. Луна неторопливо плыла с другой стороны дома, и мы, выйдя из дверей, оказались в глубокой тени, скрытые от чужих глаз. Сейчас деревня показалась мне заброшенной: ни единой собаки, ни признака человеческого присутствия.
Джеймс невежливо толкнул меня в бок, и я увидел, как появляются огоньки в лесу: один за другим, гаснут, колеблются, танцуют. Они плыли на высоте человеческого роста, и Джеймс уже запыхтел, прицеливаясь, когда меня вдруг осенило.
— Ignis fatum! — воскликнул я и звонко ударил себя по лбу.
— Что-о?
— Болотные огоньки, Джеймс, — значительно пояснил я и спрятал оружие за пояс. — Это не люди, это... это просто огни.
— Бесовские, что ли?
— Кто-то называет их и так, — мне стало смешно от своей сосредоточенности и глупой мысли, что нас окружают какие-то люди. — Наверняка есть какое-то научное объяснение.
— У нас говорили, что это мертвые, — я так и видел, как он упрямо выпячивает нижнюю губу. — Неправедно убитые. Бродят в поисках упокоения.
— Что за вздор! Хорошему христианину не стоит в это верить. Кто здесь мог кого убить?
— Для мертвых дороги не проблема... Моя бабка-то мертвецов видала, как я вас вижу сейчас, и мне рассказывала, вот так-то.
— Но сейчас-то ты меня не видишь.
Ответом мне было неразборчивое ворчание, и слуга спрятал пистолет.
Удивительное и величественное зрелище представилось нашим глазам. Темнота и белая дорога, звезды на небе и звезды в лужах и свет множества свечей, как будто невидимки бродят по лесу: мне казалось, что я сам превратился в призрака, во всяком случае, на какое-то время я потерял осознание себя.
Не помню, как долго мы там стояли, но ночной холод пробрал нас до костей, и мы, подавленные и просветленные, отправились назад, досыпать свои сны.
У лестницы я остановился. Кто-то расхаживал наверху.
— Они спят, — глухо проговорила жена хозяина, и от неожиданности я вздрогнул.
— Точно? Я слышал шаги. Не сбежали ли эти мистеры часом?
Хозяин вложил столько злобы и ненависти в свои слова, что мне стало не по себе. Я оглянулся на Джеймса, и он пожал плечами.
— Не сбежали. Воняет их туфлями, сам понюхай, не чуешь, что ль? Куда б они босиком по болоту-то, а?
— Хорошо-о, — как-то сыто булькнул хозяин. — Давай кончать, что ли.
Именно в этот момент ко мне пришло отчетливое понимание, что хозяин имеет в виду: кончать с нами, — и пока я колебался, что делать дальше, сверху донесся злобный крик.
— Их тут нет! Чертовы сэры! А я говорил тебе, говорил, тупая овца, что слышал, как они ушли! Что нам теперь жрать?
— Заткнись, развылся, как баба, — осадила его почтенная супруга. — Надо их догнать, не могли они уйти далеко.
— Мистер Ливси, — шепнул мне Джеймс, который, разумеется, тоже слышал этот разговор, — давайте застрелим их прямо тут, на лестнице?
— Нет, — отвечал я. — Мы сделаем получше...
С этими словами я скинул камзол. Рукава подхватил Джеймс, и я приказал ему встать с другой стороны лестницы, а сам крепко взялся за полу одежды: теперь тот, кто спустится первым, не заметит в темноте ловушки и упадет. Так и случилось, и даже лучше, чем я думал: оба так резво неслись по лестнице вслед за своими жертвами, что попались в сеть вместе. Крепкая ткань выдержала, и хозяин даже успел что-то крякнуть, прежде чем сверху на него навалилась туша его жены. Я ткнул кого-то из них пистолетом в бок, желая предупредить, что не побоюсь стрелять, но от истошного крика Джеймса моя рука дрогнула, и раздался выстрел.
Запахло порохом и обожженной плотью, и мне пришлось отскочить прочь. Я ждал нападения, но никто не шевелился — только Джеймс удивительно детским голосом звал свою мать.
Не выдержав этой пытки ожиданием, я вытащил кремень и огниво, оторвал кусок от рубахи, и после нескольких попыток мне удалось поджечь его, чтобы осмотреться вокруг.
Хозяин, похоже, был мертв, на его теле лежала жена с раной в животе, куда попала пуля. В руке у нее все еще был зажат мясницкий нож, и одного взгляда мне хватило, чтобы понять: именно им нас собирались прикончить, и, к сожалению, чертова баба успела добраться до моего молочного брата.
Лоскут от рубашки догорел, обжегши мне пальцы, и, признаться, несколько мгновений я просто не знал, что делать. Иногда мне и сейчас снится кошмарный сон, что я опять стою в том проклятом доме, и тусклый огонек в моей руке гаснет, и я не могу пошевелить ни единым членом, только во сне я уже знаю, что случилось дальше.
Надеюсь, вы простите меня, если я опущу подробности, как попытался вытащить Джеймса наружу, как он мучительно умирал, а я мог только помолиться с ним и за него, потому что все мое докторское искусство было бесполезно при такой ране, хоть я и перевязал его. Помните, мы говорили о тех моментах жизни, которые искривляют душу, как изуродованное деревце? Вот тут-то он и был.
Безумные огни исчезли, и я не заметил, как и когда это случилось; и на рассвете небо вновь затянуло хмарью. Я был один, среди мертвецов, в заброшенной деревне, последние жители которой нашли свою смерть в подвале у этих нелюдей, пожиравших от бедности человечину. Не уверен, что нужно винить только их; думаю, немало и нашей вины есть в том, что бедняки порой окончательно теряют человеческий облик. Но вы знаете сами, ни лендлордам, ни парламенту нет до этого дела.
Я же точно знаю одно: если бы не сыр, я почуял бы запах мертвечины раньше, как только мы пришли. Но если бы не сыр, убийцы кинулись бы за нами в погоню, как только мы вышли во двор.
Можно считать, мой дорогой друг, что сыр в табакерке — это мой талисман, моя совесть и мое спасение. И мне бы очень хотелось, чтобы весь наш разговор остался между нами.

@темы: монолит снов

---

Буду оскорблять чувства прекрасного, но за четыре или больше года я все еще считаю, что этот странный мультик великолепен:

@темы: заключительные титры

---

Тут вот кое-кто у меня просил штанов на французских шотландцев. К сожалению, с французами у меня в источниках не все так радужно (очень много на девятнадцатый век и Наполеоновские войны), но одну картинку я таки нашла. Есть одна проблема: штанов там не видно от слова "совсем", согласно тогдашнему уставу. Смотри второго слева, полк Фитц-Джеймса.

Шарль Вернье, полковник Поль Виллинг "Униформа французской армии", 2002

@темы: история, XVIII век

---

Так уж получилось, что на ФБ у меня был сплошной Остров сокровищ за редкими исключениями. Чуть-чуть помучаю своими работами (и таки, кто меня читает из команды, несите свои работы сами знаете куда, в коробку, то есть).

Название: Письмо
Бета: olya11
Канон: Р.Л. Стивенсон «Остров Сокровищ»
Размер: драббл, 505 слов
Персонажи: доктор Ливси, сквайр Трелони
Категория: джен, гет, преканон
Жанр: ангст, романтика
Рейтинг: G
Краткое содержание: ночной разговор и попытки сквайра Трелони быть душевным где-то далеко на войне до событий романа Остров Сокровищ
Примечание: Сильфида – дух воздуха. Часто изображалась с синими волосами

+++

– Не знаю, как вы, Трелони, – доктор Ливси задумчиво взглянул на своего друга, и игла в его руке замерла над прорехой, – но я твердо намерен жениться, как вернусь.
– Вы-то? Не смешите меня, Ливси, – сын сквайра прервал чистку сапог и вытянул пухлые губы, придирчиво рассматривая свое мутное отражение на голенище. – Зачем вам надо впрягаться в это ярмо? Небось на мисс Элизабет Вильерс?
– Вы ничего не понимаете, Трелони. Она создана для меня, а я для нее. Когда я увидел ее в первый раз, я был очарован...
– Не вижу, чтобы что-то изменилось и по сей день, – ехидно вставил Трелони.
– Ее речь, ее суждения, ее красота, ее грация, – кажется, доктор вовсе не слушал друга. – Она похожа на сильфиду...
– Да, она пудрила свой парик синей пудрой.
– Идите к черту, Трелони! С каких это пор в вас проснулся сарказм?
– С тех самых, как вы его потеряли и начали ходить с туманным взглядом. Мы, знаете ли, на войне. Тут людей убивают! Завтра вы можете валяться на земле, потому что какой-нибудь французский остолоп, которого вы по христианскому милосердию подберете на поле боя, всадит вам в грудь нож. Сколько наших друзей погибло... А вы все мечтаете о мирной жизни.
– Если не мечтать, то можно рехнуться, – Ливси отодвинулся в тень, и Трелони не мог разглядеть его лица. Доктор отложил рубаху и достал из кармана серебряную табакерку. Он открывал ее время от времени, но никому не показывал, что в ней, и не делился табачком; Трелони обижался из-за этого и, когда сильно злился на друга, укорял его в жадности.
– Вы уже рехнулись. – С громким стуком Трелони поставил сапог на землю. Когда он наклонился, полученное утром письмо хрустнуло за пазухой.
– Да нет. Просто... Понимаете, она обещала меня ждать. Это словно хранит меня от смерти и от вражеской пули, – по голосу Ливси было слышно, как ему и тяжело, и сладко говорить об этом.
– Вам нужен легкий и незатейливый романчик, Ливси. Одна женщина – это так скучно. – Чертово письмо хрустнуло еще раз.
– Нет, не нужен. Вы просто не понимаете... Давайте лучше спать. Боюсь, этот разговор бессмыслен.
Трелони мрачно взглянул на него сверху вниз.
– Давайте, – обронил он и отвернулся. Доктор полюбовался на свой табачок, щелкнул крышкой табакерки и скрылся в палатке, оставив Трелони в одиночестве.
«Как же мне сказать вам, друг мой? – безмолвно спросил Трелони у звезд, костра и спящего лагеря. – Как мне сказать вам об этом письме?»
Как только из палатки донесся храп, сын сквайра спешно достал конверт из-за пазухи. Кляня себя за малодушие, он вытащил письмо, смял его и бросил в огонь. «Тяжелая новость...», «...поехала на прогулку...», «...сгорела от простуды...» – каллиграфически выведенные буквы съеживались и исчезали, но никуда не делась вина и печаль, тяжким грузом лежавшие на сердце. Трелони знал, что не сможет заставить доктора забыть о ней, но знал также, что будет еще пытаться. А о смерти... О смерти Элизабет он скажет как-нибудь потом, просто придется следить за письмами, чтобы никто не сообщил Ливси об этом. Какое счастье, что он офицер при штабе полка, а не где-то на передовой.
От письма остались обгоревшие клочки, и ночь поднималась над чужой землей, и соловей так проникновенно выводил рулады, что Трелони окончательно расстроился.


Название: Весточка с войны
Бета: olya11
Канон: Р.Л. Стивенсон «Остров Сокровищ»
Размер: драббл, 647 слов
Персонажи: Александр Смоллет, упоминаются Ливси, Трелони, Джим, Сильвер и второстепенные персонажи
Категория: джен, постканон
Жанр: ***
Рейтинг: G
Краткое содержание: письмо капитана Смоллета о старых знакомых через n лет после охоты за сокровищами
Примечание:
1. Осада Луисбурга, упоминаемая здесь, происходила с 8 июня по 26 июля 1758 г. во время Семилетней войны.
2. Корабль "Арго" – выдумка автора, хотя на британском флоте действительно был такой корабль.
3. Сэр Эдвард Боскауэн – английский адмирал.

+++

«Арго», Нью-Йорк
Сентябрь 1758 года

Дорогой брат!
У меня выдался свободный вечер, и я решил написать тебе письмо. Ты спрашиваешь, как мои дела? Отвечу тебе коротко: прекрасно. Я ничуть не жалею, что вернулся после ранения на службу; сейчас, когда идет война с французами, мой долг солдата – находиться на переднем крае. Экипаж моего «Арго» далек от идеального, но, несмотря ни на что, я сделал из нашего корабля пятого ранга образец, каким должен быть каждый линейный корабль. К счастью, сэр Эдвард Боскауэн превыше всего ценит дисциплину, и, я уверен, именно это послужило основой наших побед.
Мои раны, что я получил во время экспедиции сквайра Трелони, зажили, но, к сожалению, во время боя в заливе Святого Лаврентия, когда нам удалось захватить Луисбург, погиб мой первый лейтенант, а мне самому чуть было не оторвало кисть. Но не волнуйся и передай моей миссис Смоллет, что со мной все в порядке: наш судовой хирург творит чудеса, просто какое-то время мне будет трудно пользоваться левой рукой.
Ты упоминал о том, что тебя навещал Джим Хокинс; должно быть, он очень вырос за эти годы, что мы не встречались. Я, конечно, огорчен, что он отказался от военной карьеры, но это и к лучшему – его поступки, хоть и полны благородства, весьма далеки от принятых в армии и во флоте. Чего стоит только его самоуправство! Пусть оно иной раз и спасало жизнь, но поступать так, как хочешь, а не так, как надо, – неприемлемо. Впрочем, я знаю, ты думаешь совершенно иначе, потому оставим этот разговор до нашей встречи (я надеюсь, что война вскоре закончится).
Очень рад слышать, что доктор Ливси, с которым мы состоим в дружеской переписке, наконец издал свою книгу. Мне он не счел нужным об этом сообщить, и это верно: я понял бы еще, если бы он написал какой-то трактат по медицине, но философские размышления и заметки?.. Может быть, они и нужны, но не на войне, а весь наш век – это война. Он же мается какими-то метафизическими задачами: люди ли дикари, надо ли врачу помогать на поле боя каждому раненому, вне зависимости от того, за кого он воюет... Глупо. Этот раненый всадит тебе нож в живот, если разводить над ним сантименты. Что мне действительно жаль, так это то, что он не женится. По-моему, человек – не человек, если у него нет дома и семьи. Я писал ему об этом не раз, но он отшучивался в своей обычной манере. Не знай я, что наше взаимное уважение одинаково глубоко, я бы назвал ее ехидной.
Если вспомнить прочих участников нашего тогдашнего похода, то вынужден сказать: со сквайром Трелони я отказываюсь поддерживать какие-либо отношения. Признаться, мне нечасто доводилось встречать людей, одно присутствие которых могло развалить общее дело, но этот джентльмен относится именно к таким. К сожалению, за время моего отсутствия он уговорил мою жену вложить деньги своего покойного отца в какое-то мутное мероприятие, «Индийские алмазы» или что-то в этом роде, утверждая, что всех вложивших ждут несметные богатства. Конечно же, как только началась война, она потеряла все свои деньги! К счастью, в колониях Северной Америки банки более надежны, и все мое жалованье и большая часть призовых денег отправляются туда. Но вообрази только, какая наглость потом писать мне, просить взаймы кругленькую сумму и при этом рассказывать, какие вечера он устраивает в своем поместье. Я не стал ему отвечать; думаю, ты понимаешь, почему.
Что ж, кажется, больше ничего интересного со мной не происходило, да и не большой мастак я писать письма. Передай мой поклон нашей матери миссис Смоллет, самые теплые пожелания своей жене, и мистеру Уильямсу, и сэру Хоу, и напомни мистеру Дж., что он обещал переслать мне книгу по навигации. Пусть все твои сыновья растут послушными и находятся в добром здравии.

Твой А.С.

NB: Дописываю письмо в «Красном Волке». Полчаса назад я видел здесь человека, похожего на Джона Сильвера; он ушел, как только заметил меня. Не нравится мне это; я-то думал, что он сгинул где-то в Вест-Индии. Я наведу справки, и если это Сильвер – на этот раз он не уйдет.
NNB: Вино здесь тоже дрянь.


Название: Ночлег
Бета: olya11
Канон: Дж.Ф. Купер «Зверобой»
Размер: драббл, 790 слов
Персонажи: Натти Бампо, собственный персонаж
Категория: джен, преканон
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: история из тех времен, когда Зверобой еще не был Зверобоем; ночной спор у костра: нужно ли людям уметь читать, и если нужно, то зачем?
Примечание: действие происходит до романа «Зверобой», приблизительно в 1725-1726 годах.

+++

Ночь была тревожна и безлунна; темные тени плясали за кругом костра, изменчивые, как ветер. Густой плотный дым поднимался вверх, и любой чужак мог заметить его издалека; но зато мошкара не беспокоила путников, остановившихся на ночлег на берегу озера.
Мясной сок пузырился и шипел, когда капал на угли, и юноша, по всей видимости, слуга, следил за тем, чтобы перевернуть оленью ногу вовремя.
– Надо было заночевать в городе, Натти, – проговорил его хозяин, Генри Митчелл, вольготно расположившийся на еловом лапнике, и потянулся снять котелок с огня. Юноша поднял глаза, услышав свое имя. На первый взгляд ему было не больше семнадцати, но серьезный вид придавал ему почти комическую суровость.
– Что-то мне не нравится сама мысль, что мы остались здесь, – продолжил его собеседник. – Я вспомнил, мне недавно говорили, что здесь пропадали дети.
Натти промолчал.
– Думают, что это индейцы, – ничуть не смущаясь его неразговорчивости, продолжил Генри. – У них есть забавный обычай похищать христианских детей, чтобы принять их в свое племя. Прямо как фэйри у нас в Англии!
Он коротко рассмеялся.
– Может быть, сэр, – спокойно отозвался Натти. – Только фэйри волшебные, а индейцы – нет.
– Ты что, веришь в волшебство? – собеседник так удивился, что ненароком задел раскаленный бок котелка и чертыхнулся. – Вот это да! Я думал, что в наше просвещенное время только старики, дети и ирландцы еще слушают сказки разинув рты. Неужели майор Эффингем тебя ничему не учил?
– Он учил меня стрелять, готовить и держать обмундирование в порядке, сэр, – невозмутимо заметил слуга.
– Да уж, качества, несомненно, полезные, – усмехнулся Генри. – Только скажи на милость, что ты будешь делать, когда захочешь жениться и построить себе дом?
– Я женюсь и построю его, сэр.
– Да нет же, я имел в виду документы. Откуда ты знаешь, что будет написано в твоих бумагах? Может быть, попадется прохиндей, и ты поставишь крестик в договоре, а вместо земли получишь чужие долги?
– Я не буду ставить крестика, сэр.
– А как ты будешь платить налоги королю?
– Можно же жить в лесу, сэр.
– И твоя жена и дети тоже будут жить в лесу, а? И их дети, и дети их детей?
Натти заколебался и, кажется, покраснел.
– Кто-нибудь из них, наверное, все-таки выучится, – неуверенно ответил он.
– А до этого они будут жить хуже индейцев, и в церковь будут ходить раз в год, – хмыкнул Генри. – Нет уж, пора тебе браться за ум. Вернемся в Бостон, и я тобой займусь.
– Но я не хочу...
– В жизни надо делать то, что надо. Мало ли кто чего не хочет? – наставительно произнес Генри, подняв палец вверх. Мысль понравилась ему своей глубиной, и он, будучи ненамного старше Натти, несколько возгордился своей практичностью.
– Хорошо, сэр, – стоически согласился Натаниэль, упрямо глядя в огонь, и после паузы добавил. – Вот только я слышал, что скоро начнется война с французами. Много ли пользы я принесу, если буду сидеть за книгами?
Генри нетерпеливо застонал.
– Так все всегда говорят...
Громкий шорох в лесу прервал его, и он обеспокоенно потянулся за ружьем. Пробка порохового рожка никак не желала открываться, и Генри пробормотал сквозь зубы несколько ругательств. Натти замер, прислушиваясь, но на лице его не отразилось никакого волнения.
– Почему ты стоишь? – недовольно прошипел Генри, засыпая порох на полку замка. – Разве ты не слышишь, что там кто-то ходит и стонет?
– Слышу, сэр, – равнодушно подтвердил Натаниэль. – Но стонет дерево. А ходит там рысь, не человек. Она не нападет на нас, боится огня.
– Откуда тебе знать? – хозяин недоверчиво взглянул на него.
– Это слышно по шагам, сэр, – в голосе Натаниэля не было ни унции снисходительности, хотя Генри подсознательно ее ждал. На месте слуги он бы не удержался от подколки. – Видите ли, вы читаете книги на бумаге, а для меня книга – это лес. Разницы никакой: вы узнаете новые вещи своим путем, а я – своим, сэр. Простите, сэр.
Точно в подтверждение его слов, неподалеку раздался душераздирающий крик, похожий на женский, и Генри схватился за ружье, опрокинув котелок. Каша с патокой растеклась по лапнику, и он отдернул ногу, чтобы не обжечься еще раз.
– Они всегда так кричат в мае, – заметил Натти. – Вы лучше ложитесь спать, сэр. Я дожарю мясо на завтра и разбужу вас после рассвета, чтобы вздремнуть самому пару часов перед походом.
Генри смущенно крякнул. Собственная паника рядом со спокойствием Натаниэля показалась ему такой нелепой, что он невольно почувствовал, как заливается краской. «В городе ты бы потерялся, голубчик», – мстительно подумал он, но тут же устыдился своих мыслей.
– Ладно, – согласился он так, будто делал одолжение. – Ужин все равно пропал. Но следующую ночь мы проведем где-нибудь среди людей, ясно?
– Как скажете, сэр, – донеслось из тени, но покладистость Натти не принесла утешения. Генри завернулся в одеяло и лег спиной к костру. Он крепко зажмурился и попытался представить себя дома, среди друзей, но вместо идиллической картины чаепития и неспешного разговора о литературе ему почему-то представился Натти, невозмутимо заваривавший кофе на костре из книг прямо посреди большой комнаты. «Что за чертовщина!» – успела мелькнуть на краю сознания смутная мысль, и Генри провалился в тревожный сон до самого рассвета.

@темы: монолит снов

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Выбирали концерты, куда сходить в декабре. Остановились на Гайдне и на двух клавирно-пианинных концертах (потому что там смесь разных времен и композиторов). На один иду ради Моцарта (очень интересный выбор для того, чтобы играть в музыке: наивно-куртуазная соната 281 и печальное рондо 511) и Шопена, на втором же будет Скарлатти-младший. Я чувствую себя странно, но барочный Скарлатти-старший - это нечто такое воздушно-эфемерное, одновременно придворное и простое, славное и оптимистичное, что на него надо сходить обязательно, чтобы там ни было.



Томас внезапно привел у себя в дневнике вахтенный список и боевой расчет HMS "Lapwing". Таки он не матрос, нет его на вахте. Я склоняюсь к тому, что он из младших офицеров - Purser's mate, помощник казначея, то есть, пусть в боевом расчете его приписали к одиннадцатой пушке. Но в последнем нет ничего странного, там, например, к первой пушке на полубаке приписаны капитанский кок и корабельный цирюльник. Каждому в бою найдется дело ) Сам казначей, что интересно, относится к высшему корабельному командованию, вместе с капитаном Харви и мастером Дайсом. Многострадальный мичман Трайп протоколирует ход битвы и команды )

@темы: история, XVIII век, Искусство, а жизнь продолжается!, Дневник Аарона Томаса

---

Его нарисовали!

...звали бледного юношу и вовсе невероятно и языколомно: Андреем Павловичем Вяземским. Последний, глядя на бесплодные попытки хозяина верно записать его имя, в конце концов не выдержал, отобрал у Костолани перо и мелким почерком занес себя в книгу. Против своего имени буквами побольше юноша дописал: "русский князь". Пожалуй, из всех гостей он был самым заметным, особенно это проявилось позже, за поздним завтраком: с деньгами Андрей Павлович расставался так неохотно, что, казалось, еще чуть-чуть и он вырвет их у слуги из рук и спрячет у себя в кошельке.
Остальное здесь, но кто-то уже это читал ))

06.11.2014 в 17:14

Пишет  Киб:

Больше странного))



Пока рисовала два раза залила его тушью >.< Сегодня я особенно криворука. Но в большей степени пострадала обратная сторона - черное нутро "кошерного князя", блин.

Спасибо моему лучшему другу, с которым так здорово бредить и укуриваться... Да всем! )

@темы: XVIII век, монолит снов

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра